Происходило что-то непонятное.
Еще через минуту Ларионов вернулся к шлагбауму:
– Слушай, давай не будем ссориться. Запрись в своей хибарке и сиди тихо. У меня приказ, понимаешь? Вот и все.
– «Приказ», – передразнил его обходчик. – Про приказ мне рассказывать не надо. Ты небось еще бабы-то голой не видел, когда я присягу принимал. Что такое приказ, я в курсе. Ты лучше скажи, что происходит?
Ларионов покачал головой. То ли он сам не знал, то ли... То ли выполнял другой приказ: хранить секретность.
– Ну ладно.
Что-то в бывшем комбате (что-то гражданское, наносное, словно ил на дне ручья) пробовало возразить: мол, как же это так? Что я теперь, прокаженный? Ты же сам переступал эту ГРАНИЦУ, и ничего страшного не случилось? Но другая, военная часть сознания, глубоко погребенная под алкогольной пылью, все еще была живой и твердой. «Приказ есть приказ». Точнее не скажешь. Это такая штука... Ее не надо обдумывать– только выполнять.
– Слушай, майор... У тебя курить есть? Боюсь, уши распухнут, а ты мне в Ферзиково ходить не разрешаешь.
Через тонкую просвечивающую ткань он видел, что в нагрудном кармане у Ларионова лежали «LD», хорошие дорогие сигареты, по десять рублей пачка. Ровно половина бутылки самогона. Забытая роскошь.
– Сейчас... – Ларионов отвернулся, подошел к машине. Что-то сказал милиционерам и вернулся с начатой пачкой «Примы».
– На! Иди в дом и сиди тихо, не мешай.
Ластычев протянул руку за сигаретами. Почерневшая мозолистая рука зависла над палкой шлагбаума, выкрашенной в бело-красные полосы. Она застыла на мгновение, нерешительно перебирая пальцами.
– Отставить! – вдруг громко скомандовал Ластычев. Ларионов от неожиданности вздрогнул. Ластычев убрал руку и, словно желая надежно оградить себя от искушения, спрятал ее за спину. Он со скучающим видом задрал голову. – Солнце сегодня такое... Опасное. Ты бы надел фуражку, майор, а то, глядишь, вырастет на лбу что-нибудь. Член, например. Будешь похож на танк.
Он четко развернулся через левое плечо, отравленные дешевым пойлом мышцы едва не подвели – он слегка покачнулся, но тут же поймал равновесие и направился к избушке.
– Эй! – окликнул Ларионов. – Сигареты-то возьми!
– Да пошел ты... – не оборачиваясь, бросил на ходу комбат. Он сошел с асфальта в густую мягкую траву, она приятно щекотала голые лодыжки.
Ларионов пожал плечами и вернулся к машине.
* * *
Одиннадцать часов сорок пять минут. Тринадцатый кило метр шоссе Таруса – Калуга.
Мезенцев склонился над субтильным белобрысым парнишкой и еще раз ударил его по щеке.
«Малахольный какой-то! Сам же на меня наткнулся, что-то вскрикнул и – брык! С копыт долой! Не убился бы».
Он повернул голову парня, осмотрел. На затылке крови не было, только проступала здоровенная шишка. Значит, все в порядке.
Мезенцев бежал быстро, размашисто. Не трусцой, топая всей ступней, а как бегают атлеты – «заряжая» ахиллово сухожилие, приходя точно на носок и носком же отталкиваясь.
Кроссовки, хоть и были не фирменными, а так – дешевая китайская подделка, но тем не менее хорошо держали ногу. Он бежал и не чувствовал усталости. Сердце и легкие позволяли поддерживать высокий темп, а мышцы провоцировали: «Может, прибавим, а?» Но Мезенцев считал, что прибавлять не стоит. Кто знает, сколько ему еще бежать? Километр? Два? Десять?
Большого значения это не имело. В него словно вливалась какая-то странная сила, которую он никак не мог израсходовать.
Он вспомнил старую загадку, весьма остроумную и непростую: «Что это такое? Чем больше из нее берешь, тем больше она становится?»
В первый раз, когда он услышал эту загадку (не припомнить от кого), долго ломал себе голову, прикидывая, как это может быть. Что же это такое, противоречащее закону сохранения массы веществ?
Ответ оказался простым и изящным. Яма.
Теперь он знал еще один ответ. Его сила стала похожей на яму. И чем больше он ее тратил, тем больше она становилась. Парадокс?
Сейчас это казалось ему вполне естественным.
Он занес ладонь. Впрочем, новый закон, вступивший в действие совсем недавно, не следовало распространять на белобрысого парнишку. «Иначе я не только не верну его в чувство, но и выбью остатки мозгов. А то и сломаю челюсть».
– Эй, дружок! Ты долго собираешься спать? – Он просто встряхнул парня.
Белесые ресницы задрожали, по лицу пробежала судорога, легкая, как тень. Парнишка издал какой-то звук: нечто среднее между ворчанием и стоном.
– Давай, давай! Подъем!
Бледная рука («Парень совсем не успел загореть, хотя июль уже перевалил за середину», – подумал Мезенцев.) схватила его за футболку. Пальцы перебирали, пытаясь что-то нащупать.
– Эй! Прекрати меня лапать! – Мезенцев оторвал руку парнишки от одежды. – Ты что, решил, что тебя окружают ангелицы? Или как там называются ангелы женского пола, если таковые вообще бывают?
Парень открыл глаза. В них, будто радужные бензиновые разводы в луже, плавали страх и недоумение.
– А-а-а-а-й... – произнес парнишка.
– Ну да, я, в общем-то, приблизительно того же мнения, – согласился Мезенцев. – Давай-ка напрягись и выдай что-нибудь более информативное.
– Нога, – сказал парень.
– Это уже лучше, – одобрил Мезенцев. – Двинемся выше? Или – немного вбок?
– Нога, – повторил белобрысый.
– Теперь уже две. Отлично. Кажется, я знаю, куда ты клонишь. Парень вдруг рывком сел:
– Вы кто?
– Я? – Мезенцев опешил, словно вопрос поставил его в тупик. – Человек.
Странно, но этот ответ подействовал на парня успокаивающе. Он шумно перевел дыхание:
–Фу!
– А кого ты ожидал увидеть?
Малахольный прочно утвердился на крестце, вставать он, похоже, не торопился.
– А... там? – он ткнул большим пальцем через плечо. – Там... Что там лежит? Мезенцев прищурился.
– Ну, насколько я могу судить... Паровозом это не назовешь, на самолет – тоже не похоже. Мне кажется, там валяется разбитая машина, сплющенная, как консервная банка, и...
Парень вздрогнул:
– Значит, это правда?
– Очнись, дружок. Ты пока на Земле, и я – не архангел Гавриил. Там лежит вишневая «девятка», которая вздумала прикинуться камбалой. И, если уж так хочешь расставить все точки над «ё», по секрету сообщу: ты не сидел в ней, когда все это случилось. Поэтому ты пока на Земле.
– Черт! – Парень уткнулся лицом в ладони. – Черт!
– Тебя что, по каким-то причинам это не устраивает?
– Нога... Вы видите ногу?
– Хм... – Мезенцев на мгновение задумался. – Целых пять, если мое зрение не похоже на мою бывшую жену.
– Что?
– Ну, в смысле, если оно мне не изменяет. Парень пропустил пассаж насчет жены мимо ушей, его интересовало совсем другое.
– Пять? – страшным шепотом сказал он. – Пять?
Перед глазами встала ужасная картина: сплющенная «девятка», из окон которой, как грозди, свисают переломанные ноги.
– Ну да. Две твоих, две моих, и одна – там.
– Фу! Так все-таки одна? Вы меня напугали!
– Я шутник, парень. Лучше скажи, долго ты собираешься здесь валяться?
Белобрысый покачал головой:
– Нет. Я, пожалуй, пойду.
Он встал на ноги, но так и не обернулся.
– Можно поинтересоваться куда?
– Туда. – Парень махнул рукой в сторону Тарусы.
– Значит, ты шел оттуда? – Мезенцев показал в противоположную сторону.
– Нет. Я шел... – белобрысый замолчал. – Я хочу вернуться. Мезенцев бросил на него неодобрительный взгляд:
– Глупо.
– Что?
– Я говорю, что ты поступаешь глупо.
– Почему?
– Почему? Да потому, что впереди, быть может, ничего хорошего и нет: Я позади-то уж ТОЧНО нет, можешь мне поверить. Возвращаться – самое дурацкое занятие, какое только можно придумать.
Парень сглотнул, словно взвешивал про себя эти слова.
– И?..
– Надо двигаться вперед, вот и все.
– Но там... – Он не договорил. – Это – нехорошее место.
– А хороших мест вообще не бывает, – беззаботно сказал Мезенцев. – Неужели такая мелочь, как разбитая машина, могла тебя смутить?
– Мелочь?! – Белобрысый сжал кулаки. – Вы говорите, это – мелочь?
Мужик в защитной футболке казался очень странным.
– Конечно, мелочь, а что же еще? Разве чужая смерть – это не мелочь? На Земле – шесть миллиардов человек, и каждую секунду кто-то умирает. Что теперь, сидеть и всех оплакивать?
– Вы... рассуждаете как-то странно, – медленно произнес парень. – Очень цинично.
– Не обращай внимания. Типичный трупоедский юмор, как раз в духе капитана спецназа Некрасова.
Парень снова посмотрел на него, но уже более внимательно и немного по-другому. С уважением...
Ну вот, теперь, кажется, все более или менее понятно. Этот мужик – спецназовец. Поэтому и одет в защитную футболку. Парень начал успокаиваться. В словах мужика был резон. И, пожалуй...
«А разве я переживаю из-за того, что кто-то погиб? – спросил себя Соловьев. И ответ звучал очень похоже на слова этого незнакомца: не так прямолинейно и грубо, но сути это не меняло. – Вовсе нет. Я просто, я боюсь, что нечто подобное может случиться и со мной».
– А вы? Идете туда?
– Конечно.
Белобрысый, казалось, колебался, но совсем недолго, присутствие другого человека, человека, с которым можно было РАЗДЕЛИТЬ свой страх, придало ему уверенности и сил.
– А можно... я пойду с вами? – Боясь, что капитан спецназа вдруг ему откажет, Соловьев добавил: – Ну, если, конечно, не помешаю.
– Нет, – отрезая обладатель оливковой футболки. – Пойти со мной нельзя.
Соловьев молитвенно посмотрел на него и уже хотел что-то сказать, но спецназовец перебил:
– А вот побежать – можно.
– Хорошо, мы побежим. – Идея как можно скорее оставить позади это проклятое место журналисту понравилась. – Конечно, побежим.
– Но, – мужчина поднял палец, – сначала, я думаю, следует познакомиться. Меня зовут Дмитрий.
– А я – Владимир. – Парень подтянул фотоаппарат, болтавшийся под мышкой, и добавил: – Владимир Соловьев, жур налист.
– Отлично, – улыбнулся Мезенцев. – Обмен верительными грамотами состоялся. Ну а теперь – давай бог ноги!
Он взял с места уверенной рысью, и Соловьев побежал за ним следом, стараясь не отставать.
Все постепенно становилось на свои места. Конечно, о вертолете, потерпевшем катастрофу, уже знали. И этот капитан наверняка приехал на той самой машине с сиреной, но сгоревший бензовоз преградил им путь. Его группа, наверное, осталась там, разгребать завал на дороге, а сам капитан побежал вперед – на разведку. Значит, все по-прежнему здорово. Он, журналист газеты «Новости дня» Владимир Соловьев, находится в самой гуще событий. И ему будет что рассказать своим читателям. Ну, и если уж быть совсем откровенным, ему будет чем потрясти перед носом у редактора, требуя двойного гонорара, ведь, собирая материал, он подвергал свою жизнь опасности – разве спецназовцев посылают не на самые опасные задания?
Его не смутил тот факт, что капитан был одет в самые что ни на есть штатские джинсы и кроссовки. «Может, это для маскировки?» – подумал Соловьев.
И вопрос, который задал капитан, еще больше подогрел любопытство журналиста.
Мезенцев чуть сбавил шаг – точнее, бег – и, поравнявшись с Соловьевым, спросил:
– Ты случайно не видел мотоцикл? Такой черный «Урал», с закосом под «харлей»?
– Да, – чтобы не сбивать дыхание, коротко ответил Володя, он и так уступал в беге капитану.
– Сколько на нем было человек? Один? Или двое? – Спецназовец говорил так ровно, будто не бежал, а лежал, развалясь, в любимом кресле перед телевизором. «Военная выучка. Тренировка», – подумал Соловьев.
– Двое, – выкрикнул он.
– Вот они-то нам и нужны, – как-то хищно сказал капитан, и Соловьев слегка напрягся. – Прибавь маленько.
«Он что, хочет догнать мотоцикл? – ужаснулся журналист. Он искоса посмотрел на спецназовца и понял... Что он именно это и хочет. – Ну, да такой воробья в долине загоняет. Вон какой детина здоровый!»
Из узкой груди с хрипом рвалось учащенное дыхание, фотоаппарат больно колотил в бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Еще через минуту Ларионов вернулся к шлагбауму:
– Слушай, давай не будем ссориться. Запрись в своей хибарке и сиди тихо. У меня приказ, понимаешь? Вот и все.
– «Приказ», – передразнил его обходчик. – Про приказ мне рассказывать не надо. Ты небось еще бабы-то голой не видел, когда я присягу принимал. Что такое приказ, я в курсе. Ты лучше скажи, что происходит?
Ларионов покачал головой. То ли он сам не знал, то ли... То ли выполнял другой приказ: хранить секретность.
– Ну ладно.
Что-то в бывшем комбате (что-то гражданское, наносное, словно ил на дне ручья) пробовало возразить: мол, как же это так? Что я теперь, прокаженный? Ты же сам переступал эту ГРАНИЦУ, и ничего страшного не случилось? Но другая, военная часть сознания, глубоко погребенная под алкогольной пылью, все еще была живой и твердой. «Приказ есть приказ». Точнее не скажешь. Это такая штука... Ее не надо обдумывать– только выполнять.
– Слушай, майор... У тебя курить есть? Боюсь, уши распухнут, а ты мне в Ферзиково ходить не разрешаешь.
Через тонкую просвечивающую ткань он видел, что в нагрудном кармане у Ларионова лежали «LD», хорошие дорогие сигареты, по десять рублей пачка. Ровно половина бутылки самогона. Забытая роскошь.
– Сейчас... – Ларионов отвернулся, подошел к машине. Что-то сказал милиционерам и вернулся с начатой пачкой «Примы».
– На! Иди в дом и сиди тихо, не мешай.
Ластычев протянул руку за сигаретами. Почерневшая мозолистая рука зависла над палкой шлагбаума, выкрашенной в бело-красные полосы. Она застыла на мгновение, нерешительно перебирая пальцами.
– Отставить! – вдруг громко скомандовал Ластычев. Ларионов от неожиданности вздрогнул. Ластычев убрал руку и, словно желая надежно оградить себя от искушения, спрятал ее за спину. Он со скучающим видом задрал голову. – Солнце сегодня такое... Опасное. Ты бы надел фуражку, майор, а то, глядишь, вырастет на лбу что-нибудь. Член, например. Будешь похож на танк.
Он четко развернулся через левое плечо, отравленные дешевым пойлом мышцы едва не подвели – он слегка покачнулся, но тут же поймал равновесие и направился к избушке.
– Эй! – окликнул Ларионов. – Сигареты-то возьми!
– Да пошел ты... – не оборачиваясь, бросил на ходу комбат. Он сошел с асфальта в густую мягкую траву, она приятно щекотала голые лодыжки.
Ларионов пожал плечами и вернулся к машине.
* * *
Одиннадцать часов сорок пять минут. Тринадцатый кило метр шоссе Таруса – Калуга.
Мезенцев склонился над субтильным белобрысым парнишкой и еще раз ударил его по щеке.
«Малахольный какой-то! Сам же на меня наткнулся, что-то вскрикнул и – брык! С копыт долой! Не убился бы».
Он повернул голову парня, осмотрел. На затылке крови не было, только проступала здоровенная шишка. Значит, все в порядке.
Мезенцев бежал быстро, размашисто. Не трусцой, топая всей ступней, а как бегают атлеты – «заряжая» ахиллово сухожилие, приходя точно на носок и носком же отталкиваясь.
Кроссовки, хоть и были не фирменными, а так – дешевая китайская подделка, но тем не менее хорошо держали ногу. Он бежал и не чувствовал усталости. Сердце и легкие позволяли поддерживать высокий темп, а мышцы провоцировали: «Может, прибавим, а?» Но Мезенцев считал, что прибавлять не стоит. Кто знает, сколько ему еще бежать? Километр? Два? Десять?
Большого значения это не имело. В него словно вливалась какая-то странная сила, которую он никак не мог израсходовать.
Он вспомнил старую загадку, весьма остроумную и непростую: «Что это такое? Чем больше из нее берешь, тем больше она становится?»
В первый раз, когда он услышал эту загадку (не припомнить от кого), долго ломал себе голову, прикидывая, как это может быть. Что же это такое, противоречащее закону сохранения массы веществ?
Ответ оказался простым и изящным. Яма.
Теперь он знал еще один ответ. Его сила стала похожей на яму. И чем больше он ее тратил, тем больше она становилась. Парадокс?
Сейчас это казалось ему вполне естественным.
Он занес ладонь. Впрочем, новый закон, вступивший в действие совсем недавно, не следовало распространять на белобрысого парнишку. «Иначе я не только не верну его в чувство, но и выбью остатки мозгов. А то и сломаю челюсть».
– Эй, дружок! Ты долго собираешься спать? – Он просто встряхнул парня.
Белесые ресницы задрожали, по лицу пробежала судорога, легкая, как тень. Парнишка издал какой-то звук: нечто среднее между ворчанием и стоном.
– Давай, давай! Подъем!
Бледная рука («Парень совсем не успел загореть, хотя июль уже перевалил за середину», – подумал Мезенцев.) схватила его за футболку. Пальцы перебирали, пытаясь что-то нащупать.
– Эй! Прекрати меня лапать! – Мезенцев оторвал руку парнишки от одежды. – Ты что, решил, что тебя окружают ангелицы? Или как там называются ангелы женского пола, если таковые вообще бывают?
Парень открыл глаза. В них, будто радужные бензиновые разводы в луже, плавали страх и недоумение.
– А-а-а-а-й... – произнес парнишка.
– Ну да, я, в общем-то, приблизительно того же мнения, – согласился Мезенцев. – Давай-ка напрягись и выдай что-нибудь более информативное.
– Нога, – сказал парень.
– Это уже лучше, – одобрил Мезенцев. – Двинемся выше? Или – немного вбок?
– Нога, – повторил белобрысый.
– Теперь уже две. Отлично. Кажется, я знаю, куда ты клонишь. Парень вдруг рывком сел:
– Вы кто?
– Я? – Мезенцев опешил, словно вопрос поставил его в тупик. – Человек.
Странно, но этот ответ подействовал на парня успокаивающе. Он шумно перевел дыхание:
–Фу!
– А кого ты ожидал увидеть?
Малахольный прочно утвердился на крестце, вставать он, похоже, не торопился.
– А... там? – он ткнул большим пальцем через плечо. – Там... Что там лежит? Мезенцев прищурился.
– Ну, насколько я могу судить... Паровозом это не назовешь, на самолет – тоже не похоже. Мне кажется, там валяется разбитая машина, сплющенная, как консервная банка, и...
Парень вздрогнул:
– Значит, это правда?
– Очнись, дружок. Ты пока на Земле, и я – не архангел Гавриил. Там лежит вишневая «девятка», которая вздумала прикинуться камбалой. И, если уж так хочешь расставить все точки над «ё», по секрету сообщу: ты не сидел в ней, когда все это случилось. Поэтому ты пока на Земле.
– Черт! – Парень уткнулся лицом в ладони. – Черт!
– Тебя что, по каким-то причинам это не устраивает?
– Нога... Вы видите ногу?
– Хм... – Мезенцев на мгновение задумался. – Целых пять, если мое зрение не похоже на мою бывшую жену.
– Что?
– Ну, в смысле, если оно мне не изменяет. Парень пропустил пассаж насчет жены мимо ушей, его интересовало совсем другое.
– Пять? – страшным шепотом сказал он. – Пять?
Перед глазами встала ужасная картина: сплющенная «девятка», из окон которой, как грозди, свисают переломанные ноги.
– Ну да. Две твоих, две моих, и одна – там.
– Фу! Так все-таки одна? Вы меня напугали!
– Я шутник, парень. Лучше скажи, долго ты собираешься здесь валяться?
Белобрысый покачал головой:
– Нет. Я, пожалуй, пойду.
Он встал на ноги, но так и не обернулся.
– Можно поинтересоваться куда?
– Туда. – Парень махнул рукой в сторону Тарусы.
– Значит, ты шел оттуда? – Мезенцев показал в противоположную сторону.
– Нет. Я шел... – белобрысый замолчал. – Я хочу вернуться. Мезенцев бросил на него неодобрительный взгляд:
– Глупо.
– Что?
– Я говорю, что ты поступаешь глупо.
– Почему?
– Почему? Да потому, что впереди, быть может, ничего хорошего и нет: Я позади-то уж ТОЧНО нет, можешь мне поверить. Возвращаться – самое дурацкое занятие, какое только можно придумать.
Парень сглотнул, словно взвешивал про себя эти слова.
– И?..
– Надо двигаться вперед, вот и все.
– Но там... – Он не договорил. – Это – нехорошее место.
– А хороших мест вообще не бывает, – беззаботно сказал Мезенцев. – Неужели такая мелочь, как разбитая машина, могла тебя смутить?
– Мелочь?! – Белобрысый сжал кулаки. – Вы говорите, это – мелочь?
Мужик в защитной футболке казался очень странным.
– Конечно, мелочь, а что же еще? Разве чужая смерть – это не мелочь? На Земле – шесть миллиардов человек, и каждую секунду кто-то умирает. Что теперь, сидеть и всех оплакивать?
– Вы... рассуждаете как-то странно, – медленно произнес парень. – Очень цинично.
– Не обращай внимания. Типичный трупоедский юмор, как раз в духе капитана спецназа Некрасова.
Парень снова посмотрел на него, но уже более внимательно и немного по-другому. С уважением...
Ну вот, теперь, кажется, все более или менее понятно. Этот мужик – спецназовец. Поэтому и одет в защитную футболку. Парень начал успокаиваться. В словах мужика был резон. И, пожалуй...
«А разве я переживаю из-за того, что кто-то погиб? – спросил себя Соловьев. И ответ звучал очень похоже на слова этого незнакомца: не так прямолинейно и грубо, но сути это не меняло. – Вовсе нет. Я просто, я боюсь, что нечто подобное может случиться и со мной».
– А вы? Идете туда?
– Конечно.
Белобрысый, казалось, колебался, но совсем недолго, присутствие другого человека, человека, с которым можно было РАЗДЕЛИТЬ свой страх, придало ему уверенности и сил.
– А можно... я пойду с вами? – Боясь, что капитан спецназа вдруг ему откажет, Соловьев добавил: – Ну, если, конечно, не помешаю.
– Нет, – отрезая обладатель оливковой футболки. – Пойти со мной нельзя.
Соловьев молитвенно посмотрел на него и уже хотел что-то сказать, но спецназовец перебил:
– А вот побежать – можно.
– Хорошо, мы побежим. – Идея как можно скорее оставить позади это проклятое место журналисту понравилась. – Конечно, побежим.
– Но, – мужчина поднял палец, – сначала, я думаю, следует познакомиться. Меня зовут Дмитрий.
– А я – Владимир. – Парень подтянул фотоаппарат, болтавшийся под мышкой, и добавил: – Владимир Соловьев, жур налист.
– Отлично, – улыбнулся Мезенцев. – Обмен верительными грамотами состоялся. Ну а теперь – давай бог ноги!
Он взял с места уверенной рысью, и Соловьев побежал за ним следом, стараясь не отставать.
Все постепенно становилось на свои места. Конечно, о вертолете, потерпевшем катастрофу, уже знали. И этот капитан наверняка приехал на той самой машине с сиреной, но сгоревший бензовоз преградил им путь. Его группа, наверное, осталась там, разгребать завал на дороге, а сам капитан побежал вперед – на разведку. Значит, все по-прежнему здорово. Он, журналист газеты «Новости дня» Владимир Соловьев, находится в самой гуще событий. И ему будет что рассказать своим читателям. Ну, и если уж быть совсем откровенным, ему будет чем потрясти перед носом у редактора, требуя двойного гонорара, ведь, собирая материал, он подвергал свою жизнь опасности – разве спецназовцев посылают не на самые опасные задания?
Его не смутил тот факт, что капитан был одет в самые что ни на есть штатские джинсы и кроссовки. «Может, это для маскировки?» – подумал Соловьев.
И вопрос, который задал капитан, еще больше подогрел любопытство журналиста.
Мезенцев чуть сбавил шаг – точнее, бег – и, поравнявшись с Соловьевым, спросил:
– Ты случайно не видел мотоцикл? Такой черный «Урал», с закосом под «харлей»?
– Да, – чтобы не сбивать дыхание, коротко ответил Володя, он и так уступал в беге капитану.
– Сколько на нем было человек? Один? Или двое? – Спецназовец говорил так ровно, будто не бежал, а лежал, развалясь, в любимом кресле перед телевизором. «Военная выучка. Тренировка», – подумал Соловьев.
– Двое, – выкрикнул он.
– Вот они-то нам и нужны, – как-то хищно сказал капитан, и Соловьев слегка напрягся. – Прибавь маленько.
«Он что, хочет догнать мотоцикл? – ужаснулся журналист. Он искоса посмотрел на спецназовца и понял... Что он именно это и хочет. – Ну, да такой воробья в долине загоняет. Вон какой детина здоровый!»
Из узкой груди с хрипом рвалось учащенное дыхание, фотоаппарат больно колотил в бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86