А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Такой шутник!
– Когда его сиятельство совсем уж, миль пардон, развезло, он на диванчике в углу прикорнул, – говорила другая. – Я к нему подхожу и спрашиваю: «Князь, дуся моя, может быть, вам лучше на воздух?» А он отвечает: «Нет, я желаю пребывать в цветнике из роз, подобных вам, моя дорогая!» – «Ну так вот вам, ваше сиятельство, стакан сельтерской и холодный компресс на лоб, станет легче!» Я – человек добрый, душевный, почему бы не помочь ближнему, на небесах зачтется... А он, пупсик, аж застонал от удовольствия. «О, – говорит, – так только восточных султанов обхаживают их преданные одалиски!»
– Я прямо поражалась – кругом шум, гам, музыка, танцы, а он спит себе на диванчике и хоть бы что ему! Еще Жорж, знаете Жоржа, такой усатенький симпатяга, приказчиком в магазине колониальных товаров служит, так вот, Жорж этот князю Феликсу и говорит: «Ваше сиятельство, ножки извольте принять из прохода, не ровен час, кто-нибудь споткнется». Ну у Лешки Заплатина дома, известно, теснота, а мы все ж таки танцуем... А князь спит себе и не слышит. Жорж взял его ноги и положил на диван, прямо на валик. Мы все со смеху покатились, а князь даже и не проснулся. Так до самого утра и спал. Я уж под утро домой собралась, а князь все спит. Лешка его пикейным одеяльцем прикрыл и оставил на диване. Лучше бы, конечно, в спальню перевести было, но Заплатин сам хотел со своей дамой сердца в спальне уединиться, ну вы понимаете, амуры у них...
Следователь запротоколировал показания заплатинских гостей и позволил князю Рахманову вернуться в имение.
Оказавшись дома, Феликс, который уже окончательно свыкся с образом безутешного вдовца, заперся в своей спальне. Колычеву, как князь и обещал, пришлось самому заняться организацией похорон.
Неожиданно помощь в этом деле оказала Дмитрию княгиня, успевшая справиться с нервным потрясением. У нее был большой житейский опыт по части разнообразных похорон и, как оказалось, определенная деловая хватка.
Княгиня настаивала, что похороны незнакомой ей при жизни невестки должны пройти по первому разряду.
– Знаете, Митя, как бы то ни было, эта женщина была законной женой моего сына, и я не допущу, чтобы княгиню Рахманову кое-как забросали землей, словно простую бродяжку. Неужели вы хотите, чтобы о похоронах супруги Феликса судачила потом вся губерния? – спрашивала она у Колычева, который как раз хотел этого меньше, чем кто бы то ни было. – С расходами, голубчик мой, считаться не будем, но все должно быть достойно, даже более чем достойно, по-княжески. Гроб закажите самый лучший, какой только можно будет найти у здешних гробовщиков... И чтобы непременно были факельщики и наемные плакальщицы – наша семья невелика, но нельзя же допустить, чтобы за гробом бедной девочки шли только два-три человека. Я полагаю, лучше всего сделать так – в губернском городе, где мы получим тело Веры из следственного морга, закажем большое отпевание в соборе, потом тело несчастной со всеми возможными почестями следует перевезти сюда, здесь состоится еще одно, малое отпевание в местной церкви и похороны, а потом поминальный обед. Только ради Бога, не отправляйте гроб морем – это нехорошо, если покойную будет трясти на волнах. Пусть прямо из собора везут ее сюда на похоронном катафалке в сопровождении траурной процессии – я полагаю, на хороших лошадях часа за четыре, в крайности за пять, можно добраться сушей. Зато это будет гораздо пристойнее – такой печальный, увитый белыми цветами кортеж к месту последнего упокоения несчастной... Как вы полагаете, Митя? Советоваться с Феликсом я не рискую, у нею разошлись нервы, он совершенно сдал. Бедный мальчик, к нему тоже надо иметь жалость! По-хорошему, мне следовало бы предъявить ему ряд претензий, но ведь не в такую же горькую минуту! Материнское сердце – не камень.
Организация похорон, свалившаяся на плечи Дмитрия, при всей своей муторности была делом совершенно неизбежным. Хочешь не хочешь, а похороны молодой княгини следовало провести побыстрее. Поэтому Колычев метался между гробовщиками, цветочниками, служащими похоронных бюро и настоятелями губернского и уездного соборов, обговаривая все детали проводов покойной – отделку гроба, количество венков, надписи на лентах, состав похоронного оркестра, тексты некрологов в местных газетах и условия заупокойной службы... А все это было не так уж и просто.
Гробовщику, например, совершенно не понравилась идея Дмитрия хоронить покойную в белом гробу, и он с пеной у рта доказывал, что гроб следует обить вишневым или бордовым муаром и для богатства украсить золотыми кистями и позументом.
Похоронный оркестр, в составе которого было четыре слепых скрипача-еврея, наотрез отказывался отправляться в долгое многочасовое путешествие в другой город, провожая покойную в последний путь. Зрячий музыкант, отвечавший в оркестре за литавры и исполнявший заодно обязанности артельного старшины, очень долго спорил и торговался с Колычевым, с одной стороны, боясь упустить богатый княжеский заказ, а с другой – желая свести обязанности оркестрантов к минимуму.
– Ой, не морочьте мне голову! – возбужденно говорил музыкант Дмитрию. – Вы еще не слышали, как мы звучим! Это вам не так себе, это, скажу откровенно, просто для Венской оперы. Так вот представьте, что будет с этим звучанием, если господам музыкантам придется полдня трястись по степи! И как вы тогда посмотрите в глаза этим несчастным людям, которые все равно вас не увидят?
Батюшка из местной церкви усомнился, что брак покойной с князем был освящен церковью, и попросил предоставить ему венчальные документы, которых у Колычева, естественно, не было при себе.
Дмитрию казалось, что эта суета затянется бесконечно. Вернувшись в очередной раз из города в усадьбу за какой-то нужной бумагой, он столкнулся у ворот с Алексеем Заплатиным.
Алексей был, судя по всему, в прекрасном расположении духа и лучезарно улыбнулся Колычеву, что совсем не вязалось с общей траурной обстановкой, царившей в доме Рахмановых.
– Здравствуй, Дмитрий. Я смотрю, все-то ты в хлопотах, аки пчела...
– Это грустные хлопоты. Я занимаюсь похоронами Веры.
– Да, печально, печально. Такая трагедия... – Заплатин согнал улыбку с лица, но слова его звучали неискренне. – Я вот заехал нашему князю соболезнование выразить.
– Ты будешь на отпевании? – осторожно спросил Колычев, не зная, как Заплатин намерен себя вести в связи с гибелью Веры. Все-таки когда-то она была его невестой. Но появление на похоронах столь непредсказуемого в поступках субъекта, как Алексей Заплатин, было чревато скандалом. – Или придешь проститься прямо на кладбище?
– Да нет, знаешь ли. Я полагаю, это будет не совсем этично, пойдут пересуды, сплетни... Да и вообще, я враг всяческого формализма – какая разница, как и когда я попрощаюсь с этой женщиной? Буду ли демонстративно рыдать в церкви у ее гроба или приду в одиночестве как-нибудь вечерком посидеть у ее могилки и брошу цветок на свежий холмик? Это ведь касается только меня, согласен?
– Несомненно.
– Ну вот и ладно. Так что засим, как говорится, честь имею! До встречи, Колычев.
На похороны княгини Веры Заплатин, как и обещал, не пришел. Впрочем, за гробом, в некотором отдалении от княжеской семьи, шла такая густая толпа любопытствующих, что отдельные лица в ней рассмотреть было просто невозможно. Дмитрию на секунду показалось, что Алексей мелькнул за могучей спиной какого-то никому не известного военного, но может быть, это была всего лишь игра теней.
Однако через день после похорон Заплатин вновь вернулся в имение Рахмановых, угостился оставшимся от поминального стола коньяком и, пока Дмитрий, избегавший долгих бесед с ним, спустился к морю поплавать, успел увезти Феликса в город. Вернувшись в дом, Колычев уже не застал никого, кроме княгини, с трудом сдерживавшей слезы...
Вернулся князь наутро, со следами сильного похмелья, в измятой одежде, и приказал подать в столовую крепкого кофе. Там, в столовой, Колычев, спустившийся вниз к завтраку, и застал его.
Феликс, одиноко сидящий за столом, с отвращением разглядывал дымящуюся фарфоровую чашку.
– Доброе утро, Митя, – вяло пробормотал он. – По привычке попросил кофе, а пить, чувствую, не смогу. Лучше бы рассолу огуречного из бочки заказать, да как-то неловко...
– Послушай, я понимаю, ты перенес сильную травму, но пора уже взять себя в руки, – стараясь говорить рассудительно, начал Дмитрий. – Веру похоронили, и теперь нужно сосредоточиться на том, чтобы помочь следствию отыскать ее убийцу.
– Как ты любишь быть правильным, Митя, – медленно, словно сглотнув ком, ответил Феликс. – Правильные слова, правильные мысли, правильные поступки... Просто образец добродетели и пример для незрелого юношества! Впрочем, и мне не мешало бы тебя слушаться. Ведь знаю же, что ты плохого не посоветуешь, ходячий эталон нравственности.
– Феликс, что случилось? Я вижу, ты сам не свой и, боюсь, одним только похмельем твои проблемы не исчерпываются.
– Ты как всегда прав, друг мой. Проблемы гораздо серьезнее и, откровенно говоря, от огуречного рассола они далеки. Заплатин меня шантажирует.
– То есть?
– Да вот то и есть, что шантаж. Самый обыкновенный, так сказать, шантаж вульгарис. Он заявился ко мне за деньгами еще накануне похорон. Тогда речь не шла о шантаже, так, не могу ли, дескать, оказать неотложную денежную помощь его товарищу, находящемуся в стесненных обстоятельствах по причине гонения со стороны властей... Человеку нужно срочно перебраться за кордон, речь идет о жизни и смерти! Ну для Алешки подобная просьба дело обычное, я и помог без долгих разговоров. А вчера, представь, он приехал с новой просьбой, и сумма уже не чета прежней. Кругленькая, я бы сказал... На такие деньги весь цвет их пресловутой партии можно в Женеву вывезти и в лучших отелях разместить. Я и взвился.
«Дороговато, – говорю, – мне борьба с самодержавием обходится! Может, пусть кто другой на ваши революционные дела свою лепту подаст? Меня царь-батюшка, признаться, не так уж сильно раздражает, чтобы все состояние грохнуть на мелкие пакости царствующей особе!» А Заплатин губы сжал, колючими глазками меня сверлит и отвечает: «Феликс, а ты не боишься, что мои друзья переменят свои показания? Это дело очень обыкновенное. Останешься без алиби, вот тогда и подсчитаешь, что тебе дороже всего обошлось. Жадин, знаешь ли, никто не любит, и дружеские услуги им оказывать неохота».
– И чем же кончилось дело?
– Чем? Отправились мы с Заплатиным в город, в банк, снимать деньги с моего счета. Кассиры пришли в ужас от величины суммы, у них, в их жалком уездном отделении банка, не нашлось столько наличности. Выдали мне три тысячи рублей (на которые сразу же наложил лапу Заплатин), а остальное обещали заказать в губернском отделении и привезти завтра с хорошей охраной. Вот так, Митя. Попался я в капкан. Теперь, боюсь, Алексей обдерет меня как липку. И что мне делать, скажи, мой вечно правильный друг, что?
– Конечно, мне следовало бы осыпать тебя упреками и напомнить, что я предупреждал о последствиях... Но из чувства милосердия не буду. Упреками все равно не поможешь! Давай думать, как вывернуться из новой беды.
– Да что тут можно придумать?
– Ну, прежде всего, можно было бы предупредить о факте шантажа твоего следователя. Уверен, что он принял бы меры к аресту Заплатина, причем в момент передачи денег, так сказать, с поличным... Но при этом откроются нежелательные секреты.
– В том-то все и дело, что откроются! Поэтому Алексей так уверен в собственной безнаказанности и ведет себя до предела нагло. О, как же я все запутал! Выхода нет.
– Успокойся, выход есть всегда, – Дмитрий ненадолго задумался. – Поступим следующим образом: дай телеграмму в банк с просьбой отменить твое распоряжение о доставке денег и попроси, чтобы на телеграфе тебе заверили копию отправленной тобой телеграммы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46