С огромной неохотой он вернулся в «Липы». Припарковал байк у стены дома и поднял глаза на свое окно. И вздрогнул, увидев за стеклом бледное лицо. Под его взглядом лицо отодвинулось и растаяло в тенях.
Билли вошел в дом, заново потрясенный его ощутимой враждебностью.
Постоял у подножия лестницы.
– Стив? Это ты?
Он взбежал к своей спальне. Никого. Билли систематически обыскал остальные комнаты, послушал подо всеми запертыми дверьми и вынужденно заключил, что лицо существует лишь в его больном воображении. Он совершенно один.
В столовой появились еще две мухи. Билли выгнал их свернутым журналом, пришиб одну на оконной раме, вторую – на самом стекле в холле. Пав духом, но не желая поддаваться отчаянию, Билли решил прибраться в доме.
Сняв кожаную куртку, он повесил ее на гвоздик. Что-то выпало на пол из кармана. Это было письмо от Никки. Он совсем про него забыл. Бросив все, он пошел с мятым конвертом в гостиную и вскрыл его.
Письмо было на шести страницах. Билли читал его медленно, и прочитанное его потрясло. Когда Никки в декабре от него ушла, она забрала с собой одну тайну. Она ждала от Билли ребенка. Сейчас она на седьмом месяце. Никки писала, что из-за перепадов настроения Билли, его нежелания никуда ходить и постоянной ярости на мир и всех, кто в нем живет, ей все труднее становилось с ним жить. Но наперекор всему она все еще его любит. И скоро родит его дитя. Как насчет того, чтобы начать сначала? Если нет, она поймет. В конце концов, это же она от него ушла.
Билли уставился на последнюю страницу, содержавшую его любимые строчки. «Я пыталась перестать тебя любить. Но не могу. Даже когда у тебя скверное настроение, ты все равно нравишься мне больше, чем кто-либо, кого я встречала».
Это заявление Билли оценил. Никки точно суммировала то, как он сам себя воспринимал. В скверном настроении или нет, он все равно нравился себе больше, чем кто-либо, кого он встречал. Его захлестнули неожиданные эмоции. Никки его любит. Настолько, что собирается родить его ребенка. Все остальное вдруг потеряло значение. Его сотовый пропал – вероятно, не без помощи Злыдня. В самом доме телефонов не было. Но в поселке есть автомат, сразу за дверью «Пахаря». Он погнал «Харлей» по петляющей сказочной дороге, ведущей в деревушку. Чуть дрожа, стараясь не думать о глупости, которую собирается совершить (как бы здравый смысл не перевесил), он подъехал к будке, как раз когда из нее выходили две хихикающие девчонки-подростка.
После девчонок в будке пахло дешевыми духами и детскими конфетами. Вставив в щель монету в один фунт, Билли набрал номер, который стоял вверху первой страницы письма. Тишина, потом прерывистые тире: занято. Он попробовал снова, с тем же результатом.
Чертыхнувшись, Билли проклял свое невезение. И что теперь? И импульсивно набрал номер Тони. Через несколько гудков Билли услышал девчоночий голос. Это была Стефф, старшая дочка Тони.
– Але?
– Приветик. Тони дома?
Презрев светские условности, Стефф, которой было не больше девяти, бросила трубку на стол и заорала:
– Папа! – В ее голосе явно слышалось раздражение.
Возникла пауза. Билли ясно слышал телевизор на заднем плане и хлопанье дверей. Потом трубку взял Тони.
– Алло?
– Это я, – сказал Билли.
– Билл? Черт меня побери! Я уже решил, что ты эмигрировал!
– Почти в точку, приятель.
– Куда ты пропал? Я уже несколько недель тебе звоню, остолоп.
– У меня неприятности.
– Какого плана?
– Плана Малькольма Пономаря. Тони застонал.
– Идиот ты несчастный! Я же тебе говорил, а? Я же тебе говорил не связываться с этим толстым мешком дерьма.
Они не разговаривали с января, когда Тони позвонил Билли пожелать счастливого Нового года. Он ничего не знал про дьявольский уговор с Пономарем и бедах, к которым он привел.
– Как у тебя дела? – спросил для поддержания разговора Билли.
– Нормально, – отрезал Тони. – Чего о тебе не скажешь. Что у тебя с голосом? Звучит хреново.
– Мне самому хреново. – Голос у Билли надломился. – У меня сегодня день рождения. – И, к собственному удивлению, вдруг разнюнился.
– Хватит, хватит! – запротестовал Тони. – Завтра пошлю тебе открытку. Только не плачь мне в ухо. Перестань меня доставать. Такого мне дома с лихвой хватает. Да и вообще, что на тебя нашло?
Билли рассказал про письмо от Никки.
– Беременна, да? Вот уж не думал, что тебя на такое хватит.
– Я только что попытался ей позвонить, но не могу прозвониться. Боюсь, что Малькольм Пономарь до нее добрался.
– Зачем бы ему?
– Он меня заказал.
– Шутишь.
– А по голосу не слышно?
– Господи хренов Иисусе! Я же тебе говорил, да? Разве я тебя не предупреждал?!
– Никки с тобой не связывалась, я правильно понял?
– Да она же на дух меня не переносит, Билли. Да и тебя не слишком жаловала. С чего бы, черт возьми, ей кому-то из нас звонить? А вот Кэрол звонила.
– Что ей было надо?
– Так. Волновалась, потому что ты забыл про день рождения одного из племянников. А ты, по всей видимости, про них никогда не забываешь. А еще она ездила к тебе, но никого не застала.
– Э, черт... Вот черт! – Билли громко всхлипнул. – Я просто хочу домой.
– Я думал, ты и так дома.
– Нет. Я в телефонной будке посреди Бедфордшира.
– Посреди Бедфордшира? Где ты, черт побери?
– В какой-то дыре.
– Тогда возвращайся домой.
– Не могу. Я лег на дно. Тони измученно вздохнул.
– Господи, час от часу не легче.
Повисло неловкое молчание. Билли вытер нос рукавом.
– Может, я мог бы у тебя отсидеться?
– Нет! Ни в коем случае! – с непристойной поспешностью возразил Тони.
– Я думал, ты мой друг!
– Конечно. К несчастью, я еще и трус.
– Спасибо. Просто замечательно.
– Послушай, Билли. Будь реалистом. Тебя скорее всего пристрелят. Ты и мне того же хочешь?
– В данный конкретный момент не такая уж плохая идея.
– Насколько я понял, они тебя еще не нашли? – спросил Тони.
– Уже дважды.
– Что?
– Уже дважды. И я оба раза сбежал.
– Кого они посылали? Старую каргу со скалкой?
– Это долгая и запутанная история. Расскажу при встрече.
– Ну хотя бы жизнь пока при тебе. Хотя, надо признать, это ненадолго.
– Тони?
– Да?
– Заткнись, а?
– Да ладно тебе. Ты же понимаешь, я не желаю тебе зла. Ты же должен это знать.
– Ага.
– Понимаешь, все не так просто. Мне ведь о семье надо подумать.
– А ты о ней думаешь?
– О ком?
– О семье?
– Я все время о ней думаю, скотина ты наглая.
– Просто спросил.
– Я попробую сообразить, как тебе помочь, Билл. А пока держись. Ты еще жив. И, возможно, останешься в живых, если не наделаешь глупостей. Нет. Давай скажем так: если ты не наделаешь глупостей больших, чем та хрень, какую уже натворил.
– А если я пойду в полицию, Тони? Мне это чем-нибудь поможет?
– Нет.
– Почему? Есть же порядочные полицейские.
– Где? О чем ты говоришь, Билли? Мы не сумели бы раскрыть убийство, даже будь оно совершено в полицейском участке, на глазах всех нас. И знаешь почему? Потому что в полицию записываются только никчемные придурки. А если не могут попасть к нам, то записываются в гребаную армию. Будь у меня хоть какие-то способности, я завтра бы бросил работу.
– Но я ведь мог бы получить защиту полиции.
– Защиту? – фыркнул Тони. – В лучшем случае к твоему дому отправят постового в форме. Если он увидит, что по улице приближается Пономарь, то сразу даст деру. Или скорее всего долбаную руку за взяткой протянет. Постарайся жить в реальном мире, Билли. Вся полиция в кармане у Малькольма Пономаря.
– Но ведь не ты.
– Нет, но мог бы. Если бы он предложил.
– Тони. Не шути.
– Да какие уж тут шутки.
– Послушай. Мне нужно с тобой встретиться. Надо с кем-то поговорить. Я тут с ума, черт побери, схожу, Тони.
– Ладно. Я к тебе приеду. Но чур больше не плакать. О'кей? Обещай. Потому что если нас увидят вместе, а ты будешь реветь, то люди решат, что мы два педика, которые только что расстались.
Две ночи напролет Куколка сидел, прикорнув в высокой траве у дальнего забора сада Тони, и наблюдал за домом в театральный бинокль. На второй вечер он увидел, как Тони разговаривает по телефону, куря у открытого французского окна. Весь свет в доме горел, и шторы были не задернуты. Задней стороной сад выходил на школьную спортплощадку.
Куколка протиснулся через дыру в живой изгороди. Тони не потрудился ее заделать – так дочкам удобнее было срезать дорогу, когда они опаздывали в школу. До того, как телефон зазвонил, Куколка уже решил было на сегодня сворачиваться.
В отличие от жены Куколка не умел читать по губам. И из разговора Тони он тоже не разобрал ни слова, слышал лишь отдаленное бормотание спокойного хрипловатого голоса Тони. Но когда Тони положил трубку, пронзительный женский голос из другой комнаты, проорал какой-то вопрос. И вот тогда Куколка уловил, стопроцентно уловил ответный крик Тони: «Просто Билл!»
Стоило ему подъехать к кибитке, Злыдень сразу понял, что что-то не в порядке. Он открыл дверь, и в лицо ему ударил ледяной воздух. Поискав источник сквозняка, он ничего не нашел и встревожился. Ночь была мягкой. Нет никаких причин для холода в вагончике.
Для Злыдня, полагавшегося ради выживания на органы чувств, холодок был предостережением, знаком того, что что-то начало разлагаться в его темном и самодостаточном царстве.
В глубине души он знал, что именно. Преступнику жалость непозволительна. Злыдень всегда гордился своей несгибаемостью, отказом отшатнуться от неоправданного насилия. И понимал, что, пощадив Билли, оскорбил своего духа-хранителя, безымянного демона, толкавшего его на убийство и понемногу изолировавшего от остальных людей. Билли был последним тестом на веру. Злыдень его не прошел, потому что был связан с Билли чем-то, чего даже не попытался объяснить или понять.
Но если оставить Билли в живых было ошибкой, то убийство Дока стало актом бессмысленного и ненужного безумия. Теперь он это понимал. Третья смерть, убийство Ньюи, была сродни природной катастрофе, вызванной двумя предыдущими проступками. За каких-то несколько дней один-единственный акт милосердия нарушил хрупкое равновесие в мире Злыдня.
Той ночью в «Липах» Злыдень пытался убить Билли, пока он спал. Мысль пришла ему в голову, когда он проверял перед сном окна и двери. До него дошло, что прятать Билли год или даже день непрактично. Билли нельзя доверять. В отличие от Злыдня, который сознательно избрал одиночество, писатель не самодостаточен. И хотя мир в Билли не нуждался, Билли нуждался в мире. Как скоро он продаст свою историю воскресной газете? Он и двенадцати секунд молчать не может, что там говорить про двенадцать месяцев?
Поэтому Злыдень поднялся в комнату Билли, беззвучно вошел и приставил «ругер» к голове старого друга. Это казалось правильным. Счастливое воссоединение состоялось. Они посмеялись и напились, и испытали толику былого взаимопонимания. А теперь пришла пора прощаться. Ни страха, ни злости, достаточно выстрела, и еще один прекрасный, уникальный дух будет навеки отпущен на волю.
Но Злыдень не смог. Пока он стоял у кровати, глядя, как вздымается и опадает грудь Билли, во рту у Злыдня пересохло, и палец на курке замер.
Перспектива исчезновения Билли и мысль о том, как он будет жить с этим исчезновением на совести, практически его парализовали. Поэтому Злыдень дал руке упасть. Вот тогда Билли проснулся и увидел, кто стоит возле кровати.
Не в том дело, что Злыдень любил Билли или хотя бы был к нему привязан. Такие чувства остались позади. Заключение, предательство и смерть убили его сердце. А Билли разбудил в нем потребность защищать. От мысли, что Билли Дайю грозит опасность, Злыдень подбирался и стискивал зубы, его переполняло незнакомое ощущение, требовавшее действий. Билли был частью его самого.
При этом Злыдень сознавал, что Билли несет с собой один лишь хаос. Он ясно различал его признаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32