Он вынул из кармана куртки носовой платок, кое-как обтер им пистолет и руки, спрятал пистолет в карман, а превратившийся в грязную тряпку платок бросил на землю. Он чувствовал, что находка оказалась здесь вовремя: судя по всему, события перестали плестись и понеслись вскачь. У него мелькнуло подозрение, что пистолет могли подбросить специально, чтобы был повод упечь его за решетку, а потом снова “облагодетельствовать”, вытащив оттуда. Однако это было бы слишком сложно: он ведь мог и не найти пистолет, оставив его лежать в грязи в ожидании дворника или, неровен час, ребятишек.
Пистолет навел его еще на кое-какие размышления. Поначалу он решил, что Маныч пришел расквитаться за все и убить его… Кстати, откуда он мог узнать, что его отделал именно Юрий? Филатов усмехнулся. Откуда, откуда… Его, конечно же, сдал Разгонов. Сдал сразу же после того, как Юрий отказался с ним сотрудничать. И Маныч помчался убивать – по собственному почину или, может быть, по команде Понтиака. Но почему-то шестеро здоровенных бандитов, вместо того чтобы нашпиговать Юрия свинцом, позволили избить себя и молча уползли восвояси. Так что же это было? Провокация? Похоже, что так… Тогда на кого работает Маныч и его дружки – на Понтиака или на Разгонова? И чего все-таки добивается майор?
Все эти мысли разом вылетели у Юрия из головы, когда он обогнул угол дома и увидел единственное освещенное окно на третьем этаже. Сначала он решил, что это какая-то ошибка, но сомнений быть не могло; свет горел в его квартире.
* * *
Ствол пистолета был основательно забит грязью, но Юрий надеялся, что эта штуковина как-нибудь не взорвется у него в руке. К тому же он не очень верил в возможность перестрелки: поджидающий жертву киллер не станет зажигать в квартире свет.
Дверь, судя по ее виду, была выбита ударом ноги. Косяк, однажды уже переживший подобное обращение, треснул вторично как раз по линии старого разлома, замок валялся в стороне, оскалившись кривыми зубами вырванных с мясом шурупов, а сама дверь косо висела на одной петле, угрожая свалиться на голову. В четыре часа утра такое зрелище могло взбесить кого угодно. Юрий живо представил себе картину, которая поджидает его в квартире, генеральную уборку и ремонт двери и скрипнул зубами от злости. А он-то, чудак, рассчитывал выспаться!
Осторожно отодвинув в сторону скребущее углом по полу дверное полотно, Юрий вошел в прихожую, держа наготове взведенный пистолет. Обойму он проверил еще внизу, в подъезде. Она была полна, и боек тоже вроде не вызывал нареканий. Остальное было делом случая, да Юрий и не стремился устраивать пальбу у себя дома.
Квартира была пуста. Юрий понял это, едва переступив порог. На всякий случай он обошел свое жилище, не забыв заглянуть на кухню и в ванную, но внутренний сторож, всегда предупреждавший его об опасности, молчал, и он проверял квартиру скорее для проформы, чем по необходимости. Следов обыска и особенного беспорядка тоже не наблюдалось. Зато, как только вошел в комнату, он увидел записку, прилепленную комком жевательной резинки к экрану его старенького телевизора. Записка была выведена кривыми печатными буквами на листке из школьной тетради в клеточку. “Умар тебя помнит”, – гласило это послание, а ниже был приписан номер телефона.
– Сучий потрох, – вслух произнес Юрий и сорвал записку с телевизора, брезгливо поморщившись, когда пришлось взять в руку еще влажный комок жвачки.
Он сбросил куртку на диван, вернулся в прихожую и навесил дверь на расшатанные петли. Ремонтировать косяк он не стал: грохотать молотком в такую рань, поднимая на ноги весь подъезд, не хотелось, хотя он и подозревал, что никто из соседей не посмел бы даже пикнуть. Теперь в его связи с бандитами наверняка никто не сомневался, и он мог творить что угодно, не опасаясь окрика или скандала: драться, кричать, дебоширить и даже стучать молотком посреди ночи. Вряд ли хоть кто-нибудь отважился бы вызвать милицию, не говоря уже о том, чтобы самому утихомирить шумного соседа.
Он подпер выломанную дверь принесенным с кухни табуретом, вернулся в комнату и, вынув из кармана, положил пистолет на стол. На полочке в ванной он отыскал мамину масленку и, за неимением ветоши вооружившись чистым носовым платком, приступил к чистке оружия. Знакомое до мельчайших деталей занятие незаметно успокоило его. Заодно Юрий убедился в том, что пистолет исправен и в критический момент не подведет. Это был “Макаров” со спиленным серийным номером и выбитой на рукоятке пятиконечной звездой, которая в данный момент казалась неуместной шуткой. Юрий поискал и, к своему облегчению, не нашел насечки на рукояти. Впрочем, отсутствие насечек вовсе не означало, что из этого пистолета никогда никого не убивали.
Как следует вычистив и смазав пистолет, Юрий со щелчком загнал в рукоять обойму и поставил оружие на предохранитель. Подумав, он сунул пистолет за пояс джинсов: в его жизни опять наступило время, когда пистолет был нужнее носового платка. Покончив с этим, он закурил, придвинув к себе пепельницу, и задумался над тем, что же ему теперь делать. С удивлением он обнаружил, что больше не хочет спать. Организм миновал некий перевал, пик, когда глаза слипались, а голова сама собой клонилась вниз, словно налитая свинцом, и снова был готов к действию. Это была немного лихорадочная готовность, говорившая о том, что тело работает на резерве, но Юрий верил в то, что его резерв достаточно велик для того, чтобы не спать несколько суток кряду.
Он курил, наблюдая за тем, как растет на кончике сигареты столбик сероватого пепла, и это зрелище снова напомнило ему о Тане. Сердито нахмурившись, он стряхнул пепел в рот синего окуня и заставил себя думать о загадочном деле. Понтиак хотел, чтобы он убил Умара. Умар мечтал его руками отправить в лучший мир Понтиака, а Разгонов спал и видел, как Юрий одного за другим убивает обоих, а сам безропотно садится за решетку или просто исчезает со сцены, заработав для майора подполковничьи погоны или нагрудную бляху “Лучшему менту года”. Были еще таксисты, которые собирались снюхаться с братвой, и оставленная на штрафной стоянке “Победа”, и жена Валиева Ольга, целыми днями молча сидевшая на кухне, прижимая к груди пятилетнюю Машку, которая все время норовила вырваться и убежать к своим игрушкам…
Юрий чувствовал, что майор Разгонов вцепился в него мертвой хваткой и не отстанет никогда. Сначала Граф, теперь вот Понтиак… Костлявый тип с лошадиными зубами всю жизнь будет преследовать его, плетя интриги и расставляя ловушки, из которых только один выход: делать то, что велит майор Разгонов, стрелять в того, на кого он укажет пальцем, и возвращаться за новыми распоряжениями. Майор добивался именно этого и никогда не скрывал своих целей. Юрий опустил руку под стол и потрогал рукоять торчавшего за поясом пистолета. Застрелить Разгонова? Это то же самое, что прихлопнуть таракана: на место убитого придет десяток новых. К тому же майор ОБОПа – не таракан. У него есть семья, которая осиротеет, и коллеги, которые отомстят.
Его размышления были прерваны звуком, донесшимся из прихожей. Негромкий глуховатый скрежет, как будто по полу волокли что-то деревянное, мог означать только одно: кто-то осторожно открывал дверь, потихоньку отталкивая подпиравшую ее табуретку, ножки которой, скользя по неровному полу, и издавали этот неприятный звук.
Юрий стремительно пересек комнату и прижался к стене в метре от застекленной двери, которая вела в прихожую. Его левая ладонь легла на выключатель, в правой словно по волшебству оказался пистолет.
Наконец табуретка с негромким стуком уперлась в стену, послышался шорох одежды, когда ночной гость протискивался в полуоткрытую дверь, по полу прихожей трижды отчетливо стукнули каблуки, заставив Юрия удивленно приподнять брови, а затем застекленная дверь распахнулась, и в комнату вошла Таня.
Плечи ее просторного светлого плаща потемнели от дождевой воды, роскошные волосы намокли и падали на лицо слипшимися прядями. Похоже было на то, что, выходя из дому, она забыла зонтик. Это не удивило Юрия. Странно было другое: как она вообще смогла выйти из квартиры, в которой сидел Разгонов? Эта мысль снова разбудила мрачные подозрения, и Юрий нахмурился: а визитер-то засланный!
Он снял руку с выключателя и шагнул вперед. Таня стремительно обернулась и сделала странное движение, словно собираясь броситься к нему, но тут же спохватилась и застыла посреди комнаты, подавшись всем телом вперед и сложив перед собой руки в почти молитвенном жесте. “Кающаяся блудница, – язвительно подумал Юрий. – Татьяна из Магдалы…"
– Зачем пришла? – без предисловий спросил он, и в голосе его не было ни капли тепла. Этот сухой и холодный, как зимний ветер, голос заставил Таню вздрогнуть и опустить руки. Юрию вдруг стало интересно, была ли промелькнувшая в ее глазах боль настоящей, или Таня снова разыгрывала какую-то роль.
– Я пришла сказать, чтобы ты уезжал. Немедленно. Не вздумай играть в эти игры, Инкассатор. Тебя убьют.
– Кто тебя послал?
– Благодаря тебе меня уже давно никто никуда не посылает. Я не работаю на Понтиака. Я вообще ни на кого не работаю. И я говорю тебе: уезжай. Ты играешь с огнем, а это очень опасная игра.
Он заметил, что все еще держит в руке пистолет, щелкнул предохранителем и засунул оружие за пояс.
– Ну вот, – сказал он. – Если там, за дверью, стоит кто-нибудь еще, можешь подавать условленный сигнал: три раза прокуковать кукушкой или кукарекнуть.
– Нет, – огрызнулась Таня, – мы договорились, что я свистну иволгой. Кретин! Ты думаешь, я притащилась сюда, чтобы шутить?
– Нет, – медленно сказал Юрий, пересек комнату и присел на подлокотник кресла. – Я так не думаю. Я вообще не понимаю, зачем ты пришла. Откуда вдруг такая забота? Боишься, что оставлю тебя без спонсора? Но ведь ты должна была давно привыкнуть к мысли о его смерти. Сколько ему осталось – полгода, год? – Он заметил, как вздрогнула Таня, и беспощадно напомнил себе: не размякать! – Похоже, ты удивлена, – сказал он после короткой паузы, во время которой закурил сигарету. – Но только представь себе, как будет удивлен Самойлов, когда узнает, что ты наградила его болезнью гомиков и наркоманов!
Бледная как полотно, Таня сделала шаг в сторону двери, но тут же взяла себя в руки и, тряхнув мокрыми волосами, уселась на краешек дивана, вызывающе вздернув подбородок. Глядя на нее, Юрий в который раз поразился тому, какая она красивая.
– Хорошо, – сказала она, – если ты хочешь говорить об этом, давай поговорим. Хотя мне и непонятно, зачем это тебе. Ты-то здоров! И еще мне непонятно, почему Кощей рассказал тебе об этом.
– Кто?
– Кощей. Тот тип, который вместе с Самойловым приволок тебя ко мне. После того как ты убил Графа, он переметнулся к Понтиаку и уже два месяца тянет из меня деньги, угрожая рассказать Самойлову, кто я такая. Иногда мне хочется нацедить стакан собственной крови, расцарапать этому мерзавцу рожу и выплеснуть кровь на царапины.
– Да, – сочувствующим, тоном заметил Юрий, – обычным путем тебе его не достать.
Таня снова вздрогнула, как от пощечины, и Юрий вдруг почувствовал себя очень неуютно. Он слишком мало знал об этой женщине, чтобы выступать в роли судьи. Все его знания о ней сводились к двум вещам: она была очень опасна, и она была желанна. Может быть, именно в силу второго обстоятельства известие о том, что она пользуется своим телом как бактериологическим оружием, задело его так сильно.
– Извини, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал мягко. – Кто я такой, чтобы судить?
Таня рассмеялась, и смех этот напоминал скрежет битого стекла, на которое наступили сапогом.
. – Ты – единственный, кто может судить, – сказала она. – Просто потому, что ты чист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49