Его великое искусство и доля везения – вот слагаемые победы. А поддержка со стороны тех, кому он даровал гражданство Тассасена, сделали невозможным прямое противостояние ему в пределах бывшего королевства и всей бывшей империи.
– Где-то здесь должно прозвучать «но» или «однако». Я это чувствую.
– Верно. Но есть такие, кто приветствовал приход УрЛейна к власти, кто всеми способами выражал свой энтузиазм, кто из кожи вон лез, публично оказывая ему поддержку, в глубине души зная при этом, что пребывание УрЛейна у власти ставит их собственную жизнь – или по меньшей мере благополучие – под угрозу. Мои опасения связаны с ними: вероятно, они строят планы относительно нашего протектора. Первые несколько попыток покушения были пресечены, но не без труда. И только твоя отвага смогла предотвратить самую решительную из них.
Перрунд отвернулась, ее здоровая рука прикоснулась к искалеченной.
– Да, – сказала она. – Я говорила твоему предшественнику, что я выполняю его обязанности, так что ему надо бы однажды попытаться выполнить мои. Но он только смеялся в ответ.
ДеВар улыбнулся.
– Начальник стражи ЗеСпиоле сам до сих пор рассказывает эту историю.
– Гм-м. Что ж, поскольку начальник дворцовой стражи ЗеСпиоле столь успешно охраняет дворец, не подпуская к нему предполагаемых убийц, то никто из них не сумеет подобраться к протектору так близко, чтобы возникла необходимость в твоих услугах.
– Возможно. Но они так или иначе вернутся, – спокойно ответил ДеВар. – Я теперь чуть ли не желаю их возвращения. Отсутствие обычных убийц тем более убеждает меня, что есть какой-то особенный убийца, который только и ждет подходящего момента, чтобы нанести удар.
Ему показалось, что вид у Перрунд встревоженный, даже печальный.
– Послушай, ДеВар, – сказала она, – не слишком ли мрачно ты смотришь на вещи? Может быть, покушений на жизнь протектора нет, потому что сейчас никто не желает ему смерти. Зачем исходить из самых безнадежных предположений? Неужели ты никогда не можешь если не расслабиться, то хотя бы остаться довольным ходом событий?
ДеВар глубоко вздохнул и поставил на место фигурку протектора.
– Не бывает такого времени, когда люди моей профессии могли бы расслабиться.
– Говорят, в старину было лучше. Ты так не думаешь, ДеВар?
– Нет, госпожа, не думаю. – Он заглянул ей в глаза. – Я думаю, что про старину рассказывают много вранья.
– Но ведь то были легендарные времена, времена героев! – воскликнула Перрунд, однако по выражению ее лица можно было понять, что говорит она не очень серьезно. – Всё было лучше – все так говорят.
– Некоторые из нас предпочитают легендам историю, госпожа, – веско возразил ДеВар. – А потом бывает, что и все ошибаются.
– Неужели?
– Конечно. Когда-то все считали, что мир плоский.
– Многие до сих пор так считают, – подняла брови Перрунд. – Кому из землепашцев хочется думать, что он может скатиться со своего поля? Да и многим из нас, кто знает истину, тоже трудно ее принять.
– Но дело обстоит именно так. – ДеВар улыбнулся. – Это можно доказать.
Перрунд тоже улыбнулась.
– Втыкая в землю палки?
– А также с помощью теней и математики. Перрунд чуть склонила голову. Таким способом она соглашалась и возражала одновременно.
– Ты живешь в мире, не знающем сомнений, ДеВар, чтобы не сказать скучном.
– В этом мире живут и все остальные, если только им об этом известно. Дело в том, что лишь немногие из нас живут с открытыми глазами.
Перрунд глубоко вздохнула.
– Что ж, я думаю, те из нас, кто бредет, спотыкаясь, с завязанными глазами, должны быть благодарны людям вроде тебя.
– Я думаю, госпожа, что уж кто-кто, а ты не нуждаешься в поводыре.
– Я всего лишь искалеченная, плохо образованная наложница, ДеВар. Бедная сирота – не попадись она на глаза протектору, ее ждала бы ужасная судьба. – Она повела плечом, отчего шевельнулась и ее иссохшая рука. – К сожалению, потом я попала и под удар, но я рада тому и другому. – Она помолчала, и ДеВар набрал в легкие воздуха, собираясь вставить слово, но тут Пер-рунд кивнула на доску со словами: – Так ты собираешься ходить или нет?
ДеВар вздохнул и махнул рукой в сторону доски.
– Какой смысл, если я никудышный игрок?
– Ты должен играть, причем играть на выигрыш, даже если знаешь, что тебя ждет поражение. Иначе зачем вообще садиться за доску?
– Ты изменила характер игры, когда сообщила мне о моей слабости.
– Послушай, ДеВар, игра осталась такой, какой и была. – Перрунд внезапно подалась вперед, глаза ее загорелись, когда она не без удовольствия добавила: – Я просто открыла тебе глаза на нее.
ДеВар рассмеялся.
– И в самом деле, ты сделала это, госпожа. – Он наклонился над доской и собрался было сделать ход протектором, но потом откинулся назад и с жестом отчаяния сказал: – Нет, госпожа. Я сдаюсь. Ты выиграла.
В группе наложниц, сидевших у двери, которая вела в остальную часть гарема, вдруг возникло движение. Евнух Стайк поднялся со своего высокого сиденья и поклонился невысокому человеку, быстрым шагом вошедшему в помещение.
– ДеВар! – позвал протектор УрЛейн, натягивая на плечи куртку. – И Перрунд здесь! Моя дорогая! Моя любимая!
Перрунд резко встала, и ДеВар увидел, как с появлением УрЛейна снова ожило ее лицо: глаза расширились, выражение смягчилось, на губах расцвела ослепительная улыбка. ДеВар остановился, и с его лица тоже исчезли все признаки недовольства и раздражения, уступив место облегченной улыбке и профессионально-серьезному виду.
3. ДОКТОР
Хозяин, вы хотели узнать какую-нибудь из историй, произошедших с доктором за пределами дворца Эфернце. То, что я собираюсь рассказать, произошло на следующий день, после вызова в потайную камеру, где мы познакомились с главным палачом Нолиети.
Над городом бушевала гроза, превратив небо в темную кипящую массу. Вспышки молний пронзали этот мрак ослепляющим светом, словно вобрав в себя всю голубизну дневного неба, пытались расколоть черноту туч и хотя бы на мгновение, но снова просиять на земле. Воды в западной оконечности Кратерного озера бились в древние волноломы, плескались у пустых внешних пристаней. Даже стоящие на якоре в закрытой гавани корабли раскачивались на волнах, их корпуса наваливались на тростниковые кранцы, отчего те протестующе трещали и скрипели, а высокие мачты раскачивались на фоне черного неба, как лес повздоривших метрономов.
Мы вышли из Волдырных ворот и через Рыночную площадь направились к Муравейнику. Ветер завывал на улицах. Пустую палатку на площади повалило, крыша ее хлопала о камни мостовой под порывами ветра, словно поверженный борец, который, ударяя ладонью по земле, признает свое поражение.
Дождь, жалящий и холодный, бурными потоками проливался с небес. Доктор дала мне свой тяжелый саквояж, а сама плотнее запахнулась в плащ. Я по-прежнему считаю, что ее плащ (как жакет и пальто) должен быть лилового цвета, принятого у врачей. Но когда она появилась в городе двумя годами ранее, местные врачи дали понять, что неодобрительно отнесутся к ее претензиям на сей отличительный знак; впрочем, доктор, казалось, отнеслась к этому безразлично, а потому, как правило, носила черную или темную одежду (хотя иногда при определенном освещении некоторые ее одежды, сшитые дворцовыми портными, вдруг отливали лиловым).
Несчастная, вызвавшая нас из дома в такую непогоду, шла впереди, прихрамывая, оглядываясь время от времени, словно желала проверить – идем ли мы еще следом. Ах, как мне не хотелось никуда идти! Самый подходящий вечер, чтобы удобно устроиться у огонька со стаканчиком подогретого вина и книжкой о героических временах. Да что уж там говорить! Меня бы вполне устроили жесткая скамья, теплый травяной отвар и один из медицинских текстов, рекомендованных мне доктором.
– Дрянь погода, да, Элф?
– Да, хозяйка.
Говорят, что погода стала заметно хуже после падения империи, а это означало, что либо Провидение наказывает тех, кто способствовал ее свержению, либо ее призрак мстит живым из могилы.
Вытащила нас из дома по такому идиотскому делу хромая девчонка с Холмов. Дворцовая стража не допустила ее даже на внешний бастион. По чистой случайности один из идиотов-слуг, доставивший стражникам какие-то инструкции, услышал нелепые просьбы этой дурочки, проникся к ней жалостью, пришел к доктору в лабораторию, где она с моей помощью перетирала в ступке таинственные пахучие ингредиенты, и сообщил, что необходимы ее услуги. И кому? Какой-то уродине из трущоб! Я даже не поверил, когда доктор согласилась. Что, до нее не доносились раскаты грома над световыми фонарями крыш? Неужели ей не видно, что мне пришлось зажечь в доме все огни? И разве она глуха и не слышит, как бьются в стену водные потоки?
Мы шли к какой-то нищенке, состоящей в дальнем родстве со слугами из торгового дома Мифели – доктор работала у этих самых Мифели сразу по своем приезде в Гаспид. Личный врач короля собирался в грозу с визитом не к лицу благородного достоинства, или ждущему этой милости, или просто уважаемому, а в семейство беспородных нищих, обреченных на низменное существование: племя завшивевшее и настолько бесполезное, что не годится даже на роль слуг, а лишь прихлебательствует при слугах, – стригущий лишай на теле города и земли!
Полная безденежность и безнадежность, и даже у доктора, наверно, хватило бы здравого смысла отказаться от визита, если бы до нее странным образом еще раньше не дошли слухи об этой больной девчонке.
– У нее голос, какого свет не слыхивал, – сказала доктор, накидывая на себя плащ, словно иных объяснений и не требовалось.
– Прошу вас, скорее, госпожа, – вопила дурочка, пришедшая за нами. У нее был сильный иностранный акцент и противный голос из-за темных криво посаженных зубов.
– Не смей говорить доктору, что она должна делать, ты, бесполезный кусок дерьма! – сказал я ей, пытаясь разрядить обстановку.
Хромая идиотка тащилась впереди нас по сверкающим от влаги камням площади.
– Элф! Прошу тебя, следи за своим языком! – сказала доктор, выхватывая у меня свой саквояж.
– Но я же прав, хозяйка! – возразил я.
По крайней мере доктор, прежде чем устроить мне эту головомойку, дождалась, пока хромоножка не отойдет подальше, чтобы не было слышно.
Доктор сощурила глаза, защищаясь от хлеставших по лицу дождевых струй, и, стараясь перекричать вой ветра, сказала:
– Как ты думаешь, мы сможем найти экипаж?
Я рассмеялся, но быстро скрыл обидный смешок при помощи кашля. И когда мы подошли к нижнему концу площади, где хромоножка свернула на узкую улочку, я принялся демонстративно крутить головой. Я увидел несколько мусорщиков у восточной стороны площади – они бродили туда-сюда в своих лохмотьях, собирая полусгнившие листья и всякие отбросы, которые прибило туда из центральной части площади, где помещался овощной рынок. Больше нигде не было ни души. И уж конечно, ни экипажей, ни рикш, ни носильщиков. У них-то есть голова на плечах, чтобы не выходить из дома в такую погоду.
– Не думаю, госпожа, – ответил я.
– Вот беда. – Доктор вроде бы засомневалась. Последовало несколько счастливых мгновений: мне казалось, что в ней проснулся здравый смысл и мы сейчас оба вернемся в теплое и уютное жилище. – Ничего не поделаешь, – сказала она, потуже затягивая ворот плаща у себя на шее, пониже натягивая шляпу на связанные пучком волосы и наклоняя голову, чтобы продолжить движение. – Нет так нет. Идем, Элф. Холод пробрался ко мне за шиворот.
– Иду, хозяйка.
До этого все шло совсем неплохо. Доктор приняла ванну, просидела больше, чем обычно, за своим дневником, потом мы зашли на рынок пряностей и ближайший базар. Гроза в это время еще только собиралась где-то далеко на западном горизонте. Доктор встретилась в доме банкира с купцами и другими врачами, чтобы поговорить об открытии школы для докторов (меня отправили на кухню со слугами, а потому я не слышал ничего важного и сколько-нибудь разумного), потом мы быстренько вернулись во дворец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56