В
первую очередь ему. Еще я хотел: чтобы он открылся мне. Где-то же должен
проговориться, кто есть он?
Интересно то, что после этой злой размолвки Ковалев сам позвонил мне.
И говорил как ни в чем не бывало. "Ну что с книжкой? Ты не вороти носом.
Мне она нужна, а ты заработаешь прилично. Плюнь на то, что грозил,
разотри". Я ему стал нравиться больше такой, огрызающийся...
И я перебирал бумажки, фотографии, справки. Вячеслав Максимович
Ковалев. Бедное детство в сельской семье. Восемь детей. Он самый младший,
любимчик отца. Отец контуженный. Умерла мать. Славик был активистом: ночью
Славик приносил в дом пшеницу, просо, нередко мясо и масло. Потом о них на
селе недобро говорили, но в то уже время, к зиме последней, Славика тут не
было: он учился на летчика, и это тогда было почетно. Приезжал весь в
значках, в кожанке, лихо отплясывал дома чечетку, говорили, что - как в
кино американцы.
Уезжал из отпуска с приключениями. До этого "врезался" в
двадцатидвухлетнюю вдову Клаву, мужа которой забили ребята соседнего села
за ухарство. Говорили, молодого лейтенанта любовь так взяла в свои
шершавые руки, что он дважды падал в обморок, когда в доме говорили:
- Клавка сегодня принимала председателя артели.
Даже, на что контуженный, его отец, тряся головой, выговаривал:
- С-сучка в женском виде!
Клавка сама пришла в дом, когда ей рассказали о лейтенанте и его
такой нездешней страсти: тутошние мужики любить - любили, но тихо, без
надрыва и истерики. В доме уже, рядом с контуженным, однако неглупым и
работящим отцом Вячеслава, находилась миловидная, ладненькая, манюсенького
роста женщина, мачеха. Клавка ей и зашептала на ушко:
- Оставила бы нас поговорить с товарищем лейтенантом...
Никого в доме на тот час не было. Мачеха уважила Клавкину просьбу, но
как женщина подглядывала в окно, что они там делают. Клавка бесстыдно
сняла кофточку и прижимала свои полные груди к лицу красивого летчика...
Через много лет Вячеслав Максимович повторил подобную влюбленность. И
объектом его была уже другая женщина. Блистательно она к тому времени
расцвела. Муж привез ее, наверное, на учебу с собой не зря. Соблазн был
для таких, как генерал Ковалев, великий.
Лена потом рассказывала Павликовой: один генерал упал в обморок,
когда танцевал с ней. Генерал был этот - председателем какой-то комиссии,
которая проверяла академию, где учился ее муж. Генерал потом писал ей
письма такого свойства: к нему вернулась-де молодость, ибо в молодости
случилась с ним подобная история.
Леночка была тогда в светлом платье, ее великолепные ноги, на которые
всегда заглядывались мужчины, просвечивались через редкой красоты ткань, и
этот генерал это все видел, как во сне, и он просил Леночку, пожалуйста,
простить за такую, не мужскую слабость: Боже, упасть в обморок!
Эта комиссия генерала потом вдруг занималась немаловажным, скорее,
даже сверхважным: раскрытием диверсии в академии. И генерал Леночке
признался, когда пошел провожать ее, что дело архискверное! В то время вся
группа Павла Афанасьевича Шугова вынуждена была коротать время в наспех
оборудованных помещениях летнего лагеря. Группа была специально вывезена
туда на время проверки.
Генерал все рассказал Леночке про себя. Недавно поместил в больницу
жену, теперь временно холостякует... И не соизволит ли Леночка принять
приглашение посетить его обитель? Ведь он, между прочим, держит на
контроле это архискверное дело!
Леночка сказала: а почему бы и нет? Хочется посмотреть, как временно
живут одинокие мужчины.
- Нет, нет! Я не одинок! - возразил генерал слишком горячо. - С тех
пор, Леночка... Я скажу о банальных вещах. И скажу банально... Но с тех
самых пор, как я... упал в обморок, я стал не одинок!
Она засмеялась:
- Неужели я виновата в этом?
- Леночка, конечно, вы. Смешно, правда? Но я рядом с вами молодею.
Собственно, я начинаю понимать, почему тогда, в седую старину, пожилые
люди так украшали себя молодыми женами. Я когда теперь думаю об этом, мне
невмоготу.
Генерал открыл дверь замысловатым, неестественно длинным ключом. Она
посмотрела на него с иронией, однако он заметил, что теперь это самый
модный, самый надежный замок. Он говорил это полушутливо-полусерьезно. И
она поверила ему уже в пятикомнатной квартире-музее, где все было
настолько тщательно и с любовью подобрано, что, если бы и нашлись глубоко
разбирающиеся, со вкусом люди, они бы не смогли ни к чему придраться.
Здесь была старинная, но не пахнущая тленом мебель, а вызывающая
приглашать осмотреть ее, пальчиком одним дотронуться вначале, затем
бережно и с любовью погладить, восхититься, вобрать в себя здешнюю,
божественно сотворенную кровать, низкую, итальянского образца, сделанную
лучшей фирмой, которая пользуется всемирной славой; этажерку, куда можно,
отстегнув от ушей, удобно уместить в нише серьги; необыкновенную люстру,
ровно освещающую сказочно подобранный, квадрат к квадрату, пол... Чего тут
только еще не было!
Ее терзала одна мысль: когда он, этот пожилой красавец-генерал,
начнет приступ? И это волновало, воображение ее было вспыхивающим. Кроме
этого, она давно не жила с Павлом Афанасьевичем. Не жила с тех самых пор,
когда, после того самого вечера, он осудил ее за то, что она искусственно
взбодрила и себя, и окружающих, надев такое тонкое, пусть и красивое,
платье, через которое все можно рассмотреть. Его ревность не имела границ,
и в этот раз она решила его проучить. Но все это давалось им с трудом, и
две недели они спали порознь, а потом вдруг эта отправка группы в летние
казармы...
- Коньяк? Водочка? Вино?
Он упрашивал учтиво. Он уже переоделся. И как ни странно, без формы
он выглядел намного моложе, интереснее и значительнее. У него была гордая
седеющая голова, широкий лоб, прямой и красивый нос, полные и жадные к
любви губы. Он чуточку уже пах духами, и нежный этот запах постепенно
молодую женщину тревожил, тревожил все больше и больше.
- Кто будет хозяйничать? - спросила она.
- Как пожелаете. Я бы на вашем месте сходил в ванну, можно
освежиться. А я пока приглашу нашу домохозяйку Марью Ивановну. Она здесь,
рядом. Минута хода.
- Идет, - кивнула она головой.
"Я не хочу, - сказала она себе, уходя в ванную. - Я здесь не первая и
не последняя". Но тут же, второй, какой-то чужой и очень взвешенный голос
перебил: это архискверное дело, Боже! Ведь в самом деле - скверно, если
впутать в историю мужа... А потом... Генерал не падал в обморок от других!
Он упал рядом с тобой!
Она или шутила, или просто издевалась над ситуацией, в которой
оказалась.
Когда она вернулась из ванной, все сияло на столе, и было это
уважительное серьезное угощение. Даже в доме ее отца, жившего всегда
нескудно, такого сдержанного обилия и величия стола не было. От икры,
балыка, арбуза свежего и крупного инжира, ананасов... Скорее, можно было
бы что-то пропустить, не назвать, чем вспоминать, чего тут не хватает.
Сдержанность ему изменила потом, когда выпил много коньяка, ничуть не
опьянев. Он ей сказал потом на ее комплимент, что он так в таком виде
хорошо держится: в том и счастье - уметь пить в этом не избавленном от
подозрений мире. Уметь и владеть собой потом!
Она взяла инициативу в свои руки, и ему это понравилось, и он был
неистощим, это был великий любовник.
- Так в чем же еще счастье? - шептала она, и он то ученически ей
подчинялся, радуясь этому, то повторял, наверное, уже испробованное, но
всякий раз по-новому восхитительное.
- Ты всегда такова? - спросил он ее вечером.
- Я хочу ребенка.
Леночка все это передала потом Павликовой. И та ей сказала:
- Думаешь, если бесится в постели, значит, сразу и ребеночек будет?
Надо при всем том любить. Это же главное.
- Я любила Шугова.
- А сейчас не любишь?
- Но по сравнению с ним Шугов в этом мальчик!
- А ты когда-нибудь с Шуговым так делала, как с этим пьяным
старикашкой?
- А ты со своим делаешь? Шугов же - муж!
- Дурочка! Когда мой приезжает с заставы, приезжает усталый, пыльный,
потный, я веду его к большому корыту... Я обмою каждый его пальчик. Ты
думаешь, только дети любят ласку? Я... Ах, что я делаю в любви к нему, мне
стыдно и говорить! И он млеет... Я веду его в своем халатике... И красота
моя, и красота моей любви к нему кричит, как жаворонок в небе. Я задыхаюсь
в чувстве уважения к его такой замечательной профессии. Я знаю, что он
нужен и мне, и другим, такой мной любимый. Я люблю его за всех. За тех,
кто ему верит. Я люблю его за детей. Я люблю его - как женщина...
- А я сама соскучилась по ласкам. И этот старик ласкал меня столько,
сколько Шугов не ласкал за все годы совместной со мной жизни...

Лена была не точна. Шугов был для нее всем. И мужем. И мужчиной. И
отцом. И ребенком. Шугов любил ее, но он был нетерпим к ее необдуманным
шагам. Ей казалось, ничего нет проще вести себя с мужчиной открыто, как с
равным, не стыдясь. И выходило так: иные женщины в гарнизонах говорили о
ней нелестно: мол, сама лезет на приключения. Тогда Шугов, когда
происходило это, делал ей замечания. Они ссорились, даже несколько раз
доходило у них из-за этого до развода.
Но то, что произошло один раз с генералом, почему-то не повторилось в
другой раз, когда генерал прислал за ней машину и ввел снова в свой дом.
Она решила, что он - метеор. Почему она так придумала? От случившегося.
В третий раз она ему шутя высказала:
- Ты как всякое атмосферное явление. Как метеор. Как дождь, как снег,
радуга, зарница, мираж. Произвел первый эффект и исчез, иссяк.
- Ты, Лена, цинична. Еще тогда, в первый раз, я это понял.
- Я просто нерастраченная женщина.
- А я теряю голову только при новизне.
- Я видела в твоей ванной новое женское белье.
- Это не установленная очередь. Хотя... У нас, Лена, есть феномены.
Они часто меняют женщин. У нас это может быть легко.
- У вас? В учреждении?
- Да, у нас.
- Ты из госбезопасности?
- Давно бы могла догадаться, раз я возглавил такую комиссию. Откуда
же я могу быть?
- Неужели ты думаешь, что женщины в страхе так охотно идут с вами на
связь?
- А что бы ты сделала, Лена, если бы тебя - да в каталажку?
- Надо найти за что? У меня чисты предки. И чиста я.
- У тебя с некоторых пор нечист муж, Лена. И я думаю, что ты, приходя
сюда, ни на минуту об этом не забываешь. Ты и старалась так потому...
Сознайся, боишься за своего Шугова?

Генерал детально ей впервые рассказал, что случилось в учебном
заведении, где учится ее муж. Это чрезвычайное происшествие! И генерал
уверен: не все еще поняли на курсе всю трагичность своей дальнейшей
судьбы.
- Что? И Павел в их числе? - Она притворилась.
- Я думаю, карьера его на этом кончилась.
- Почему ты так говоришь? - вдруг вспыхнула. - А я? Разве ты не
потянул меня в постель для того, чтобы сделать моему мужу исключение?
- Нет, - жестко сказал генерал. - Я уже объяснял тебе... Объясню еще
раз. - Глаза у него позеленели, стали непроницаемы, бесчеловечны. - Я
потянул тебя... Прихоть! Я перед тобой упал к тому же в обморок!
- Теперь ты спокоен, когда я рядом?
- Теперь я метеор. Может, это и верно. Я сгораю. И буду сгорать, лишь
приближаясь к тебе! - Взгляд его бы ненежен, сух, бесцветен.
- Кому же нужны такие старики! - свистнула она по-мужски. - Чудеса!
Мальчик!

Шел високосный год. И все свои невезения Шугов сваливал на него. Ему
действительно не везло по службе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35