Принадлежащий ей. Помнящий прикосновение Ее рук…
Он перелистнул несколько страниц.
"Черняк слушал, недоумевая, что могло так мучить контрабандиста. Логика его была совершенно ясна и непоколебима: если что-нибудь отнимают — нужно бороться, а в крайнем случае — отнять самому.
— Вас это мучает? — спросил он, посмотрев на Шмыгуна немного разочарованно, как будто ожидал от него твердости и инициативы. — А есть ли у вас револьвер?.."
Это место, да и весь рассказ производили на него сильное впечатление.
Группка нагло обманутых, застывших в беспомощной растерянности людей и их случайный знакомый, бродяга и авантюрист, мимоходом решивший все их проблемы. С помощью твердой натуры, крепкой руки и револьвера.
Сюжет не новый, постоянно повторяющийся: герой-одиночка, восстанавливающий справедливость мощным ударом и метким выстрелом. Но гриновский Черняк вовсе не супермен, у него обычные, а не пудовые кулаки и даже револьвер — только атрибут, не столько решающий довод, сколько необходимый довесок к спокойному умению отчетливо видеть цель и с непреклонной решительностью ее добиваться.
Сам Элефантов, привыкший действовать только в рамках дозволенного, не представлял, как можно без колебаний и сомнений идти напролом через все преграды и запреты, и всегда немного завидовал тем, кто на это способен.
Он положил книгу на стол.
А ты, Серега, можешь стремиться к заветному рубежу без оглядки, не считаясь ни с чем? Ведь ты не трус и если раньше не делал ничего такого, то только потому, что не было значительной цели. Сейчас она есть…
Он прислушался к себе. Та же тоска, растерянность, горечь. «Если что-то отнимают, надо бороться, а в крайнем случае отнять самому». Уже давно он не испытывал душевного покоя, метался, ревновал, переживал…
«Вас это мучает? А есть ли у вас револьвер?»
Сергей открыл платяной шкаф и, пошарив среди изрядно поредевших вещей, вытащил из дальнего угла тяжелый, глухо лязгнувший чехол зеленого брезента. Пальцы привычно расстегнули два ремешка, присоединили стволы к ложу, защелкнули цевье. В руках у него был короткий японский штуцер.
Верхний ствол гладкий, двенадцатого калибра, под дробовой патрон, нижний — нарезной. Из любого он легко попадал с пятидесяти метров в консервную банку.
Двадцать два тридцать семь. Самое время. Элефантов читал достаточно детективных романов, чтобы знать, что делают в подобных случаях. Он положил в карман два — хватит и одного, но всегда должен быть запас — хищно вытянутых остроконечных патрона, связку ключей, накопившихся в хозяйстве за долгие годы, фонарик. В футляр для чертежей поставил разобранный штуцер, завернутый в старую болонью. Готово. В двадцать два сорок пять он вышел на улицу, на такси подъехал к нужному месту, последний квартал прошел пешком. В темном углу двора, надетской площадке, надел плащ и дождевую кепочку, спрятал в песочницу футляр, накинул на шею ружейный ремень и, придерживая через карманы части оружия, чтобы не звенели, зашел в подъезд и поднялся наверх.
Вопреки опасениям, подобрать ключ к чердачной двери удалось довольно быстро. Здесь было душно и темно, фонарик пришелся как раз кстати. Осторожно ступая, Элефантов подошел к слуховому окну. Нужные ему окна располагались как раз напротив и чуть ниже — очень удобно. Лампа под старинным оранжевым абажуром освещала обеденный стол, за которым ужинал Эдик Хлыстунов.
«Какие-то тридцать пять — сорок метров», — прикинул Элефантов, собирая штуцер. Патрон мягко скользнул в патронник, четко щелкнул замок. Отличная машина.
В оранжевой комнате появилась мама Эдика со стаканом чая в руках.
Элефантов прицелился. Он охотился на кабана, лося и волка, но в человека целил впервые. Как всегда, перед выстрелом он сросся с оружием, стал продолжением непомерно удлинившегося ствола и перенесся в миг, следующий за спуском курка. Резкий, усиленный замкнутым пространством звуковой удар, красно-желтая вспышка, слабо тренькнувшее в комнате со старомодным абажуром стекло, опрокинувшийся навзничь вместе со стулом Хлыстунов, безумное лицо и истошный, душераздирающий крик его матери…
Отраженное от цели воображение вернулось на захламленный чердак, где остро пахло бездымным порохом, и убийца лихорадочно разбирал сделавший свое дело штуцер.
Элефантов вернулся из будущего мгновения, которому так и не суждено было стать настоящим. Нажать на спуск и хладнокровно влепить пулю в лоб Хлыстунову он, конечно, не мог.
Собственно, он с самого начала знал, что не выстрелит. Сделанное до сих пор — только попытка доказать самому себе нечто весьма существенное, но настолько неуловимое, что точно сформулировать это словами было затруднительно. А приблизительно, огрубленно… Что ж, можно сказать так: способность бороться за свою возлюбленную методами, свойственными настоящему, не знающему сомнений мужчине. И тем, что он уже выполнил, а на юридическом языке это называлось приготовлением к убийству, он доказал требуемое.
Ведь от научного сотрудника Сергея Элефантова — начинающего ученого, соискателя степени кандидата технических наук, законопослушного гражданина и члена профсоюза, все совершенное за последний час потребовало не меньшего напряжения воли, смелости и решительности, чем расправа с шайкой бандитов от лихого ковбоя из заокеанского вестерна. А стрелять в людей он, естественно, не умел. Эта способность, наверное, требовала каких-то особых качеств, которыми он не обладал.
Элефантов переломил ружье. С отрывистым щелчком вылетел и шлепнулся где-то позади неиспользованный патрон. "Черт, забыл выключить эжектор!
Теперь не найдешь! Ну да хрен с ним!"
Все. Игра в гриновского героя кончилась. В реальной сегодняшней жизни пуля козырем не является. Элефантов снова повесил разобранное ружье на шею, под плащ.
Хлыстунов допил чай и смотрел телевизор — гладенький, самодовольный и благополучный. У него не было серьезных проблем и мучительных переживаний, он не умел жить страстями и, уж конечно, не был способен на авантюрные, экстраординарные поступки. Даже из-за Марии.
Элефантов ощутимо почувствовал свое превосходство, и у него улучшилось настроение. Что Мария в таком нашла? Нет, это не соперник!
«Все равно обойду я любого, в порошок разгрызу удила, лишь бы выдержали подковы и печенка не подвела!» — насвистывая, он направился к выходу, не зажигая фонарика, так как прекрасно ориентировался в темноте.
Но по дороге домой настроение снова стало портиться от мысли, отогнать которую не удавалось. Элефантов постарался думать о чем-либо другом, но она упорно выплывала на первый план, настолько короткая и четкая, что не воспринять ее однозначно было невозможно при всем желании.
Дело вовсе не в Хлыстунове!
Когда Элефантов прятал штуцер обратно в шкаф, его второе "я" ехидно прошептало: «Тебе пришлось бы перестрелять полгорода. Патронов не хватит. Лучше уж выстрели один раз в нее — и дело с концом!»
Элефантов выругался и сильно хлопнул дверцей.
Утром он позвонил Орехову.
— Скажи своему купчику, что, если он не передумал, я готов. Да, по тому делу. И чем скорее он раскошелится, тем лучше.
Орех поощряюще закудахтал в ответ, но Элефантов не стал слушать.
«Попробуем по-другому, — с тяжелой злостью думал он, захватив ладонью нижнюю часть лица. — Всей этой свистобратии до меня далеко. И если я возьмусь за крапленые карты и сяду играть по их же правилам — все равно буду первым!»
Под пальцами скрипнула щетина, Элефантов достал бритву. Из зеркала на него смотрело незнакомое лицо: запавшие щеки, туго обтянутые кожей скулы, мешки под глазами, лихорадочный недобрый взгляд.
— Ну, здравствуй, — сказал Элефантов. — Только имей в виду: ты не победил меня, а я поддался тебе.
«А это имеет значение?» — глазами спросил тот, новый.
И Элефантов должен был признать, что никакого.
Глава пятнадцатая
РАССЛЕДОВАНИЕ
Ответ с Сахалина пришел раньше, чем можно было ожидать. Крепкий парень с обветренным лицом уверенно распахнул дверь кабинета, резко протянул руку, и еще до того, как представился, стало ясно: свой.
— Палатов, начальник Холмского уголовного розыска.
Он дружелюбно улыбнулся.
— Исполнял запрос, а тут появилась необходимость проскочить в ваши края: интересующий нас человек здесь объявился. Вот, думаю, два дела сразу и сделаю.
Палатов положил на стол несколько бумаг.
— Посмотрите вначале это, а потом о моих нуждах потолкуем.
Протоколы допросов нескольких сотрудников метеостанции, знавших Элефантова.
«… Хороший, дельный человек, знающий специалист, в общем, надежный парень. Увлекался охотой, хорошо стрелял. Своего оружия не было, пользовался ружьями товарищей…»
Во втором протоколе то же самое, в третьем… Вот оно! «… Несколько раз охотился с двуствольным карабином иностранного производства, который одалживал у кого-то из местных жителей. Собирался купить его, но купил или нет — я сказать не могу…»
Справка Холмского РОВД: «За Элефантовым С. Н. огнестрельного либо холодного оружия не зарегистрировано».
— Что у вас там за карабины иностранного производства?
— Японские двустволки. Верхний ствол под дробовой патрон, нижний — пулевой. Хорошая штука. Откидной диоптрический прицел, автоматический выбрасыватель гильз. У местного населения их много, да и в экспедициях…
Я порылся в сейфе, поставил на стол патрон.
— От нижнего ствола?
— Точно!
Палатов подбросил патрон на ладони и вернул на место.
— Этот парень, которым вы интересовались, стрелял классно. На пари вешал на палку консервную банку, отходил и метров с пятидесяти — бах!
Вся в пробоинах! Ну дробовой сноп — понятно, многие попадали, а потом он пулей — бац! И опять в цель. Вот этого почти никто повторить не мог.
Кстати, в связи с чем вы его проверяете?
— Покушение на убийство.
— Из этой японской штучки?
— Похоже, что да.
— А почему «покушение»?
— Промахнулся, чуть зацепил по ребрам.
Палатов с сомнением покачал головой.
— Судя по тому, как о нем отзываются, непохоже, чтобы он выстрелил в человека. Да еще промазал!
Палатов невесело улыбнулся, глядя, как я прячу патрон.
— Впрочем, чего в жизни не бывает! И люди меняются, и отличные стрелки промахиваются. Давайте перейдем к моему делу…
Вечером без вызова пришел Элефантов.
— Вы забыли спросить, делал ли я глушитель для двигателя.
Понятно, Громов рассказал о нашем разговоре.
— Я и так знаю.
— Значит, хотели поинтересоваться, могу ли изготовить такой же, но поменьше?
Да что с ним случилось? Умышленно обостряет ситуацию, лезет на рожон!
Нервы? Непохоже — спокоен…
— А действительно, можете?
— Могу. Только…
Элефантов улыбнулся, глядя прямо мне в глаза.
— Только нет смысла с ним возиться для разового использования. Компенсировать перепад давлений и уменьшить силу ударной волны можно с помощью подручных материалов. Например, двух обычных резиновых сосок для детского питания.
— Понятно. Что вы еще хотите рассказать?
— Пока ничего. Только спросить.
— Пожалуйста.
— Раз вы меня подозреваете, мне, очевидно, нельзя больше приходить к Игнату Филипповичу?
Так звали Старика.
— Я хотел с ним посоветоваться.
— Почему же нельзя? Посоветоваться всегда можно. Только вряд ли вы его застанете, он сейчас очень занят.
— Я постараюсь.
— Кстати, получить совет вы можете и у меня.
— Учту. Спасибо.
Он круто повернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Я набрал номер Зайцева. Телефон не отвечал, следователя на месте не было.
Визит Элефантова и его поведение можно было расценивать одним-единственным образом: как заявление — это сделал я!
Но какова цель такого заявления? И зачем ему Старик?
Старик был нужен Элефантову для того, чтобы вывалить весь груз, накопившийся на душе за последнее время, вдавливающий его в землю с каждым днем все сильнее, не дающий спать, есть, пить, жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Он перелистнул несколько страниц.
"Черняк слушал, недоумевая, что могло так мучить контрабандиста. Логика его была совершенно ясна и непоколебима: если что-нибудь отнимают — нужно бороться, а в крайнем случае — отнять самому.
— Вас это мучает? — спросил он, посмотрев на Шмыгуна немного разочарованно, как будто ожидал от него твердости и инициативы. — А есть ли у вас револьвер?.."
Это место, да и весь рассказ производили на него сильное впечатление.
Группка нагло обманутых, застывших в беспомощной растерянности людей и их случайный знакомый, бродяга и авантюрист, мимоходом решивший все их проблемы. С помощью твердой натуры, крепкой руки и револьвера.
Сюжет не новый, постоянно повторяющийся: герой-одиночка, восстанавливающий справедливость мощным ударом и метким выстрелом. Но гриновский Черняк вовсе не супермен, у него обычные, а не пудовые кулаки и даже револьвер — только атрибут, не столько решающий довод, сколько необходимый довесок к спокойному умению отчетливо видеть цель и с непреклонной решительностью ее добиваться.
Сам Элефантов, привыкший действовать только в рамках дозволенного, не представлял, как можно без колебаний и сомнений идти напролом через все преграды и запреты, и всегда немного завидовал тем, кто на это способен.
Он положил книгу на стол.
А ты, Серега, можешь стремиться к заветному рубежу без оглядки, не считаясь ни с чем? Ведь ты не трус и если раньше не делал ничего такого, то только потому, что не было значительной цели. Сейчас она есть…
Он прислушался к себе. Та же тоска, растерянность, горечь. «Если что-то отнимают, надо бороться, а в крайнем случае отнять самому». Уже давно он не испытывал душевного покоя, метался, ревновал, переживал…
«Вас это мучает? А есть ли у вас револьвер?»
Сергей открыл платяной шкаф и, пошарив среди изрядно поредевших вещей, вытащил из дальнего угла тяжелый, глухо лязгнувший чехол зеленого брезента. Пальцы привычно расстегнули два ремешка, присоединили стволы к ложу, защелкнули цевье. В руках у него был короткий японский штуцер.
Верхний ствол гладкий, двенадцатого калибра, под дробовой патрон, нижний — нарезной. Из любого он легко попадал с пятидесяти метров в консервную банку.
Двадцать два тридцать семь. Самое время. Элефантов читал достаточно детективных романов, чтобы знать, что делают в подобных случаях. Он положил в карман два — хватит и одного, но всегда должен быть запас — хищно вытянутых остроконечных патрона, связку ключей, накопившихся в хозяйстве за долгие годы, фонарик. В футляр для чертежей поставил разобранный штуцер, завернутый в старую болонью. Готово. В двадцать два сорок пять он вышел на улицу, на такси подъехал к нужному месту, последний квартал прошел пешком. В темном углу двора, надетской площадке, надел плащ и дождевую кепочку, спрятал в песочницу футляр, накинул на шею ружейный ремень и, придерживая через карманы части оружия, чтобы не звенели, зашел в подъезд и поднялся наверх.
Вопреки опасениям, подобрать ключ к чердачной двери удалось довольно быстро. Здесь было душно и темно, фонарик пришелся как раз кстати. Осторожно ступая, Элефантов подошел к слуховому окну. Нужные ему окна располагались как раз напротив и чуть ниже — очень удобно. Лампа под старинным оранжевым абажуром освещала обеденный стол, за которым ужинал Эдик Хлыстунов.
«Какие-то тридцать пять — сорок метров», — прикинул Элефантов, собирая штуцер. Патрон мягко скользнул в патронник, четко щелкнул замок. Отличная машина.
В оранжевой комнате появилась мама Эдика со стаканом чая в руках.
Элефантов прицелился. Он охотился на кабана, лося и волка, но в человека целил впервые. Как всегда, перед выстрелом он сросся с оружием, стал продолжением непомерно удлинившегося ствола и перенесся в миг, следующий за спуском курка. Резкий, усиленный замкнутым пространством звуковой удар, красно-желтая вспышка, слабо тренькнувшее в комнате со старомодным абажуром стекло, опрокинувшийся навзничь вместе со стулом Хлыстунов, безумное лицо и истошный, душераздирающий крик его матери…
Отраженное от цели воображение вернулось на захламленный чердак, где остро пахло бездымным порохом, и убийца лихорадочно разбирал сделавший свое дело штуцер.
Элефантов вернулся из будущего мгновения, которому так и не суждено было стать настоящим. Нажать на спуск и хладнокровно влепить пулю в лоб Хлыстунову он, конечно, не мог.
Собственно, он с самого начала знал, что не выстрелит. Сделанное до сих пор — только попытка доказать самому себе нечто весьма существенное, но настолько неуловимое, что точно сформулировать это словами было затруднительно. А приблизительно, огрубленно… Что ж, можно сказать так: способность бороться за свою возлюбленную методами, свойственными настоящему, не знающему сомнений мужчине. И тем, что он уже выполнил, а на юридическом языке это называлось приготовлением к убийству, он доказал требуемое.
Ведь от научного сотрудника Сергея Элефантова — начинающего ученого, соискателя степени кандидата технических наук, законопослушного гражданина и члена профсоюза, все совершенное за последний час потребовало не меньшего напряжения воли, смелости и решительности, чем расправа с шайкой бандитов от лихого ковбоя из заокеанского вестерна. А стрелять в людей он, естественно, не умел. Эта способность, наверное, требовала каких-то особых качеств, которыми он не обладал.
Элефантов переломил ружье. С отрывистым щелчком вылетел и шлепнулся где-то позади неиспользованный патрон. "Черт, забыл выключить эжектор!
Теперь не найдешь! Ну да хрен с ним!"
Все. Игра в гриновского героя кончилась. В реальной сегодняшней жизни пуля козырем не является. Элефантов снова повесил разобранное ружье на шею, под плащ.
Хлыстунов допил чай и смотрел телевизор — гладенький, самодовольный и благополучный. У него не было серьезных проблем и мучительных переживаний, он не умел жить страстями и, уж конечно, не был способен на авантюрные, экстраординарные поступки. Даже из-за Марии.
Элефантов ощутимо почувствовал свое превосходство, и у него улучшилось настроение. Что Мария в таком нашла? Нет, это не соперник!
«Все равно обойду я любого, в порошок разгрызу удила, лишь бы выдержали подковы и печенка не подвела!» — насвистывая, он направился к выходу, не зажигая фонарика, так как прекрасно ориентировался в темноте.
Но по дороге домой настроение снова стало портиться от мысли, отогнать которую не удавалось. Элефантов постарался думать о чем-либо другом, но она упорно выплывала на первый план, настолько короткая и четкая, что не воспринять ее однозначно было невозможно при всем желании.
Дело вовсе не в Хлыстунове!
Когда Элефантов прятал штуцер обратно в шкаф, его второе "я" ехидно прошептало: «Тебе пришлось бы перестрелять полгорода. Патронов не хватит. Лучше уж выстрели один раз в нее — и дело с концом!»
Элефантов выругался и сильно хлопнул дверцей.
Утром он позвонил Орехову.
— Скажи своему купчику, что, если он не передумал, я готов. Да, по тому делу. И чем скорее он раскошелится, тем лучше.
Орех поощряюще закудахтал в ответ, но Элефантов не стал слушать.
«Попробуем по-другому, — с тяжелой злостью думал он, захватив ладонью нижнюю часть лица. — Всей этой свистобратии до меня далеко. И если я возьмусь за крапленые карты и сяду играть по их же правилам — все равно буду первым!»
Под пальцами скрипнула щетина, Элефантов достал бритву. Из зеркала на него смотрело незнакомое лицо: запавшие щеки, туго обтянутые кожей скулы, мешки под глазами, лихорадочный недобрый взгляд.
— Ну, здравствуй, — сказал Элефантов. — Только имей в виду: ты не победил меня, а я поддался тебе.
«А это имеет значение?» — глазами спросил тот, новый.
И Элефантов должен был признать, что никакого.
Глава пятнадцатая
РАССЛЕДОВАНИЕ
Ответ с Сахалина пришел раньше, чем можно было ожидать. Крепкий парень с обветренным лицом уверенно распахнул дверь кабинета, резко протянул руку, и еще до того, как представился, стало ясно: свой.
— Палатов, начальник Холмского уголовного розыска.
Он дружелюбно улыбнулся.
— Исполнял запрос, а тут появилась необходимость проскочить в ваши края: интересующий нас человек здесь объявился. Вот, думаю, два дела сразу и сделаю.
Палатов положил на стол несколько бумаг.
— Посмотрите вначале это, а потом о моих нуждах потолкуем.
Протоколы допросов нескольких сотрудников метеостанции, знавших Элефантова.
«… Хороший, дельный человек, знающий специалист, в общем, надежный парень. Увлекался охотой, хорошо стрелял. Своего оружия не было, пользовался ружьями товарищей…»
Во втором протоколе то же самое, в третьем… Вот оно! «… Несколько раз охотился с двуствольным карабином иностранного производства, который одалживал у кого-то из местных жителей. Собирался купить его, но купил или нет — я сказать не могу…»
Справка Холмского РОВД: «За Элефантовым С. Н. огнестрельного либо холодного оружия не зарегистрировано».
— Что у вас там за карабины иностранного производства?
— Японские двустволки. Верхний ствол под дробовой патрон, нижний — пулевой. Хорошая штука. Откидной диоптрический прицел, автоматический выбрасыватель гильз. У местного населения их много, да и в экспедициях…
Я порылся в сейфе, поставил на стол патрон.
— От нижнего ствола?
— Точно!
Палатов подбросил патрон на ладони и вернул на место.
— Этот парень, которым вы интересовались, стрелял классно. На пари вешал на палку консервную банку, отходил и метров с пятидесяти — бах!
Вся в пробоинах! Ну дробовой сноп — понятно, многие попадали, а потом он пулей — бац! И опять в цель. Вот этого почти никто повторить не мог.
Кстати, в связи с чем вы его проверяете?
— Покушение на убийство.
— Из этой японской штучки?
— Похоже, что да.
— А почему «покушение»?
— Промахнулся, чуть зацепил по ребрам.
Палатов с сомнением покачал головой.
— Судя по тому, как о нем отзываются, непохоже, чтобы он выстрелил в человека. Да еще промазал!
Палатов невесело улыбнулся, глядя, как я прячу патрон.
— Впрочем, чего в жизни не бывает! И люди меняются, и отличные стрелки промахиваются. Давайте перейдем к моему делу…
Вечером без вызова пришел Элефантов.
— Вы забыли спросить, делал ли я глушитель для двигателя.
Понятно, Громов рассказал о нашем разговоре.
— Я и так знаю.
— Значит, хотели поинтересоваться, могу ли изготовить такой же, но поменьше?
Да что с ним случилось? Умышленно обостряет ситуацию, лезет на рожон!
Нервы? Непохоже — спокоен…
— А действительно, можете?
— Могу. Только…
Элефантов улыбнулся, глядя прямо мне в глаза.
— Только нет смысла с ним возиться для разового использования. Компенсировать перепад давлений и уменьшить силу ударной волны можно с помощью подручных материалов. Например, двух обычных резиновых сосок для детского питания.
— Понятно. Что вы еще хотите рассказать?
— Пока ничего. Только спросить.
— Пожалуйста.
— Раз вы меня подозреваете, мне, очевидно, нельзя больше приходить к Игнату Филипповичу?
Так звали Старика.
— Я хотел с ним посоветоваться.
— Почему же нельзя? Посоветоваться всегда можно. Только вряд ли вы его застанете, он сейчас очень занят.
— Я постараюсь.
— Кстати, получить совет вы можете и у меня.
— Учту. Спасибо.
Он круто повернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Я набрал номер Зайцева. Телефон не отвечал, следователя на месте не было.
Визит Элефантова и его поведение можно было расценивать одним-единственным образом: как заявление — это сделал я!
Но какова цель такого заявления? И зачем ему Старик?
Старик был нужен Элефантову для того, чтобы вывалить весь груз, накопившийся на душе за последнее время, вдавливающий его в землю с каждым днем все сильнее, не дающий спать, есть, пить, жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69