Да, она была, как всегда, элегантна, уверена в себе, неприступна. Если уговорить ее не резать правду-матку в глаза Борелю, они, без сомнения, получат отсрочку.
— Мне вот что пришло в голову, — сказал он. — Вдруг Борель получил еще одно анонимное письмо.
— Он говорил о формальности, — возразила Ева.
— Так или иначе, пусть выскажется первым.
Лепра открыл дверь лифта. Проходя мимо него в кабину, Ева улыбнулась.
— Бедный Жан, — сказала она. — Иногда мне тебя просто жалко. Ты так упорно не хочешь смотреть правде в глаза!
На улице никаких подозрительных фигур. Лепра уже готов был увидеть инспектора, делающего вид, будто он читает газету или прохаживается мимо витрин. Он поставил свою маленькую красную машину напротив дома, но Ева предпочла взять такси. Она подняла стекло, отделяющее их от водителя.
— Не бойся, — сказала она. — У меня пропало желание говорить. Если бы не история с Мелио, тогда дело другое — это был бы наилучший выход. Я дала бы пластинку Борелю. И он сам бы понял, что мой муж сошел с ума.
— Это Фожер сошел с ума?
— Именно. Он прекрасно знал, что слишком много пьет и ездит слишком быстро. Он знал, что может разбиться во время любой поездки. Желание обвинить меня — разве это не замысел алкоголика? Словом, я могла бы оправдаться. А теперь…
— Никогда он не был сумасшедшим, — возразил Лепра.
— Как же, защищай его, — жестко сказала Ева. — Завидная у тебя будет роль. Любовь! Отличный предлог! Я тебя люблю, я наложил на тебя лапу и уж теперь больше не выпущу. Вот так рассуждал он, так рассуждаете вы все, и ты в первую очередь.
— Я?
— Именно ты. Разве ты думаешь обо мне в эту минуту?
— Но надо же быть последовательной. Ты…
— Ох, ты мне надоел, в конце концов!
Она забилась в угол, приподняв плечо, чтобы подчеркнуть, что хочет остаться одна. Машина быстро катила вдоль берега Сены. Быть может, Борель заполняет сейчас ордера на арест. «И все же я в это не верю, — думал Лепра. — Не могу себе этого представить!» Такси остановилось у хорошо знакомого ему подъезда. Как он дрожал за Еву, когда она в первый раз ходила к Борелю. Как он любил ее тогда! А сейчас он смотрел, как она поднимается впереди него по лестнице, и думал: «А что, собственно, я здесь делаю?» Дело Фожера — Мелио? Старая история — пусть в ней разбираются между собой вдова и полицейский. При чем здесь он!
Борель принял их с тягостной для них сердечностью. Он так сожалеет, что побеспокоил их. Вообще говоря, никакой спешки нет. Он вызвал их из добросовестности, чтобы случайно чего-нибудь не упустить… Сидя за своим столом, комиссар по очереди смотрел на каждого из них, зябко потирая руки. На его манжетах блестели запонки. Галстук на нем был дорогой, и держался он как человек, который привык добиваться своего и заранее просит прощения за то, что одержит верх.
— Смерть Мелио доставила нам много хлопот, — сказал он. — Сами понимаете! И конечно, вы не знаете ничего, что могло бы нам помочь?
— Ничего, — подтвердила Ева.
— Не приходило ли вам в голову как-то связать эту смерть со смертью вашего мужа?
Ева разыграла удивление с примесью любопытства.
— А, стало быть, — спросила она, — есть связь между…
— Ничего определенного, — уточнил Борель. — Если хотите, это рабочая гипотеза. Люди нашей профессии обыкновенно рассматривают все возможности, даже самые неправдоподобные.
Тихо заверещал телефон. Борель снял трубку, и его лицо в мгновение ока преобразилось.
— Я занят, — отрезал он.
Потом снова обрел непринужденный, любезный, чуть снисходительный тон.
— Есть одна подробность, которая наводит на размышления… — заметил он. — Тот самый женский голос… Вы читали газеты? Вы в курсе?
— Да, — сказал Лепра.
— Так вот, — продолжал Борель, щурясь с видом сообщника. — У меня ведь до сих пор хранится то анонимное письмо, написанное женщиной… Улавливаете связь?
— Не совсем, — сказала Ева.
Борель улыбнулся с видом учителя, понимающего, что он непомерно требователен.
— С одной стороны, дорогая мадам Фожер, мы располагаем письмом, которое пытается вас скомпрометировать, с другой стороны, за несколько минут до смерти Мелио его, быть может, посетила таинственная женщина. А вдруг это одна и та же женщина? Понимаете ход?..
Лицо Евы на мгновение озарилось какой-то внезапной радостью.
— Понимаю, — сказала она.
— Как только мне удастся установить, кто писал письмо, я, быть может, выиграю партию, — заключил Борель. — Пока же…
Он встал, подошел к низкому столику и включил магнитофон.
— Хочу просить вашей помощи, дорогая мадам Фожер. Я занимаюсь тем, что записываю низкие голоса, голоса «как у некоторых певиц по радио», если воспользоваться выражением нашего шофера… Занятие само по себе не такое уж неприятное, но беда в том, что все голоса похожи друг на друга.
Он включил магнитофон.
— «Улица Камбон, 17 бис… Да, вот здесь, спасибо… Улица Камбон, 17 бис, да… Сколько я вам должна?.. Улица Камбон, 17 бис… Остановитесь чуть подальше…»
Голоса сменяли друг друга, выговаривая абсурдную, бредовую фразу. Борель смотрел на Еву. Был ли он на редкость умен или на редкость глуп? Он продолжал улыбаться, держа руку на кнопке.
— «Улица Камбон, 17 бис… Опустите, пожалуйста, стекло… Улица Камбон, 17 бис…» Он выключил магнитофон.
— По правилам мне следовало бы пригласить всех тех, у кого низкий голос и кто поет на радио, и устроить очную ставку с шофером… Но это, само собой, невозможно… По множеству причин! У некоторых есть покровители… Весьма влиятельные… Такая очная ставка, несомненно, вызвала бы скандал. Нет… лучше было сделать так. — Он нажал клавишу.
— «Улица Камбон, 17 бис… Я спешу… Улица Камбон, 17 бис…»
Пленка кончилась. Борель вздохнул.
— Каждая певица, — продолжал он, — назвала адрес Сержа Мелио, добавив несколько слов, какие ей пришли в голову… Так что щепетильность соблюдена… Но этот опыт ничего не даст. Как шофер может узнать голос по записи?
— Тогда зачем же? — спросила Ева.
— Рутина, дорогая мадам Фожер.
— Значит, и я, — заметила Ева. — Я тоже должна сказать «Улица Камбон, 17 бис»?
— Пожалуйста.
Лепра стиснул руки на подлокотниках кресла. О» подозрительно смотрел на Бореля, но тот никогда еще не был так учтив.
— Подойдите поближе, — посоветовал он. — Вот сюда… Включаю запись… Говорите негромко, прямо в микрофон.
— Улица Камбон, 17 бис, — сказала Ева. — И побыстрее.
— Довольно, — сказал Борель. — Благодарю вас. И снова он потер руки, едва ли не манерничая.
— Для меня, — добавил он, — эта лента дорога как собрание автографов. Это же бесценный сувенир.
— В самом деле? — пробормотала Ева. — В таком случае вам следовало просить, чтобы они спели… Почему бы и нет?
Она посмотрела на Лепра, как-то судорожно усмехнулась и снова взяла крошечный микрофон.
— Раз вам это доставляет удовольствие, — сказала она Борелю. И произнесла название песни: — «Очертя сердце».
Белые катушки вращались. Лепра встал:
— Ева!
Но Ева, сверкая глазами, уже поднесла микрофон к губам. Она вполголоса спела первый куплет, не сводя глаз с Лепра. Она обращалась к нему. К нему и к Флоранс, которую она перечеркивала своим талантом. Конец Флоранс — убита наповал! Вызывающая интонация придавала словам Фожера особый оттенок, невыносимую грусть. Эта прощальная песнь, которую Фожер сочинил для Евы, здесь, в комиссариате полиции, превращалась в прощальную песнь Евы, обращенную к Лепра. Мало-помалу на лице Евы проступила затаенная боль; ее голос словно бы черпал свои модуляции в биении самой крови. Это был надорванный, сломленный и торжествующий голос. «Через него, — думал Лепра, — через меня она любит самое себя!» Припев она исполнила без слов, словно колыбельную, сомкнув губы. Казалось, песня пришла откуда-то издалека, где уже состоялась разлука и прощанье. Борель покачивал головой в такт.
— Хватит! — закричал Лепра.
Ева умолкла, все трое были растерянны.
— Для господина комиссара этого достаточно, — заговорил Лепра, всеми силами стараясь казаться непринужденным.
— Ошибаетесь, дорогой мсье, — возразил Борель. — Я с удовольствием прослушал бы песню до конца. Вы изумительны, мадам. Какой подарок! Не знаю, как вас благодарить.
— Не стоит благодарности, — сказала Ева. — Теперь я могу уйти?
Борель, восхищенный, растроганный, приветливый, проводил их до самой лестничной площадки.
— Если я узнаю что-нибудь новое, рассчитывайте на меня, дорогая мадам Фожер. Вы знаете, как я вам предан.
Лепра взял Еву под руку. Они стали спускаться по ступенькам.
— Через пять дней он получит письмо, — сказала Ева.
— Молчи! — сказал Лепра.
Он обернулся, но Борель уже ушел.
— Ты сошла с ума, — продолжал Лепра, когда они вышли на набережную. — Совершенно сошла с ума.
— О! — сказала она. — В нашем нынешнем положении!
— Извини. Я намерен жить. Ева остановилась.
— Уходи… — сказала она. — Уезжай… Можно подумать, что ты упрекаешь меня за то, что случилось. Но я тебя не удерживаю. Ты свободен.
Он хотел возразить. Она его перебила:
— Послушай, милый Жан. Давай раз и навсегда расставим точки над «i».
— Не здесь же.
— А почему бы нет?
Он предпочел облокотиться на парапет, как если бы вел с Евой оживленную задушевную беседу.
— Между нами что-то разладилось, — сказала Ева. — После смерти Мелио.
Он хотел вставить слово.
— Дай мне договорить! — потребовала она. — Да, разладилось. С тех пор как ты почувствовал себя в опасности, ты думаешь только о том, как бы удрать. Может, я жестока, но это правда. Прежде, да, я верила, что ты меня любишь. Может, эта любовь тебе льстила. Теперь я тебя компрометирую. Я становлюсь опасной… Я заразна.
— Ева!
— И потом, ты воображаешь, что можешь без меня обойтись. Оттого что сочинил эту песенку без чужой помощи. И она дает тебе оружие против меня. Ха! Подумаешь, какое дело! Ты вообразил, что заменишь моего мужа. Ей-Богу, ты вошел в его роль. Минутами мне начинает казаться, что я слышу его голос… Смех, да и только! Ведь это я тебя сделала!
Она стукнула кулаком по шероховатому камню, на котором дрожала тень листвы.
— Это не он вывел тебя в люди. Это я. Кто научил тебя одеваться, жить, даже любить, да… Ладно, уходи!… Я справлюсь сама. Я привыкла.
Стоя совершенно прямо, она смотрела на воду, на город, отражавшийся там, она старалась справиться со своим волнением. Но не могла произнести больше ни слова. И Лепра не знал, чем ее утешить. Он чувствовал, что любое его слово прозвучит фальшиво и только ухудшит дело. Так они и выжидали, стоя бок о бок. Наконец Ева словно против воли оторвалась от парапета. Лепра зашагал рядом с ней.
— Ева, — прошептал он, — Ева… уверяю тебя, это недоразумение.
Она даже головы не повернула.
— Ну что ж, — сказал Лепра.
Он дал себе зарок не обращать внимания на враждебность Евы. И даже старался непринужденно болтать, как в былые дни. Но болтал он один. Они пообедали в маленьком ресторанчике позади собора Парижской богоматери. Наконец Лепра это надоело, и он решил замолчать. Поскольку они сидели друг против друга, они всячески избегали поднимать голову одновременно; иногда, коснувшись друг друга рукой, они вздрагивали и отдергивали руку, но тут же из приличия пытались замаскировать этот жест.
— Кофе для мадам, — сказал Лепра.
— Спасибо, я не хочу.
Воспользовавшись минутой, когда Лепра расплачивался по счету, она вышла. Ему пришлось догонять ее бегом.
— Это наконец несносно! — заявил он.
Она не ответила. Они долго шли по набережным, не произнося ни слова. Ева с равнодушным видом, казалось, любуется рекой. Лепра стал всего лишь тенью рядом с ней. Они перешли площадь Согласия, потом площадь Рон-Пуэн. Ева остановилась у кинотеатра, рассеянно пробежала глазами афишу и вошла. Лепра двинулся за ней. Ева выбрала свободное кресло между двумя зрителями. Он сел на два ряда сзади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
— Мне вот что пришло в голову, — сказал он. — Вдруг Борель получил еще одно анонимное письмо.
— Он говорил о формальности, — возразила Ева.
— Так или иначе, пусть выскажется первым.
Лепра открыл дверь лифта. Проходя мимо него в кабину, Ева улыбнулась.
— Бедный Жан, — сказала она. — Иногда мне тебя просто жалко. Ты так упорно не хочешь смотреть правде в глаза!
На улице никаких подозрительных фигур. Лепра уже готов был увидеть инспектора, делающего вид, будто он читает газету или прохаживается мимо витрин. Он поставил свою маленькую красную машину напротив дома, но Ева предпочла взять такси. Она подняла стекло, отделяющее их от водителя.
— Не бойся, — сказала она. — У меня пропало желание говорить. Если бы не история с Мелио, тогда дело другое — это был бы наилучший выход. Я дала бы пластинку Борелю. И он сам бы понял, что мой муж сошел с ума.
— Это Фожер сошел с ума?
— Именно. Он прекрасно знал, что слишком много пьет и ездит слишком быстро. Он знал, что может разбиться во время любой поездки. Желание обвинить меня — разве это не замысел алкоголика? Словом, я могла бы оправдаться. А теперь…
— Никогда он не был сумасшедшим, — возразил Лепра.
— Как же, защищай его, — жестко сказала Ева. — Завидная у тебя будет роль. Любовь! Отличный предлог! Я тебя люблю, я наложил на тебя лапу и уж теперь больше не выпущу. Вот так рассуждал он, так рассуждаете вы все, и ты в первую очередь.
— Я?
— Именно ты. Разве ты думаешь обо мне в эту минуту?
— Но надо же быть последовательной. Ты…
— Ох, ты мне надоел, в конце концов!
Она забилась в угол, приподняв плечо, чтобы подчеркнуть, что хочет остаться одна. Машина быстро катила вдоль берега Сены. Быть может, Борель заполняет сейчас ордера на арест. «И все же я в это не верю, — думал Лепра. — Не могу себе этого представить!» Такси остановилось у хорошо знакомого ему подъезда. Как он дрожал за Еву, когда она в первый раз ходила к Борелю. Как он любил ее тогда! А сейчас он смотрел, как она поднимается впереди него по лестнице, и думал: «А что, собственно, я здесь делаю?» Дело Фожера — Мелио? Старая история — пусть в ней разбираются между собой вдова и полицейский. При чем здесь он!
Борель принял их с тягостной для них сердечностью. Он так сожалеет, что побеспокоил их. Вообще говоря, никакой спешки нет. Он вызвал их из добросовестности, чтобы случайно чего-нибудь не упустить… Сидя за своим столом, комиссар по очереди смотрел на каждого из них, зябко потирая руки. На его манжетах блестели запонки. Галстук на нем был дорогой, и держался он как человек, который привык добиваться своего и заранее просит прощения за то, что одержит верх.
— Смерть Мелио доставила нам много хлопот, — сказал он. — Сами понимаете! И конечно, вы не знаете ничего, что могло бы нам помочь?
— Ничего, — подтвердила Ева.
— Не приходило ли вам в голову как-то связать эту смерть со смертью вашего мужа?
Ева разыграла удивление с примесью любопытства.
— А, стало быть, — спросила она, — есть связь между…
— Ничего определенного, — уточнил Борель. — Если хотите, это рабочая гипотеза. Люди нашей профессии обыкновенно рассматривают все возможности, даже самые неправдоподобные.
Тихо заверещал телефон. Борель снял трубку, и его лицо в мгновение ока преобразилось.
— Я занят, — отрезал он.
Потом снова обрел непринужденный, любезный, чуть снисходительный тон.
— Есть одна подробность, которая наводит на размышления… — заметил он. — Тот самый женский голос… Вы читали газеты? Вы в курсе?
— Да, — сказал Лепра.
— Так вот, — продолжал Борель, щурясь с видом сообщника. — У меня ведь до сих пор хранится то анонимное письмо, написанное женщиной… Улавливаете связь?
— Не совсем, — сказала Ева.
Борель улыбнулся с видом учителя, понимающего, что он непомерно требователен.
— С одной стороны, дорогая мадам Фожер, мы располагаем письмом, которое пытается вас скомпрометировать, с другой стороны, за несколько минут до смерти Мелио его, быть может, посетила таинственная женщина. А вдруг это одна и та же женщина? Понимаете ход?..
Лицо Евы на мгновение озарилось какой-то внезапной радостью.
— Понимаю, — сказала она.
— Как только мне удастся установить, кто писал письмо, я, быть может, выиграю партию, — заключил Борель. — Пока же…
Он встал, подошел к низкому столику и включил магнитофон.
— Хочу просить вашей помощи, дорогая мадам Фожер. Я занимаюсь тем, что записываю низкие голоса, голоса «как у некоторых певиц по радио», если воспользоваться выражением нашего шофера… Занятие само по себе не такое уж неприятное, но беда в том, что все голоса похожи друг на друга.
Он включил магнитофон.
— «Улица Камбон, 17 бис… Да, вот здесь, спасибо… Улица Камбон, 17 бис, да… Сколько я вам должна?.. Улица Камбон, 17 бис… Остановитесь чуть подальше…»
Голоса сменяли друг друга, выговаривая абсурдную, бредовую фразу. Борель смотрел на Еву. Был ли он на редкость умен или на редкость глуп? Он продолжал улыбаться, держа руку на кнопке.
— «Улица Камбон, 17 бис… Опустите, пожалуйста, стекло… Улица Камбон, 17 бис…» Он выключил магнитофон.
— По правилам мне следовало бы пригласить всех тех, у кого низкий голос и кто поет на радио, и устроить очную ставку с шофером… Но это, само собой, невозможно… По множеству причин! У некоторых есть покровители… Весьма влиятельные… Такая очная ставка, несомненно, вызвала бы скандал. Нет… лучше было сделать так. — Он нажал клавишу.
— «Улица Камбон, 17 бис… Я спешу… Улица Камбон, 17 бис…»
Пленка кончилась. Борель вздохнул.
— Каждая певица, — продолжал он, — назвала адрес Сержа Мелио, добавив несколько слов, какие ей пришли в голову… Так что щепетильность соблюдена… Но этот опыт ничего не даст. Как шофер может узнать голос по записи?
— Тогда зачем же? — спросила Ева.
— Рутина, дорогая мадам Фожер.
— Значит, и я, — заметила Ева. — Я тоже должна сказать «Улица Камбон, 17 бис»?
— Пожалуйста.
Лепра стиснул руки на подлокотниках кресла. О» подозрительно смотрел на Бореля, но тот никогда еще не был так учтив.
— Подойдите поближе, — посоветовал он. — Вот сюда… Включаю запись… Говорите негромко, прямо в микрофон.
— Улица Камбон, 17 бис, — сказала Ева. — И побыстрее.
— Довольно, — сказал Борель. — Благодарю вас. И снова он потер руки, едва ли не манерничая.
— Для меня, — добавил он, — эта лента дорога как собрание автографов. Это же бесценный сувенир.
— В самом деле? — пробормотала Ева. — В таком случае вам следовало просить, чтобы они спели… Почему бы и нет?
Она посмотрела на Лепра, как-то судорожно усмехнулась и снова взяла крошечный микрофон.
— Раз вам это доставляет удовольствие, — сказала она Борелю. И произнесла название песни: — «Очертя сердце».
Белые катушки вращались. Лепра встал:
— Ева!
Но Ева, сверкая глазами, уже поднесла микрофон к губам. Она вполголоса спела первый куплет, не сводя глаз с Лепра. Она обращалась к нему. К нему и к Флоранс, которую она перечеркивала своим талантом. Конец Флоранс — убита наповал! Вызывающая интонация придавала словам Фожера особый оттенок, невыносимую грусть. Эта прощальная песнь, которую Фожер сочинил для Евы, здесь, в комиссариате полиции, превращалась в прощальную песнь Евы, обращенную к Лепра. Мало-помалу на лице Евы проступила затаенная боль; ее голос словно бы черпал свои модуляции в биении самой крови. Это был надорванный, сломленный и торжествующий голос. «Через него, — думал Лепра, — через меня она любит самое себя!» Припев она исполнила без слов, словно колыбельную, сомкнув губы. Казалось, песня пришла откуда-то издалека, где уже состоялась разлука и прощанье. Борель покачивал головой в такт.
— Хватит! — закричал Лепра.
Ева умолкла, все трое были растерянны.
— Для господина комиссара этого достаточно, — заговорил Лепра, всеми силами стараясь казаться непринужденным.
— Ошибаетесь, дорогой мсье, — возразил Борель. — Я с удовольствием прослушал бы песню до конца. Вы изумительны, мадам. Какой подарок! Не знаю, как вас благодарить.
— Не стоит благодарности, — сказала Ева. — Теперь я могу уйти?
Борель, восхищенный, растроганный, приветливый, проводил их до самой лестничной площадки.
— Если я узнаю что-нибудь новое, рассчитывайте на меня, дорогая мадам Фожер. Вы знаете, как я вам предан.
Лепра взял Еву под руку. Они стали спускаться по ступенькам.
— Через пять дней он получит письмо, — сказала Ева.
— Молчи! — сказал Лепра.
Он обернулся, но Борель уже ушел.
— Ты сошла с ума, — продолжал Лепра, когда они вышли на набережную. — Совершенно сошла с ума.
— О! — сказала она. — В нашем нынешнем положении!
— Извини. Я намерен жить. Ева остановилась.
— Уходи… — сказала она. — Уезжай… Можно подумать, что ты упрекаешь меня за то, что случилось. Но я тебя не удерживаю. Ты свободен.
Он хотел возразить. Она его перебила:
— Послушай, милый Жан. Давай раз и навсегда расставим точки над «i».
— Не здесь же.
— А почему бы нет?
Он предпочел облокотиться на парапет, как если бы вел с Евой оживленную задушевную беседу.
— Между нами что-то разладилось, — сказала Ева. — После смерти Мелио.
Он хотел вставить слово.
— Дай мне договорить! — потребовала она. — Да, разладилось. С тех пор как ты почувствовал себя в опасности, ты думаешь только о том, как бы удрать. Может, я жестока, но это правда. Прежде, да, я верила, что ты меня любишь. Может, эта любовь тебе льстила. Теперь я тебя компрометирую. Я становлюсь опасной… Я заразна.
— Ева!
— И потом, ты воображаешь, что можешь без меня обойтись. Оттого что сочинил эту песенку без чужой помощи. И она дает тебе оружие против меня. Ха! Подумаешь, какое дело! Ты вообразил, что заменишь моего мужа. Ей-Богу, ты вошел в его роль. Минутами мне начинает казаться, что я слышу его голос… Смех, да и только! Ведь это я тебя сделала!
Она стукнула кулаком по шероховатому камню, на котором дрожала тень листвы.
— Это не он вывел тебя в люди. Это я. Кто научил тебя одеваться, жить, даже любить, да… Ладно, уходи!… Я справлюсь сама. Я привыкла.
Стоя совершенно прямо, она смотрела на воду, на город, отражавшийся там, она старалась справиться со своим волнением. Но не могла произнести больше ни слова. И Лепра не знал, чем ее утешить. Он чувствовал, что любое его слово прозвучит фальшиво и только ухудшит дело. Так они и выжидали, стоя бок о бок. Наконец Ева словно против воли оторвалась от парапета. Лепра зашагал рядом с ней.
— Ева, — прошептал он, — Ева… уверяю тебя, это недоразумение.
Она даже головы не повернула.
— Ну что ж, — сказал Лепра.
Он дал себе зарок не обращать внимания на враждебность Евы. И даже старался непринужденно болтать, как в былые дни. Но болтал он один. Они пообедали в маленьком ресторанчике позади собора Парижской богоматери. Наконец Лепра это надоело, и он решил замолчать. Поскольку они сидели друг против друга, они всячески избегали поднимать голову одновременно; иногда, коснувшись друг друга рукой, они вздрагивали и отдергивали руку, но тут же из приличия пытались замаскировать этот жест.
— Кофе для мадам, — сказал Лепра.
— Спасибо, я не хочу.
Воспользовавшись минутой, когда Лепра расплачивался по счету, она вышла. Ему пришлось догонять ее бегом.
— Это наконец несносно! — заявил он.
Она не ответила. Они долго шли по набережным, не произнося ни слова. Ева с равнодушным видом, казалось, любуется рекой. Лепра стал всего лишь тенью рядом с ней. Они перешли площадь Согласия, потом площадь Рон-Пуэн. Ева остановилась у кинотеатра, рассеянно пробежала глазами афишу и вошла. Лепра двинулся за ней. Ева выбрала свободное кресло между двумя зрителями. Он сел на два ряда сзади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23