Все это казалось вполне естественным, но его странный загадочный взор говорил мне, что он лгал. Я колебался принять или не принять его предложение, тем более, что оно давало мне удобный случай удовлетворить мое любопытство. Что было за этим старым камнем и почему он скрылся от меня именно туда? Я чувствовал бы себя неудовлетворенным, если-бы не постарался выяснить это, прежде чем идти дальше.
– Отлично, – сказал он, нахлобучивая черную с приподнятыми полями шляпу и быстро бросаясь к двери. Я был уверен, что вы не откажете мне в моей просьбе и не могу долее медлить, потому что в противном случае я останусь без товара.
Он поспешно захлопнул за собою дверь, и шаги его постепенно замерли вдали, заглушенные ревом ветра. Таким образом, я был один в этом таинственном жилище, предоставленный самому себе и жаждущий разрешить все свои недоумения. Я поднял книгую, уроненную под стол. Это было одно из сочинений Руссо. Трудно было предположить, чтобы купец, ожидающий встречи с контрабандистами, стал читать подобные книги. На заголовке было написано Люсьен Лесаж, а внизу женской рукой приписано – «Люсьену от Сибилль». Итак, имя моего добродушного, но странного, незнакомца было Лесаж. Теперь мне предстояло узнать только одно и притом самое интересное, именно, что он спрятал в камин. Прислушавшись несколько минут к звукам, доходившим извне и убедившись, что не было слышно ничего кроме рева бури, я стал на край решетки, как это делал он, и перескочил через нее. Блеск пламени скоро указал мне тот предмет, о котором я так долго думал. В углублении, образовавшемся впоследствие падения одного из кирпичей, лежал маленький сверток. Несомненно, это был именно тот предмет, который мой новый приятель поспешил спрятать, встревоженный приближением постороннего человека. Я взял его и поднес к огню. Это был сверток, завернутый в маленький, четырехугольный кусок желтой блестящей материи, перевязанный кругом белой тесьмой. Когда я развязал его, в нем оказалась целая пачка писем и одна, совершенно особенно сложенная бумага. У меня захватило дыхание, когда я прочел адреса. Первое письмо было на имя гражданина Талейрана, остальные, написанные республиканским стилем, были аддресованы гражданам Фуше, Сольт, Мак Дональд, Бертье и так, постепенно, я прочел целый лист знаменитых имен военных и дипломатических деятелей, столпов нового правления. Что-же мог иметь общего этот мнимый купец с такими высокими личностями? Несомненно разгадка кроется в другой бемаге. Я сложил письма на место и развернул бумагу, которая сейчас-же убедила меня, что соляное болото было для меня более безопасным убежищем, чем это проклятое логовище!
Мои глаза сразу наткнулись на следующие слова:
«Товарищи, сограждане Франции! События дня указывают, что тиран, даже окруженный своими войсками, не может избегнуть мести возмущенного и раздраженного народа! Комитет Трех, временно действующий за республику, приговорил Бонапарта к той-же участи, которая постигла Людовика Капета. В отместку за 19-е Брюмера…
Едва я успел дочитать до указанного места, как вдруг почувствовал, что меня кто-то схватил за ноги; бумага выскользнула из моих рук. Чьи-то железные пальцы плотно обвились вокруг моих ног, и при свете угольев я увидел две руки; несмотря на охвативший меня ужас, я заметил, что руки эти были покрыты густыми, черными волосами и поражали своей величиной. – Так, мой друг, – послышался надо мной чей-то голос, – на этот раз, наконец, нас вполне довольно, чтобы задержать нас!
4. НОЧНЫЕ ПОСЕТИТЕЛИ
Я недолго предавался размышлениям о своем опасном положении: точно схваченную с насеста птицу, меня приподняли за ноги и со всего размаху выбросили в комнату, при этом спиной я ударился о каменный пол с такой силой, что мне казалось, я перестал дышать.
– Не убивай его, Туссак, – сказал чей-то мягкий голос, – надо скачала удостовериться, кто он.
Я чувствовал страшное давление больших пальцев на мой подбородок, так как остальные пальцы железным кольцом сдавили мою гортань: давлением пальцев этот Туссак отогнул мне вверх голову, насколько это было возможно, не ломая шеи.
– Еще четверть дюйма, и я сломал бы ему шею, – сказал тот-же громовой голос, – верьте моему долговременному опыту.
– Не делай этого, Туссак, не делай, – повторил чей-то мягкий голос, – я уже был однажды свидетелем подобной расправы и это ужасное зрелище долго стояло у меня перед глазами!
Моя шея была так повернута, что я не мог видеть тех, от кого зависела моя участь, я мог только лежа слушать их.
– Однако-же приходится считаться с фактами, мой милый Карл! Этот молодец проник во все наши тайны, наша жизнь зависит от него! По голосу у узнал в говорившем Лесажа.
– Мы должны лишить его возможности вредить нам! Отпусти его, Туссак, все равно он не может выбраться отсюда.
С неимоверной силой, давление которой я все время чувствовал на своей шее, я был приподнят и приведен в сидячее положение, что дало мне возможность в первый раз осмотреться вокруг себя и разглядеть получше тех людей, в чьей власти я находился. Очевидно, это были субъекты, на совести которых лежало немало убийств в прошлом, судя по их словам, они не задумаются над убийством и в будущем. Для меня вполне ясно было, что в центре уединенного соляного болота я был совершенно в их руках. Я вспомнил имя, которое носил, и затаил в душе чувство смертельного ужаса, разливающегося по моему существу.
Их было трое в комнате – мой старый знакомец и два новых пришельца. Лесаж стоял у стола с той-же засаленной книгой в руках и совершенно спокойно смотрел на меня. В его глазах отражалась насмешка; в них порою светилось торжество человека, разбившего по всем пунктам своего противника, который теперь принужден был бездействовать. Около него на ящике сидел человек лет пятидесяти с лицом аскета. На его желтом лице виднелись глубоко-вдавшиеся глаза, резко-очерченные губы; кожа его, изборожденная морщинами, спускалась складками с резко выдававшегося подбородка. Он был одет в костюм табачного цвета, причем длинные ноги его поражали своей худобой. Он с грустью покачивал головой, глядя на меня, и я читал утешение в его, казалось, безчеловечных глазах. Третий, Туссак, положительно устрашал меня! Это был колосс коренастого сложения, с непомерно развитыми мускулами. Его огромые ноги были искривлены, как у обезъяны; вместо рук у него были громадные лапы, которые все время держали меня за шиворот. Было что-то животное во всей его внешности; борода начиналась от глаз и совершенно скрывала выражение его лица, ускользавшее от вас, потому что всклоченные волосы торчали во все стороны, как солома. Взгляд его больших черных глаз переходил с меня на его приятелей. В нем я читал свой приговор. Если те двое были судьями, я не мог дальше сомневаться, кто был палач!
– Когда он пришел? Чем он занимается? Как он мог найти это убежище? – спросил тот, кто, казалось мне, был на моей стороне.
– Когда он только что подошел сюда, я принял его за вас, – ответил Лесаж, – в такую адскую ночь вряд-ли можно было рассчитывать встретить кого-нибудь другого на болоте. Поняв свою ошибку, я запер дверь и спрятал бумаги в камин. Я совершенно упустил из виду, что он мог видеть все это через щель в двери, но когда я вышел, чтобы указать ему дорогу, мне сразу бросилась в глаза эта щель. Я более уже не сомневался, что он видел мои действия, и, конечно, они возбудили его любопытство настолько, что он не перестанет думать о них и сделает попытку разъяснить все себе. Я вернул его в избушку, чтобы иметь время рассудить, что делать с ним. – Черт возьми! Пара ударов этого топорика и постель в самом покойном углу соляного болота исправят все происшедшее, – сказал Туссак, сидевший рядом со мною.
– Совершенно верно, мой милый Туссак, но к чему-же сразу открывать свои козыри? Надо быть более разборчивым и сообразительным! – Что-же было дальше?
– Первым делом моим было узнать, кто этот Лаваль?
– Как вы назвали его? – вскрикнул старик.
– Он назвал себя Луи Лавалем. Я повторяю, мне необходимо было убедиться в своем предположении, видел-ли он, как я запрятал бумаги. Это не только было важно для нас, но, и как видите, оказалось роковым для него. Я дожидался вашего приближения, и тогда только оставил его одного. Я следил за ним из окна и увидел, как он бросился в наш тайник. Когда мы взошли, я обратился к тебе, Туссак, с просьбой вытащить его из-за камина, и вот он лежит перед вами.
Красивый брюнет обвел всех взором, чувствуя одобрение товарищей, а старик вспеснул руками, бросая на меня суровый, неумолимый взгляд. – Мой милый Лесаж, – сказал он, – ты положительно превзошел самого себя. Когда мы, республиканцы, ищем исполнителя наших замыслов, всегда умеем найти наиболее достойного. Признаюсь, что когда я привел Туссака к этому приюту и последовал за вами, то при виде чьих-то ног, торчавших из камина, так растерялся, что обыкновенно сообразительный, никак не мог понять, в чем дело. Однако, Туссак сразу со своей обычной сметливостью понял, что его надо было схватить именно за ноги!
– Довольно слов! – проревел подле меня косматый великан, – все благодаря тому, что мы много говорили и мало действовали, Бонапарт еще носит корону на своей голове, или вернее голову на плечах. Расправимся с этим молодцем, да поскорее приступим к делу!
Нежные, тонкие черты Лесажа невольно манили меня к себе. Я в них искал защиты, но эти большие черные глаза смотрели на меня так холодно, с такой беспомощной жестокостью, когда он оборачивался в мою сторону. – Туссак совершенно прав, – сказал он, – мы вверим ему нашу собственную безопасность, если позволим ему уйти с знанием наших тайн! – Черт с ней, с нашей безопасностью!– воскликнул Туссак, дело совсем не в том, что мы рискуем не иметь успеха в своих планах. Это гораздо важнее!
– То и другое не менее важно и тесно связано одно с другим! Без сомнения, 13-й пункт нашего устава совершенно определенно указывает нам, как мы должны поступить в данном случае. Всякая ответственность слагается с исполнителя 13-го пункта.
Мое сердце повернулось при словах этого человека, поэта по внешности и дикаря по убеждениям.
Но я снова почувствовал, что не все еще потеряно, когда человек с лицом аскета, мало говоривший до сих пор, но все время не сводивший с меня глаз, стал высказывать некоторое беспокойство, некоторую тревогу. – Мой дорогой Люсьен, – сказал он мягким, успокоительным тоном, кладя руку на плечо молодого человека, – мы-философы и мыслители, должны с большим уважением относиться к человеческой жизни! Нельзя так легко относиться к чужим убеждениям и насиловать их. Мы все совершенно согласны, что если бы не неистовства Мюрата…
– Я глубоко уважаю ваши взгляды и мнения, Карл, – прервал его Лесаж, – вы, конечно, согласитесь с тем, что я всегда был услужливым и покорным учеником. Но я опять таки повторяю, что здесь замешана наша безопасность, и что в данном случае нельзя остановиться на половине. Никто так не возмущается жестокостью, как я сам, однако же несколько месяцев тому назад мы вместе с вами присутствовали при убийстве человека с Боу-стрита, и ведь это было сделано Туссаком с такой ловкостью, что зритель чувствовал себя едва ли не хуже, чем жертва. В самом деле нельзя было без ужаса слышать тот ужасный звук, который возвестил, что шея несчастного свернута. Если и вы, и я имеем достаточно характера, чтобы продолжать этот разговор, то я напомню вам, что ужасное дело было совершено по вашему внушению, при менее уважительных причинах!
– Нет, нет, Туссак, остановись! – крикнул тот, кого они звали Карлом; его голос утратил свои мягкие тона и перешел в какой-то визг, когда волосатая рука колосса снова захватила мою шею.
– Я обращаюсь к тебе, Люсьен, как с чисто практической, так и с нравственной точки зрения, – не допускай совершиться этому делу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Отлично, – сказал он, нахлобучивая черную с приподнятыми полями шляпу и быстро бросаясь к двери. Я был уверен, что вы не откажете мне в моей просьбе и не могу долее медлить, потому что в противном случае я останусь без товара.
Он поспешно захлопнул за собою дверь, и шаги его постепенно замерли вдали, заглушенные ревом ветра. Таким образом, я был один в этом таинственном жилище, предоставленный самому себе и жаждущий разрешить все свои недоумения. Я поднял книгую, уроненную под стол. Это было одно из сочинений Руссо. Трудно было предположить, чтобы купец, ожидающий встречи с контрабандистами, стал читать подобные книги. На заголовке было написано Люсьен Лесаж, а внизу женской рукой приписано – «Люсьену от Сибилль». Итак, имя моего добродушного, но странного, незнакомца было Лесаж. Теперь мне предстояло узнать только одно и притом самое интересное, именно, что он спрятал в камин. Прислушавшись несколько минут к звукам, доходившим извне и убедившись, что не было слышно ничего кроме рева бури, я стал на край решетки, как это делал он, и перескочил через нее. Блеск пламени скоро указал мне тот предмет, о котором я так долго думал. В углублении, образовавшемся впоследствие падения одного из кирпичей, лежал маленький сверток. Несомненно, это был именно тот предмет, который мой новый приятель поспешил спрятать, встревоженный приближением постороннего человека. Я взял его и поднес к огню. Это был сверток, завернутый в маленький, четырехугольный кусок желтой блестящей материи, перевязанный кругом белой тесьмой. Когда я развязал его, в нем оказалась целая пачка писем и одна, совершенно особенно сложенная бумага. У меня захватило дыхание, когда я прочел адреса. Первое письмо было на имя гражданина Талейрана, остальные, написанные республиканским стилем, были аддресованы гражданам Фуше, Сольт, Мак Дональд, Бертье и так, постепенно, я прочел целый лист знаменитых имен военных и дипломатических деятелей, столпов нового правления. Что-же мог иметь общего этот мнимый купец с такими высокими личностями? Несомненно разгадка кроется в другой бемаге. Я сложил письма на место и развернул бумагу, которая сейчас-же убедила меня, что соляное болото было для меня более безопасным убежищем, чем это проклятое логовище!
Мои глаза сразу наткнулись на следующие слова:
«Товарищи, сограждане Франции! События дня указывают, что тиран, даже окруженный своими войсками, не может избегнуть мести возмущенного и раздраженного народа! Комитет Трех, временно действующий за республику, приговорил Бонапарта к той-же участи, которая постигла Людовика Капета. В отместку за 19-е Брюмера…
Едва я успел дочитать до указанного места, как вдруг почувствовал, что меня кто-то схватил за ноги; бумага выскользнула из моих рук. Чьи-то железные пальцы плотно обвились вокруг моих ног, и при свете угольев я увидел две руки; несмотря на охвативший меня ужас, я заметил, что руки эти были покрыты густыми, черными волосами и поражали своей величиной. – Так, мой друг, – послышался надо мной чей-то голос, – на этот раз, наконец, нас вполне довольно, чтобы задержать нас!
4. НОЧНЫЕ ПОСЕТИТЕЛИ
Я недолго предавался размышлениям о своем опасном положении: точно схваченную с насеста птицу, меня приподняли за ноги и со всего размаху выбросили в комнату, при этом спиной я ударился о каменный пол с такой силой, что мне казалось, я перестал дышать.
– Не убивай его, Туссак, – сказал чей-то мягкий голос, – надо скачала удостовериться, кто он.
Я чувствовал страшное давление больших пальцев на мой подбородок, так как остальные пальцы железным кольцом сдавили мою гортань: давлением пальцев этот Туссак отогнул мне вверх голову, насколько это было возможно, не ломая шеи.
– Еще четверть дюйма, и я сломал бы ему шею, – сказал тот-же громовой голос, – верьте моему долговременному опыту.
– Не делай этого, Туссак, не делай, – повторил чей-то мягкий голос, – я уже был однажды свидетелем подобной расправы и это ужасное зрелище долго стояло у меня перед глазами!
Моя шея была так повернута, что я не мог видеть тех, от кого зависела моя участь, я мог только лежа слушать их.
– Однако-же приходится считаться с фактами, мой милый Карл! Этот молодец проник во все наши тайны, наша жизнь зависит от него! По голосу у узнал в говорившем Лесажа.
– Мы должны лишить его возможности вредить нам! Отпусти его, Туссак, все равно он не может выбраться отсюда.
С неимоверной силой, давление которой я все время чувствовал на своей шее, я был приподнят и приведен в сидячее положение, что дало мне возможность в первый раз осмотреться вокруг себя и разглядеть получше тех людей, в чьей власти я находился. Очевидно, это были субъекты, на совести которых лежало немало убийств в прошлом, судя по их словам, они не задумаются над убийством и в будущем. Для меня вполне ясно было, что в центре уединенного соляного болота я был совершенно в их руках. Я вспомнил имя, которое носил, и затаил в душе чувство смертельного ужаса, разливающегося по моему существу.
Их было трое в комнате – мой старый знакомец и два новых пришельца. Лесаж стоял у стола с той-же засаленной книгой в руках и совершенно спокойно смотрел на меня. В его глазах отражалась насмешка; в них порою светилось торжество человека, разбившего по всем пунктам своего противника, который теперь принужден был бездействовать. Около него на ящике сидел человек лет пятидесяти с лицом аскета. На его желтом лице виднелись глубоко-вдавшиеся глаза, резко-очерченные губы; кожа его, изборожденная морщинами, спускалась складками с резко выдававшегося подбородка. Он был одет в костюм табачного цвета, причем длинные ноги его поражали своей худобой. Он с грустью покачивал головой, глядя на меня, и я читал утешение в его, казалось, безчеловечных глазах. Третий, Туссак, положительно устрашал меня! Это был колосс коренастого сложения, с непомерно развитыми мускулами. Его огромые ноги были искривлены, как у обезъяны; вместо рук у него были громадные лапы, которые все время держали меня за шиворот. Было что-то животное во всей его внешности; борода начиналась от глаз и совершенно скрывала выражение его лица, ускользавшее от вас, потому что всклоченные волосы торчали во все стороны, как солома. Взгляд его больших черных глаз переходил с меня на его приятелей. В нем я читал свой приговор. Если те двое были судьями, я не мог дальше сомневаться, кто был палач!
– Когда он пришел? Чем он занимается? Как он мог найти это убежище? – спросил тот, кто, казалось мне, был на моей стороне.
– Когда он только что подошел сюда, я принял его за вас, – ответил Лесаж, – в такую адскую ночь вряд-ли можно было рассчитывать встретить кого-нибудь другого на болоте. Поняв свою ошибку, я запер дверь и спрятал бумаги в камин. Я совершенно упустил из виду, что он мог видеть все это через щель в двери, но когда я вышел, чтобы указать ему дорогу, мне сразу бросилась в глаза эта щель. Я более уже не сомневался, что он видел мои действия, и, конечно, они возбудили его любопытство настолько, что он не перестанет думать о них и сделает попытку разъяснить все себе. Я вернул его в избушку, чтобы иметь время рассудить, что делать с ним. – Черт возьми! Пара ударов этого топорика и постель в самом покойном углу соляного болота исправят все происшедшее, – сказал Туссак, сидевший рядом со мною.
– Совершенно верно, мой милый Туссак, но к чему-же сразу открывать свои козыри? Надо быть более разборчивым и сообразительным! – Что-же было дальше?
– Первым делом моим было узнать, кто этот Лаваль?
– Как вы назвали его? – вскрикнул старик.
– Он назвал себя Луи Лавалем. Я повторяю, мне необходимо было убедиться в своем предположении, видел-ли он, как я запрятал бумаги. Это не только было важно для нас, но, и как видите, оказалось роковым для него. Я дожидался вашего приближения, и тогда только оставил его одного. Я следил за ним из окна и увидел, как он бросился в наш тайник. Когда мы взошли, я обратился к тебе, Туссак, с просьбой вытащить его из-за камина, и вот он лежит перед вами.
Красивый брюнет обвел всех взором, чувствуя одобрение товарищей, а старик вспеснул руками, бросая на меня суровый, неумолимый взгляд. – Мой милый Лесаж, – сказал он, – ты положительно превзошел самого себя. Когда мы, республиканцы, ищем исполнителя наших замыслов, всегда умеем найти наиболее достойного. Признаюсь, что когда я привел Туссака к этому приюту и последовал за вами, то при виде чьих-то ног, торчавших из камина, так растерялся, что обыкновенно сообразительный, никак не мог понять, в чем дело. Однако, Туссак сразу со своей обычной сметливостью понял, что его надо было схватить именно за ноги!
– Довольно слов! – проревел подле меня косматый великан, – все благодаря тому, что мы много говорили и мало действовали, Бонапарт еще носит корону на своей голове, или вернее голову на плечах. Расправимся с этим молодцем, да поскорее приступим к делу!
Нежные, тонкие черты Лесажа невольно манили меня к себе. Я в них искал защиты, но эти большие черные глаза смотрели на меня так холодно, с такой беспомощной жестокостью, когда он оборачивался в мою сторону. – Туссак совершенно прав, – сказал он, – мы вверим ему нашу собственную безопасность, если позволим ему уйти с знанием наших тайн! – Черт с ней, с нашей безопасностью!– воскликнул Туссак, дело совсем не в том, что мы рискуем не иметь успеха в своих планах. Это гораздо важнее!
– То и другое не менее важно и тесно связано одно с другим! Без сомнения, 13-й пункт нашего устава совершенно определенно указывает нам, как мы должны поступить в данном случае. Всякая ответственность слагается с исполнителя 13-го пункта.
Мое сердце повернулось при словах этого человека, поэта по внешности и дикаря по убеждениям.
Но я снова почувствовал, что не все еще потеряно, когда человек с лицом аскета, мало говоривший до сих пор, но все время не сводивший с меня глаз, стал высказывать некоторое беспокойство, некоторую тревогу. – Мой дорогой Люсьен, – сказал он мягким, успокоительным тоном, кладя руку на плечо молодого человека, – мы-философы и мыслители, должны с большим уважением относиться к человеческой жизни! Нельзя так легко относиться к чужим убеждениям и насиловать их. Мы все совершенно согласны, что если бы не неистовства Мюрата…
– Я глубоко уважаю ваши взгляды и мнения, Карл, – прервал его Лесаж, – вы, конечно, согласитесь с тем, что я всегда был услужливым и покорным учеником. Но я опять таки повторяю, что здесь замешана наша безопасность, и что в данном случае нельзя остановиться на половине. Никто так не возмущается жестокостью, как я сам, однако же несколько месяцев тому назад мы вместе с вами присутствовали при убийстве человека с Боу-стрита, и ведь это было сделано Туссаком с такой ловкостью, что зритель чувствовал себя едва ли не хуже, чем жертва. В самом деле нельзя было без ужаса слышать тот ужасный звук, который возвестил, что шея несчастного свернута. Если и вы, и я имеем достаточно характера, чтобы продолжать этот разговор, то я напомню вам, что ужасное дело было совершено по вашему внушению, при менее уважительных причинах!
– Нет, нет, Туссак, остановись! – крикнул тот, кого они звали Карлом; его голос утратил свои мягкие тона и перешел в какой-то визг, когда волосатая рука колосса снова захватила мою шею.
– Я обращаюсь к тебе, Люсьен, как с чисто практической, так и с нравственной точки зрения, – не допускай совершиться этому делу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26