Пропавший Уинстон куда лучше найденного трупа.
– Неужели?
Я заметил на переносице детектива красную полоску. Значит, обычно он носит очки, а сейчас в контактных линзах. На подбородке у него имелась небольшая царапина – наверное, порезался во время бритья. Я изучал его лицо, словно высматривал ответы на мучающие меня вопросы. Например, не подозревал ли он, что я что-то знаю об Уинстоне.
– Больше двух недель назад, – уточнил Паламбо.
– М-м-м… – Прячась за неопределенным звуком, я лихорадочно изобретал алиби.
– Когда вы его видели в последний раз?
Интересный вопрос. Не исключено, что с подковыркой. Вроде такого: «Кто из бейсболистов-левшей завоевал в последний раз звание „Самого ценного игрока Американской лиги“?» Все мгновенно отвечают: Ястржемский. И ошибаются. Потому что правильный ответ – Вида Блу, левша, чудо-игрок, который выступает за «Окленд ас». Уинстон любил такие вопросы.
Когда вы его видели в последний раз?
– Постойте, сейчас припомню, – наконец ответил я. – Кажется, несколько недель назад.
– Так-так, – проговорил Паламбо и снова что-то записал. – Каковы были ваши отношения, мистер Шайн?
Отношения. Такое говорят, когда у людей в самом деле есть отношения. Как у нас с Лусиндой. Спроси Паламбо, какие у меня отношения с Лусиндой, я бы ответил: недолгие. Я бы ответил: сексуальные. Мы с ней вместе подверглись жестокому насилию. А про секс теперь можно забыть.
– Он здесь работал, – ответил я. – Приносил мне почту.
– Так-так, – повторил Паламбо. – И все?
– Да.
– Угу. – Он принялся разглядывать фотографию Дианы и Анны, стоявшую у меня на столе.
– Полагаю, вы опрашиваете… всех?
– Всех?
– То есть всех, кто здесь работает.
– Нет, – отрезал детектив. – Не всех.
Я мог бы его спросить: «Почему же вы пришли ко мне?» Мог бы задать ему этот вопрос, но боялся услышать ответ. И поэтому ничего не спросил. Даже если Паламбо ждал от меня подобного вопроса.
– Чем еще могу помочь?
– Уточните, когда вы видели мистера Бойко в последний раз? – Ручка замерла над страничкой записной книжки.
Я вспомнил кадр из английской исторической драмы, которую время от времени крутили на «Браво»: палач вознес топор над монархом и ждет сигнала, чтобы нанести удар.
– Точно не помню. Кажется, недели две назад.
Кажется. Нельзя арестовывать человека за то, что ему кажется. Тащить в суд, выносить приговор и сажать за решетку.
– Две недели назад? Когда он приносил вам почту?
– Да.
– А вы куда-нибудь выходили вместе с мистером Бойко? Я хочу сказать, на люди.
Один раз в бар. И то по делу.
– Нет.
– Мистер Бойко рассказывал вам о себе?
– В каком смысле?
– О своей жизни.
– Нет. Мы разговаривали только о корреспонденции.
– О корреспонденции?
– Ну… если мне требовалось что-нибудь отправить.
– У-гу. И все?
– Как будто.
– А о чем еще?
– Простите?
– Вы сказали «как будто». О чем он еще говорил с вами?
– О спорте. Мы говорили о спорте.
– Мистер Бойко – болельщик?
– По-моему. Мы с ним оба болельщики «Янки».
Я изо всех сил старался употреблять настоящее время, когда упоминал Уинстона. Это было не так-то просто. Я все время представлял, как он лежит у подножия горы отбросов.
– Понятно. Значит, вы говорили о корреспонденции и о спорте?
– Насколько я помню.
– И все?
– Да.
– Вы не знаете, мистер Шайн, как к Уинстону попали десять тысяч долларов?
– Что? – изобразил я удивление и одернул себя: «Не переигрывай. Ты же его прекрасно слышишь».
– В квартире мистера Бойко обнаружены десять тысяч долларов. У вас нет соображений, откуда он мог взять такие деньги?
– Нет. Конечно, нет… Откуда…
Я прикинул, есть ли у полицейских разрешение на проверку в брокерской конторе Дэвида Лернера. Знают ли они, сколько акций я продал в последнее время? Не удивило ли их это? Впрочем, с какой стати полиции подозревать, что я отдал деньги Уинстону Бойко! Я паниковал на пустом месте.
– В вашей компании украдено несколько компьютеров. Один – на вашем этаже.
– Было дело.
– Вы никогда не видели мистера Бойко в здании после работы? Его работы, разумеется.
Компьютеры. Паламбо спрашивал меня о компьютерах. Ну конечно! Уинстон – вор. Уинстон – бывший зек. Детектив допрашивал меня, поскольку подозревал, что Уинстон заколачивал деньгу, продавая компьютеры. Детективу требовался свидетель. Бойко свистнул несколько компьютеров, нажился и смылся.
– Вот сейчас вы сказали, и я вспомнил. Видел его как-то раз вечером, когда задержался допоздна.
– Где именно?
– Да вот тут, в коридоре.
– А была ли у него какая-нибудь причина находиться в это время на вашем этаже?
– Насколько я могу судить, нет. Тогда мне показалось это странным. – «Я снова его убиваю, – подумал я. – В первый раз, когда он был жив. А теперь, когда он умер».
– Вы потребовали от него объяснения? Спросили, чем он занимается?
– Нет.
– Почему?
– Не знаю. Не спросил, и все. Он был в коридоре. Я в своем кабинете. Я ведь понятия не имел, можно ему тут ходить или нет.
– Хорошо, мистер Шайн. – Паламбо захлопнул записную книжку и убрал в карман. – Полагаю, на сегодня достаточно. Спасибо, что уделили мне время.
– Ради Бога, – ответил я, хотя не был уверен, что употребил самое подходящее слово. Именно сегодня. – Надеюсь, вы его найдете.
– Я тоже. Видите ли, мистер Бойко был очень дисциплинированным человеком и регулярно являлся к своему куратору из полицейского участка. Ни разу не пропустил встречи. Ни одной. Вы знали, что он сидел в тюрьме?
– Что-то слышал. Да-да, конечно. Это он вам сказал, что Бойко пропал? Куратор?
– Нет. – Детектив посмотрел мне прямо в глаза, как влюбленный, желающий убедить подругу в искренности своих чувств. – У нас с мистером Бойко были деловые отношения. Понимаете?
* * *
Я не понимал.
Я проводил детектива Паламбо по коридору до лифта: хотел проверить, не собирается ли он заглянуть к кому-нибудь еще, но он пошел прямо на выход. А я так и не врубился в его замечание: «У нас с мистером Бойко были деловые отношения».
Какие такие отношения?
Лишь впоследствии, прокручивая в голове наш разговор, скрупулезно анализируя вопросы и ответы и стараясь понять, не оступился ли я, не дал ли – пусть незначительный – повод детективу усомниться в моих показаниях, я догадался, что за отношения могли быть у офицера полиции и бывшего зека.
На каких условиях?
Вот что меня беспокоило. Люди пропадают постоянно. Разве не об этом твердят скучные копы в вечерних новостях? Родители, потерявшие от горя рассудок, обвиняют полицию в бездействии, мол, их сын или дочь Бог знает где, им ясно: что-то случилось. А им отвечают: если полицейские станут бегать за каждым подростком, который вовремя не явился домой, то не смогут ловить опасных преступников.
Полиция не имеет обыкновения бросаться на поиски даже пропавших детей. А Уинстон был отнюдь не ребенком. И к числу важных персон не принадлежал. Если на то пошло, по меркам полиции он занимал предпоследнее место, опережая только черного трансвестита, сидящего на героине.
И вдруг его разыскивает полиция.
На каких условиях?
Я снова мысленно прокрутил слова детектива: «У нас с мистером Бойко были деловые отношения. Понимаете?»
Да, теперь понял.
На каких условиях?
По фильмам, телешоу, газетам я знал: полицейским разрешалось принуждать бывших заключенных к сотрудничеству. Те делились с ними информацией, боясь снова загреметь в тюрьму. Или рассчитывая, что полиция закроет глаза, если им вздумается поправить свое материальное положение воровством компьютеров.
На каких условиях?
Теперь я знал, на каких условиях, Уинстон.
«Давай-ка повторим условия… Чтобы потом не было никакой путаницы».
Так он сказал в машине у линии железки номер семь.
«Давай-ка повторим условия».
Почему он так настаивал? Почему хотел, чтобы я произнес это вслух? Да потому, что мои слова обеспечивали ему свободу. Он должен был предъявить мои слова полиции.
«Давай-ка повторим условия».
У полицейского и бывшего зека могут быть только такие отношения: один спрашивает, другой отвечает – доносит, нашептывает.
«Давай-ка повторим».
Не будет слов, не будет записи на пленке, кто тебе поверит? Такая большая шишка – и ты, который курил дурь, продавал травку, а теперь освобожден под честное слово… «И что он от тебя хотел? Ну-ка, повтори, Уинстон».
Давай-ка повторим.
Паламбо ведь признался, что опрашивал не всех.
Только меня.
Сошедший с рельсов. 29
Все, что случается, имеет причину и цель. Так полагала Диана.
Я всегда относился к подобному образу мыслей недоверчиво, но теперь мой скептицизм дал трещину.
Взять хотя бы субботу после встречи с Паламбо. До странности теплую, с лужами размокшей грязи, которая засасывала мои ботинки, пока я собирал мусор на заднем дворе. Я целиком сосредоточился на этом занятии – лишь бы не думать о другом.
Я пребывал в страхе и панике, но пытался не дать тревоге вырваться наружу.
И когда Диана спросила от задней двери что-то насчет автостраховки, я едва понял, о чем речь.
– Нужно возобновить страховку машины, – сказала она.
Я кивнул, как болванчик на панели автомобиля, мотающий башкой от малейшего колебания воздуха. Жена поинтересовалась, где лежит полис. Я ответил и вернулся к мусору.
Через десять или пятнадцать минут Диана снова появилась у задней двери. На сей раз у нее было такое лицо, что у меня холодок прошел по коже.
Сначала я, естественно, подумал о дочери. Что-то стряслось с Анной. Надо бросать мусорный мешок и бежать в дом, выводить ее из коматозного состояния. Но в этот момент я увидел Анну: дочь продефилировала мимо окна своей спальни на втором этаже под самые свежие вопли П. Дидди. Дочь выглядела вполне нормально.
Что же в таком случае произошло? Я мысленно отмотал пленку событий назад.
Я убирал двор. Диана вышла мне что-то сказать – ах да, про нашу страховку, И спросила, где лежит полис. Я ей ответил: "Разумеется, в алфавитном шкафу со всеми делами. Страховки под буквой "С"".
Но ее интересовала автомобильная страховка. В хаотичном хранилище документов семейства Шайнов эта страховка вполне могла оказаться в папке с литерой "А".
Прозрение было молниеносным. Я почувствовал, что опален и поражен. Возможно, смертельно.
Вот тогда я и решил, что все имеет свою причину. Почему, например, автомобильную страховку потребовалось возобновлять именно теперь – сегодня, сейчас, сию же минуту? И почему Диана спросила, где хранится полис в тот момент, когда я был настолько поглощен своими переживаниями, что не сообразил сказать: мол, погоди, найду сам?
– Где деньги Анны, Чарлз? – задала вопрос жена. – Что ты с ними сделал?
* * *
Наверное, я всегда знал, что этот миг наступит. И втайне хотел, чтобы меня вывели на чистую воду. Проконсультируйтесь у любого психиатра. Он объяснит вам, что я чистил задний двор, а подсознательно желал очистить собственную жизнь.
«Неужели я столько вытерпел лишь для того, чтобы со всем распрощаться?» – подумал я.
– Что ты с ними сделал?
Я онемел. Диана стояла на заднем крыльце, а я перед ней – с вонючим мусорным ведром.
– Я отнес акции в банковский сейф, – наконец с трудом выдавил я. И подумал: надо одним махом избавить себя от этого. Раз и навсегда.
– Чарлз…
Диана упрекнула меня моим собственным именем. Словно вопиющая ложь была недостойна меня.
«Да, Диана, ты права».
Но я не был готов признаться – пока не готов.
– Чарлз, почему ты мне врешь? Что происходит?
Наверное, я мог бы возразить. Развить нелепую версию о банковском сейфе. Но я слишком уважал Диану. Слишком ее любил.
И хотя понимал, что меня ждет, понимал, что, сказав ей правду, просто ее убью, я решил не отступать.
Я начал с поезда, с того суетного утра. Как забыл купить билет и меня выручила женщина в вагоне.
Услышав имя Лусинды, жена насторожилась – словно животное, почуявшее опасность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Неужели?
Я заметил на переносице детектива красную полоску. Значит, обычно он носит очки, а сейчас в контактных линзах. На подбородке у него имелась небольшая царапина – наверное, порезался во время бритья. Я изучал его лицо, словно высматривал ответы на мучающие меня вопросы. Например, не подозревал ли он, что я что-то знаю об Уинстоне.
– Больше двух недель назад, – уточнил Паламбо.
– М-м-м… – Прячась за неопределенным звуком, я лихорадочно изобретал алиби.
– Когда вы его видели в последний раз?
Интересный вопрос. Не исключено, что с подковыркой. Вроде такого: «Кто из бейсболистов-левшей завоевал в последний раз звание „Самого ценного игрока Американской лиги“?» Все мгновенно отвечают: Ястржемский. И ошибаются. Потому что правильный ответ – Вида Блу, левша, чудо-игрок, который выступает за «Окленд ас». Уинстон любил такие вопросы.
Когда вы его видели в последний раз?
– Постойте, сейчас припомню, – наконец ответил я. – Кажется, несколько недель назад.
– Так-так, – проговорил Паламбо и снова что-то записал. – Каковы были ваши отношения, мистер Шайн?
Отношения. Такое говорят, когда у людей в самом деле есть отношения. Как у нас с Лусиндой. Спроси Паламбо, какие у меня отношения с Лусиндой, я бы ответил: недолгие. Я бы ответил: сексуальные. Мы с ней вместе подверглись жестокому насилию. А про секс теперь можно забыть.
– Он здесь работал, – ответил я. – Приносил мне почту.
– Так-так, – повторил Паламбо. – И все?
– Да.
– Угу. – Он принялся разглядывать фотографию Дианы и Анны, стоявшую у меня на столе.
– Полагаю, вы опрашиваете… всех?
– Всех?
– То есть всех, кто здесь работает.
– Нет, – отрезал детектив. – Не всех.
Я мог бы его спросить: «Почему же вы пришли ко мне?» Мог бы задать ему этот вопрос, но боялся услышать ответ. И поэтому ничего не спросил. Даже если Паламбо ждал от меня подобного вопроса.
– Чем еще могу помочь?
– Уточните, когда вы видели мистера Бойко в последний раз? – Ручка замерла над страничкой записной книжки.
Я вспомнил кадр из английской исторической драмы, которую время от времени крутили на «Браво»: палач вознес топор над монархом и ждет сигнала, чтобы нанести удар.
– Точно не помню. Кажется, недели две назад.
Кажется. Нельзя арестовывать человека за то, что ему кажется. Тащить в суд, выносить приговор и сажать за решетку.
– Две недели назад? Когда он приносил вам почту?
– Да.
– А вы куда-нибудь выходили вместе с мистером Бойко? Я хочу сказать, на люди.
Один раз в бар. И то по делу.
– Нет.
– Мистер Бойко рассказывал вам о себе?
– В каком смысле?
– О своей жизни.
– Нет. Мы разговаривали только о корреспонденции.
– О корреспонденции?
– Ну… если мне требовалось что-нибудь отправить.
– У-гу. И все?
– Как будто.
– А о чем еще?
– Простите?
– Вы сказали «как будто». О чем он еще говорил с вами?
– О спорте. Мы говорили о спорте.
– Мистер Бойко – болельщик?
– По-моему. Мы с ним оба болельщики «Янки».
Я изо всех сил старался употреблять настоящее время, когда упоминал Уинстона. Это было не так-то просто. Я все время представлял, как он лежит у подножия горы отбросов.
– Понятно. Значит, вы говорили о корреспонденции и о спорте?
– Насколько я помню.
– И все?
– Да.
– Вы не знаете, мистер Шайн, как к Уинстону попали десять тысяч долларов?
– Что? – изобразил я удивление и одернул себя: «Не переигрывай. Ты же его прекрасно слышишь».
– В квартире мистера Бойко обнаружены десять тысяч долларов. У вас нет соображений, откуда он мог взять такие деньги?
– Нет. Конечно, нет… Откуда…
Я прикинул, есть ли у полицейских разрешение на проверку в брокерской конторе Дэвида Лернера. Знают ли они, сколько акций я продал в последнее время? Не удивило ли их это? Впрочем, с какой стати полиции подозревать, что я отдал деньги Уинстону Бойко! Я паниковал на пустом месте.
– В вашей компании украдено несколько компьютеров. Один – на вашем этаже.
– Было дело.
– Вы никогда не видели мистера Бойко в здании после работы? Его работы, разумеется.
Компьютеры. Паламбо спрашивал меня о компьютерах. Ну конечно! Уинстон – вор. Уинстон – бывший зек. Детектив допрашивал меня, поскольку подозревал, что Уинстон заколачивал деньгу, продавая компьютеры. Детективу требовался свидетель. Бойко свистнул несколько компьютеров, нажился и смылся.
– Вот сейчас вы сказали, и я вспомнил. Видел его как-то раз вечером, когда задержался допоздна.
– Где именно?
– Да вот тут, в коридоре.
– А была ли у него какая-нибудь причина находиться в это время на вашем этаже?
– Насколько я могу судить, нет. Тогда мне показалось это странным. – «Я снова его убиваю, – подумал я. – В первый раз, когда он был жив. А теперь, когда он умер».
– Вы потребовали от него объяснения? Спросили, чем он занимается?
– Нет.
– Почему?
– Не знаю. Не спросил, и все. Он был в коридоре. Я в своем кабинете. Я ведь понятия не имел, можно ему тут ходить или нет.
– Хорошо, мистер Шайн. – Паламбо захлопнул записную книжку и убрал в карман. – Полагаю, на сегодня достаточно. Спасибо, что уделили мне время.
– Ради Бога, – ответил я, хотя не был уверен, что употребил самое подходящее слово. Именно сегодня. – Надеюсь, вы его найдете.
– Я тоже. Видите ли, мистер Бойко был очень дисциплинированным человеком и регулярно являлся к своему куратору из полицейского участка. Ни разу не пропустил встречи. Ни одной. Вы знали, что он сидел в тюрьме?
– Что-то слышал. Да-да, конечно. Это он вам сказал, что Бойко пропал? Куратор?
– Нет. – Детектив посмотрел мне прямо в глаза, как влюбленный, желающий убедить подругу в искренности своих чувств. – У нас с мистером Бойко были деловые отношения. Понимаете?
* * *
Я не понимал.
Я проводил детектива Паламбо по коридору до лифта: хотел проверить, не собирается ли он заглянуть к кому-нибудь еще, но он пошел прямо на выход. А я так и не врубился в его замечание: «У нас с мистером Бойко были деловые отношения».
Какие такие отношения?
Лишь впоследствии, прокручивая в голове наш разговор, скрупулезно анализируя вопросы и ответы и стараясь понять, не оступился ли я, не дал ли – пусть незначительный – повод детективу усомниться в моих показаниях, я догадался, что за отношения могли быть у офицера полиции и бывшего зека.
На каких условиях?
Вот что меня беспокоило. Люди пропадают постоянно. Разве не об этом твердят скучные копы в вечерних новостях? Родители, потерявшие от горя рассудок, обвиняют полицию в бездействии, мол, их сын или дочь Бог знает где, им ясно: что-то случилось. А им отвечают: если полицейские станут бегать за каждым подростком, который вовремя не явился домой, то не смогут ловить опасных преступников.
Полиция не имеет обыкновения бросаться на поиски даже пропавших детей. А Уинстон был отнюдь не ребенком. И к числу важных персон не принадлежал. Если на то пошло, по меркам полиции он занимал предпоследнее место, опережая только черного трансвестита, сидящего на героине.
И вдруг его разыскивает полиция.
На каких условиях?
Я снова мысленно прокрутил слова детектива: «У нас с мистером Бойко были деловые отношения. Понимаете?»
Да, теперь понял.
На каких условиях?
По фильмам, телешоу, газетам я знал: полицейским разрешалось принуждать бывших заключенных к сотрудничеству. Те делились с ними информацией, боясь снова загреметь в тюрьму. Или рассчитывая, что полиция закроет глаза, если им вздумается поправить свое материальное положение воровством компьютеров.
На каких условиях?
Теперь я знал, на каких условиях, Уинстон.
«Давай-ка повторим условия… Чтобы потом не было никакой путаницы».
Так он сказал в машине у линии железки номер семь.
«Давай-ка повторим условия».
Почему он так настаивал? Почему хотел, чтобы я произнес это вслух? Да потому, что мои слова обеспечивали ему свободу. Он должен был предъявить мои слова полиции.
«Давай-ка повторим условия».
У полицейского и бывшего зека могут быть только такие отношения: один спрашивает, другой отвечает – доносит, нашептывает.
«Давай-ка повторим».
Не будет слов, не будет записи на пленке, кто тебе поверит? Такая большая шишка – и ты, который курил дурь, продавал травку, а теперь освобожден под честное слово… «И что он от тебя хотел? Ну-ка, повтори, Уинстон».
Давай-ка повторим.
Паламбо ведь признался, что опрашивал не всех.
Только меня.
Сошедший с рельсов. 29
Все, что случается, имеет причину и цель. Так полагала Диана.
Я всегда относился к подобному образу мыслей недоверчиво, но теперь мой скептицизм дал трещину.
Взять хотя бы субботу после встречи с Паламбо. До странности теплую, с лужами размокшей грязи, которая засасывала мои ботинки, пока я собирал мусор на заднем дворе. Я целиком сосредоточился на этом занятии – лишь бы не думать о другом.
Я пребывал в страхе и панике, но пытался не дать тревоге вырваться наружу.
И когда Диана спросила от задней двери что-то насчет автостраховки, я едва понял, о чем речь.
– Нужно возобновить страховку машины, – сказала она.
Я кивнул, как болванчик на панели автомобиля, мотающий башкой от малейшего колебания воздуха. Жена поинтересовалась, где лежит полис. Я ответил и вернулся к мусору.
Через десять или пятнадцать минут Диана снова появилась у задней двери. На сей раз у нее было такое лицо, что у меня холодок прошел по коже.
Сначала я, естественно, подумал о дочери. Что-то стряслось с Анной. Надо бросать мусорный мешок и бежать в дом, выводить ее из коматозного состояния. Но в этот момент я увидел Анну: дочь продефилировала мимо окна своей спальни на втором этаже под самые свежие вопли П. Дидди. Дочь выглядела вполне нормально.
Что же в таком случае произошло? Я мысленно отмотал пленку событий назад.
Я убирал двор. Диана вышла мне что-то сказать – ах да, про нашу страховку, И спросила, где лежит полис. Я ей ответил: "Разумеется, в алфавитном шкафу со всеми делами. Страховки под буквой "С"".
Но ее интересовала автомобильная страховка. В хаотичном хранилище документов семейства Шайнов эта страховка вполне могла оказаться в папке с литерой "А".
Прозрение было молниеносным. Я почувствовал, что опален и поражен. Возможно, смертельно.
Вот тогда я и решил, что все имеет свою причину. Почему, например, автомобильную страховку потребовалось возобновлять именно теперь – сегодня, сейчас, сию же минуту? И почему Диана спросила, где хранится полис в тот момент, когда я был настолько поглощен своими переживаниями, что не сообразил сказать: мол, погоди, найду сам?
– Где деньги Анны, Чарлз? – задала вопрос жена. – Что ты с ними сделал?
* * *
Наверное, я всегда знал, что этот миг наступит. И втайне хотел, чтобы меня вывели на чистую воду. Проконсультируйтесь у любого психиатра. Он объяснит вам, что я чистил задний двор, а подсознательно желал очистить собственную жизнь.
«Неужели я столько вытерпел лишь для того, чтобы со всем распрощаться?» – подумал я.
– Что ты с ними сделал?
Я онемел. Диана стояла на заднем крыльце, а я перед ней – с вонючим мусорным ведром.
– Я отнес акции в банковский сейф, – наконец с трудом выдавил я. И подумал: надо одним махом избавить себя от этого. Раз и навсегда.
– Чарлз…
Диана упрекнула меня моим собственным именем. Словно вопиющая ложь была недостойна меня.
«Да, Диана, ты права».
Но я не был готов признаться – пока не готов.
– Чарлз, почему ты мне врешь? Что происходит?
Наверное, я мог бы возразить. Развить нелепую версию о банковском сейфе. Но я слишком уважал Диану. Слишком ее любил.
И хотя понимал, что меня ждет, понимал, что, сказав ей правду, просто ее убью, я решил не отступать.
Я начал с поезда, с того суетного утра. Как забыл купить билет и меня выручила женщина в вагоне.
Услышав имя Лусинды, жена насторожилась – словно животное, почуявшее опасность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35