– Неужели я бы тебе позволила? – Я вдруг почувствовала какой-то странный азарт, я даже понравилась себе в качестве Анны Александровой.
– Конечно же, нет, – погрустнел Эрик. – Ты все такая же, хотя говоришь, что ничего не помнишь… Так вот, после того, как ты вылила все эти помои мне на голову, ты сказала, что только я могу тебя устроить, потому что мы чертовски похожи. А для всех твоих дел тебе не хватает компаньона, подельника, такого же дрянного, как и ты. Что ж, черт возьми, интуиция у тебя звериная, впрочем, как и все остальное…
– И что?
– Я пошел у тебя на поводу. Я был готов идти за тобой куда угодно. И ты это знала, потому что ни с одной другой женщиной я не испытал такого кайфа, ни с одной другой женщиной я не кончал три раза в течение пятнадцати минут… Ведь я был в тебя влюблен. Но нужно отдать тебе должное, после этого фантастического траха в подсобке ресторана мы больше ни разу не были вместе. Но я понимаю, чем ты можешь взять любого мужика, крутая сексапилка.
– Чем же?
– Мозгами, красотой и темпераментом. Как будто ты знаешь что-то такое в мужской сути, чего не знает никто. Ты завораживаешь. Ты как разновидность экзотической болезни, да еще в хронической форме. Я до сих пор не выздоровел. И до сих пор люблю чернослив…
Я криво усмехнулась. Неужели все это относится ко мне? Ничего в моей спящей душе не говорило об этом. Но и особого протеста не было.
– Неужели это я?
– Ты, – радостно подтвердил Эрик. – Ты, правда, в моем бледном изложении…
– Похоже, я была редкостной сукой.
– Именно.
– Фантастической стервой.
– Именно.
– Потаскухой, да к тому же еще циничной.
– Именно-именно!
Что-то сдвинулось во мне, как будто блуждающий айсберг случайно попал в теплое течение и стал таять. Я поднялась со стула и, подойдя к Эрику, поцеловала его в лоб.
– Вот-вот, – сказал Эрик, – твой любимый целомудренный поцелуй, будь он проклят. Теперь-то вспоминаешь?
– Нет. Но не теряю надежды, – я не могла ему не верить, ведь именно я, по своей инициативе, поцеловала его целомудренным поцелуем. И именно в лоб, а не в глаза, например. – Что же было дальше?
– Сплошная фантастика. Ты оказалась тертой штучкой. Мы канали под брата и сестру, тусовались на светских раутах, презентациях и в продвинутых казино. И это было еще одним поводом, чтобы не спать вместе: ты сказала, что ненавидишь инцест. И молочному братцу Эрику Моргенштерну пришлось согласиться. А потом пошло-поехало… Мне доставались дамочки помельче, тебе – мужички покрупнее. Управляющие банков, президенты компаний, директора фирм. Не только наших, между прочим. Ты же помнишь, какое время было и сколько китов-убийц плавало в мутной воде… В общем, все эти хреновы воротилы передавали тебя из рук в руки. Похоже, ты была чем-то вроде визитной карточки, вопросом престижа…
– Дорогой собакой или дипломированной гейшей?
– Именно, – Эрик прищурил глаза, – но тебя не очень-то это устраивало, ты ведь привыкла грести под себя, в хватке тебе нельзя было отказать. Ты выполняла всякие деликатные поручения…
– Что-то вроде промышленного шпионажа? – поддела я Эрика.
– Нет;.. Промышленный шпионаж был бы для тебя слишком скучен, – высказал осторожное предположение Эрик. – Но вот любые другие рискованные игры… Только ты меня в это не посвящала.
– Тогда что же делал ты, бедный мой Эрик? Если все партии вела только я?
– Ну-у… Там, где попадались крепкие орешки с нестандартной сексуальной ориентацией, бросали в бой легкую кавалерию, а именно: младшего братца, как две капли воды похожего на тебя. Такую же дрянь, как и ты сама. Такое же орудие шантажа, как и ты сама.
– Шантаж, вот как… Мы вытягивали деньги таким пошлым образом?
– Ну-у… Теперь вижу, что ты пережила тяжелую болезнь. Деньги были важной составляющей. Но не главной. Информация, любовь моя, – Эрик поднял ухоженный палец, – информация!.. У нас было маленькое семейное дельце по торговле информацией. И грязную работу делала не только ты. Меня тошнило от богатых педиков, я их ненавижу, я же воинствующий гетеросексуал. Но чего не сделаешь ради любимого человека. Я тебя имею в виду, Анька.
– Представляю, как ты должен меня ненавидеть!
– Да ты с ума сошла, Анька! Ты мне открыла стольких людей и такую власть над ними – пусть минутную, но власть… Ты дала мне такой кайф от ощущения полноты жизни, который я бы никогда не получил, массируя высохшие груди своих зажиточных старух. За тебя, любовь моя…
…Мы быстро напились. Слишком быстро, чтобы Эрик смог досказать конец истории, а я – выслушать его. Я смутно помнила, как он отнес меня в комнату, аккуратно раздел, стараясь не касаться моего тела, и укрыл одеялом. И хотя мне вдруг захотелось, чтобы он остался со мной, также аккуратно вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
…Это был первый сон, приснившийся мне за все то время, когда я пришла в себя. Он состоял из обрывков рассказанного мне Лапицким и Эриком, в нем я была лишь деталью общего плана фотографий. Погибший майор, погибшая девушка с короткой стрижкой; смазанные лица людей, которых я никогда не видела; небесная униформа хирургов, которые делали мне аборт… Легкая пронзительная боль в низу живота.
От этой фантомной боли я и проснулась. Голова раскалывалась, в пересохшем горле неслись по песку спутанные шары высохших растений, сердце неприятно подрагивало. Сон, наполненный застывшими фотографическими изображениями и сам похожий на фотографию, не принес мне облегчения.
Я резко поднялась. Фотографии. – Конечно же, должны быть фотографии, связанные с моей прошлой жизнью. Должны быть какие-то материальные свидетельства, подтверждающие мое существование. В моей комнате ничего, кроме вещей, не было. Я набросила на себя халат, в который накануне, после ванны, завернул меня Эрик, и отправилась к нему.
…В комнате Эрика горел маленький ночник. Не выключенный телевизор мигал белесым экраном. Сам Эрик спал, свернувшись клубком на кушетке. Большой ребенок, больше ничего не скажешь. Это было так трогательно, что я не решилась его будить.
Разберусь сама.
Стараясь не шуметь, я начала рыться в коробках. И спустя пятнадцать минут нашла то, что искала, – несколько маленьких альбомов с забавными зверюшками на обложках. У всех этих прилизанных кошечек и щенков был китайский разрез глаз. Стараясь унять дрожь в пальцах, я открыла первый альбом, заполненный стандартными, уныло-цветными снимками – девять на двенадцать.
Снимки были забиты массой людей, лица которых я никогда прежде не видела. Видимо, они были сделаны на каких-то презентациях, потому что все мужчины (на фотографиях были засняты преимущественно мужчины) были либо в отлично сшитых костюмах, либо во фрачных парах.
И обязательный фужер шампанского. И обязательный низкий бокал коньяка. И обязательные улыбки, демонстрирующие удачно вставленные зубы.
Массовка периодически менялась, неизменными персонажами были только двое – Эрик и роскошная блондинка с длинными волосами. Блондинка победительно улыбалась, ее обнимали за плечи и за талию, она держала в руках шампанское, или цветы, или кончик галстука покоренного соседа. Нет, она не выглядела шлюхой, но как магнит притягивала и людей, и объектив фотоаппарата. Я мелко позавидовала ее красоте, потому что это была не я…
Из альбомов периодически выпадали полароидные снимки, и там тоже была эта роскошная не-шлюха. Одна, в окружении мужчин, в окружении Эрика. Она пила водку (действительно, можжевеловую), цепляла на вилку кусочек огурца, пряталась от объектива, откровенно заглядывала в него – она умела себя подать.
Потом пошли сезонные и домашние снимки. Роскошная блондинка была зимней и летней, всегда стильно одетой или стильно раздетой. На фоне экзотических и индустриальных пейзажей, с мощным ротвейлером, сидящим у ее ног (не тот ли это Микушка, о котором говорил Эрик?). Из множества людей вокруг нее нельзя было выделить кого-то конкретно, даже Эрика, даже черного с рыжими подпалинами пса.
Блондинка никому не принадлежала. Но ей, похоже, принадлежало все окружение.
Но это была не я. Ни одного моего изображения. Никогда еще за все последнее время разочарование не было таким горьким. Стройный замок воспоминаний, возведенный Эриком, разрушился как карточный домик. Я попыталась успокоить себя: цыганистый жиголо проснется и все объяснит. И, чтобы чем-то занять себя, перебрала несколько кассет, валяющихся под видеомагнитофоном: Эрик не соврал – это действительно был Хичкок, и все эти фильмы я видела. Или знала. Или думала, что знаю. Или думала, что видела. Во всяком случае, к каждому из них я могла бы составить аннотацию… Спать не хотелось, будить вероломного лгунишку Эрика – тоже. Я уже почти остановилась на «Завороженном» (его потерявший память герой вполне мог бы быть моим однояйцевым близнецом), когда на глаза мне попалась кассета с неровной надписью – «День рождения Аньки».
Я умела включать видео – еще один привет из прошлой жизни, во всяком случае, затруднений с этим я не испытала.
…Это была обычная бытовая съемка с тягостными ненужными подробностями, со случайными планами и примесью посторонних фоновых шумов. Народу было немного: кроме Эрика и оператора – еще два молодых человека и мужчина в очках в тонкой оправе. Мужчина сидел в кресле, а молодые люди суетились в дурацких бумажных колпаках, с обсыпанными конфетти плечами, суетились возле стола, расставляли тарелки, рюмки, бокалы, иногда воровато хватая куски мяса и колбасы с блюд. Наконец, когда приготовления закончились, Эрик погасил свет, и несколько долгих минут камера жужжала в полной темноте. – Кто-то попытался щелкнуть зажигалкой, но голос Эрика пресек эту попытку:
– Никакого курева! Пять минут потерпите, она сейчас появится.
Эрик не соврал. Послышался звук поворачиваемого в ключе замка, и в полоске света от двери появился силуэт женщины в шубе. Она бросила ключи и сумку на полку, прошла в комнату и зажгла свет.
Камера, которая следила за ней, поймала выражение ожидаемого удовольствия на лице. Это была все та же блондинка.
– Так и знала, – снисходительно улыбнувшись, сказала она. – Ничего новенького придумать не можете. Эрик налетел на блондинку и обнял ее:
– С днем рождения, любовь моя!.. Я остановила кассету. Все ясно. «Любовь моя» – это Анна. С днем рождения, любовь моя! С днем рождения, Анна… Это было невыносимо.
Я бросилась к Эрику и затрясла его за плечи. Через несколько секунд он наконец-то разлепил глаза и с удивлением уставился на меня.
– Что случилось? – спросил он хриплым от сна голосом.
– Кто я?!
– С ума сошла, что ли? У тебя по ночам обострение, да? Вот черт, сушняк долбит, и во рту, как замполит нагадил… Это все твоя порочная практика, любовь моя…
Я ударила его по щеке:
– Не смей так говорить обо мне! Я не твоя любовь. Твоя любовь – вот она, – не выпуская из пальцев сонное плечо Эрика, я обернулась и пустила остановленную запись. – Видимо, это и есть Анна, о которой ты так художественно плел мне целый вечер. Только при чем здесь я?! Зачем ты привез меня сюда?
– Потому что ты и есть она!
– Ты держишь меня за идиотку? У меня, может быть, не все в порядке с головой, но глаза еще не отказали.
– Я же не виноват, что ты срубилась от водовки и не дослушала самое печальное. Я ведь оставил его на минорный финал.
– Хорошо, – я немного успокоилась, я получила передышку, – хорошо, я слушаю. Только придумай историю поневероятнее, чтобы я в нее поверила.
– Не нужно ничего придумывать. Осенью прошлого года ты сделала пластическую операцию. Ты полностью изменила свою внешность. Знаешь, сколько денег мы в нее вгрохали? Лично я был против, но такой ты мне тоже нравишься, Анька. На самом деле к этому быстро приспосабливаешься. Я думал, что не смирюсь, а, поди ж ты, привык. А ты от этого тащилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66