Он сильно поддерживал молодую американскую докторшу всеми возможными способами и считал своим основным делом присматривать за ее благополучием, когда она казалась совершенно не способной сделать что-нибудь для себя. В частности, сейчас он был озабочен тем, что она находилась на службе двенадцать часов подряд и это начало сказываться.
— Вы уйдете после этого пациента, мисс?
— Как я могу, Джой? — ответила она. — Они будут поступать всю ночь.
Некоторое время бомбы падали на другой стороне Темзы, теперь же взрыв раздался близко. Все здание содрогнулось, донесся звон бьющегося стекла. Лампы на мгновение пригасли, где-то зашелся плачем ребенок.
— Боже мой, Джерри выбрал как раз это время — заметил Каллаген.
— Что вы имеете в виду? — спросила она, сосредоточенная на своей работе.
Он, казалось, удивился:
— Не знаете, кто здесь сегодня, мисс? Сам Эйзенхауэр. Появился внезапно примерно за час до бомбежки.
Она прервалась и озадаченно посмотрела на него:
— Генерал Эйзенхауэр? Здесь?
— Посетил парашютистов-янки из семьдесят третьей палаты. Этих парней на прошлой неделе выбросили над Парижем. Я слышал, он наградил некоторых.
Она не восприняла, вдруг почувствовав сильную усталость. Повернувшись к пациенту, она наложила последнюю пару швов.
— Я забинтую — сказал Каллаген. — Приготовьте себе чашечку чая.
Когда она снимала резиновые перчатки, молодой пожарный повернул голову и посмотрел на нее:
— Так вы янки, доктор?
— Верно.
— Нет ли жвачки, дорогуша?
Она улыбнулась и достала из кармана зажигалку:
— Нет, но могу дать огоньку.
Она вынула сигарету у него изо рта, прикурила и вернула ему:
— Теперь все будет в порядке.
Он улыбнулся:
— Вы готовите так же хорошо, док?
— Когда есть время.
Внезапно усилие держать улыбку оказалось слишком непосильным, она повернулась и быстро вышла в коридор. Каллаген прав. Ей необходима чашечка чая, очень сильно необходима. И часов пятнадцать сна потом — но это, конечно, совершенно невозможно.
Она смотрела вдоль коридора, когда занавеска одной клетушки отодвинулась и появилась молодая сиделка. Она, очевидно, была в панике, руки в крови. Дико озираясь, она заметила Джанет и позвала ее беззвучно, потому что в этот момент достаточно близко упала еще одна тяжелая бомба, сотрясая стены и осыпая штукатурку с потолка.
Джанет схватила ее за плечи:
— Что случилось?
Девушка попыталась заговорить, судорожно указывая на клетушку, но упала еще бомба, и Джанет, отодвинув ее в сторону, вошла. Женщина, лежавшая на мягком операционном столе, накрытая простыней, очевидно, находилась в разгаре родов. Склонившийся к ней молодой человек был в порванной и пыльной форме капрала коммандос.
— Кто вы? — Усталость исчезла, словно ее и не бывало.
— Ее муж, мисс. Она рожает. — Она дернула Джанет за рукав — Ради бога, сделайте что-нибудь.
Джанет откинула простыню:
— Когда она начала?
— С полчаса, может, немного больше. Мы были на Хай-стрит, когда включились сирены, поэтому мы зашли на станцию метро Боро. Когда ей стало плохо, я подумала, что лучше пройти в госпиталь, но снаружи был ад. Бомбы засыпали весь район.
Еще одна упала очень близко к госпиталю и следом другая. На мгновение лампы выключились. Женщина на столе кричала от боли и страха. Когда включился свет, ее глаза чуть не вылезали из орбит, она пыталась сесть.
Джанет толкнула ее назад и повернулась к молодой сиделке:
— Вы знаете, что роды идут не так, как надо?
— Я не уверена — ответила девушка. — Я только стажер. — Она взглянула на руки. — Было много крови.
Молодой коммандос дернул Джанет за рукав:
— Как идут роды? Что будет дальше?
— Ребенок обычно появляется головой вперед — спокойно сказала Джанет. — Здесь у нас обратное положение. Это значит, что он появляется спиной.
— Вы справитесь?
— Думаю, да, но мы потеряли много времени. Я хочу, чтобы вы остались с женой, держали ее за руку и говорили с ней. Говорите все, что хотите, только не останавливайтесь.
— Позвать сестру Джонсон? — спросила молодая сиделка.
— Нет времени — ответила Джанет. — Вы нужны здесь.
Бомбы теперь падали все время и от их разрывов разразилась паника среди толпы, ожидавшей в приемном покое. Джанет сделала глубокий вдох, пытаясь игнорировать мир кошмара снаружи и сконцентрироваться на предстоящей задаче.
Первой проблемой было высвободить ножки. Она осторожно зондировала внутри, пока ей удалось пропустить палец под одной из коленочек ребенка. Ножка немедленно согнулась и так же сделала вторая, когда она повторила манипуляцию.
Женщина закричала и Джанет сказала мужу:
— Говорите, чтобы она тужилась. Сильно.
Через мгновение ножки высвободились. Она протянула руки молодой сиделке, чтобы та стерла кровь, потом схватила за ножки и крепко тянула, пока не появились плечики.
Теперь надо было заняться ручками. Она поворачивала ребенка влево, пока не согнулось плечико, просунула палец под локоток и высвободила левую ручку. Бомбы все падали, но уже дальше, и она повторила все с правой рукой.
Снаружи доносился ужасный шум, люди бегали взад-вперед по коридору, пахло гарью. Она прошептала молодой сиделке:
— Пока все хорошо. Теперь голову.
Она положила правую руку под ребенка и сунула указательный палец в его ротик, потом попробовала, хорошо ли уцепилась левой рукой за плечи, и начала тянуть. Медленно, очень медленно, но требовалась такая значительная сила, что пот выступил на лбу.
Наконец, головка освободилась и была в ее руках. Но было очевидно, что ребенок не дышит, все его тельце было цвета глубокого пурпура.
— Вату, быстро.
Молодая сиделка передала вату и Джанет очистила рот и ноздри.
— Теперь сходите за сестрой Джанет, если она не занята, или за Каллагеном. Кого-нибудь, только быстрее.
Девушка выбежала, а Джанет начала дуть в крошечный ротик. Совершенно неожиданно ребенок вздрогнул, сделал громкий вздох и начал кричать.
Джанет подняла глаза и увидела, что молодой коммандос дикими глазами уставился на нее.
— Девочка — сказала она, — если вам интересно.
Его жена задушенно застонала и потеряла сознание. В это мгновение занавеска откинулась и вбежала сестра Джонсон. Джанет вручила ребенке ей.
— Это вам, сестра — сказала она. — Я займусь матерью — и она локтем отодвинула молодого коммандос с дороги и склонилась над его женой.
***
Когда бомбежка кончилась, было уже поздно. Она вышла на крыльцо, выкурить сигарету и усталость снова охватила ее.
— О боже — кротко сказала она. — Когда-нибудь кончится эта война?
По ту сторону Темзы возле Вестминстера горели пожары и кислый запах дыма наполнял воздух. Сзади резко распахнулась черная светонепроницаемая занавеска и появился Каллаген с американским офицером в плаще и в фуражке с козырьком.
— О, вот вы где, доктор — сказал Каллаген. — Все обежал из-за вас. Этот джентльмен хочет с вами поговорить.
— Полковник Брисингем, мэм. — Он четко отсалютовал.
Каллаген удалился, оставив их одних на тускло освещенном крыльце.
— Что я могу сделать для вас, полковник? — спросила Джанет.
— Генерал Эйзенхауэр хотел бы поговорить с вами, мэм, если вы уделите ему несколько минут вашего времени.
Он выговаривал слова степенно и вежливо, но Джанет казалось, что крыльцо очень медленно колышется. Она пошатнулась на полковника и тот подхватил ее.
— С вами все в порядке?
— Слишком долгий день. — Она глубоко вдохнула воздух — Где генерал?
— Прямо через двор, мэм, в штабной машине. Следуйте за мной. Боюсь, что у нас мало времени. Он должен вернуться в Париж к завтрашнему утру.
Машина стояла в углу возле главных ворот. Она увидела окружавшие ее джипы, каски военной полиции. Брисингем открыл заднюю дверь.
— Доктор Манро, генерал.
Джанет помедлила, потом забралась внутрь и Брисингем закрыл дверь. В слабом свете пульта она могла составить лишь общее впечатление. Он был во френче и в фуражке, она плохо различала лицо, если не считать блеска зубов в неподражаемой улыбке.
— Вы удивитесь, если я скажу, что чувствую, словно знаю вас? — спросил Эйзенхауэр.
Она нахмурилась, потом нашла решение:
— Дядя Кэри?
Он усмехнулся:
— Мы все время говорили о вас за кофе в штабе, когда вместе набрасывали план Оверлорд. Но я знал его задолго до того. Панама, тысяча девятьсот двадцать второй — двадцать третий. Я был майором, а он, как я помню, лейтенант-коммандером с репутацией человека, которым трудно управлять.
— Он не изменился.
— Ни в малейшей степени. — Он сделал паузу. — Например, когда он тонул на норвежском эсминце в день-Д. Он вообще не должен был быть там. Прямое нарушение собственных приказов.
— Что стоило ему глаза и половины руки.
— Знаю. Скажите: это местечко Фада — шотландский остров, где он сейчас находится — что он там делает?
— Оттуда происходит семья его матери. Прямо перед войной он получил коттедж в наследство от кузена. Он хотел где-то спрятаться на время, и мне кажется, ему там хорошо. Это странное место.
— Думаете, он там что-то ищет?
— Наверное.
Генерал кивнул:
— Знаете, он пытается вернуться в строй?
— Нет, но это меня не удивляет.
— И меня. В его возрасте он не может изменить свою природу за один день, но это просто невозможно, вы должны понимать. Один глаз, недействующая рука. Он отдал все, что мог…
— Кроме жизни.
— Черт побери! — сказал Эйзенхауэр. — Военно-морской департамент не желает шевелиться. Они хотят, чтобы он немедленно ушел в отставку.
— А вы?
Он тяжело вздохнул:
— Он прислал мне личное письмо через молодого морского офицера в отпуске. Удачно, что я оказался сегодня в Лондоне.
— Он просит вас о помощи? Кэри Рив? — Она улыбнулась. — Ну, генерал, это действительно кое-что.
— Та же мысль возникла и у меня — сказал Эйзенхауэр.
— И вы можете помочь?
— У меня есть для него работа в Париже, начиная с первого октября. Заместитель директора в штабе координации материального и кадрового снабжения.
— Работа за столом?
Джанет покачала головой:
— Этого он избегает.
— Старые дни миновали. Если он хочет работу, для него есть одна. Иначе — погост. Он должен понимать.
— Захочет ли он? — мягко сказала она, словно самой себе.
Эйзенхауэр сказал:
— Подумайте, есть ли у вас возможность взять несколько дней отпуска, съездить и повидать его?
Она задумалась.
— Думаю, да. За последние полгода у меня был только один выходной.
— Чудесно — сказал он. — Естественно, я прикажу кому-нибудь из моего штаба приготовить для вас необходимые проездные документы. Я дам вам письмо, в котором ясно выскажусь о своем предложении. Но настоящее давление должно исходить от вас.
В окно постучали. Эйзенхауэр опустил стекло, появился Брисингем:
— Нам нужно двигаться, если мы хотим успеть на самолет, генерал.
Эйзенхауэр нетерпеливо кивнул и снова поднял стекло.
— Они не оставляют меня в одиночестве ни на минуту. Война — это ад, даже для генералов, поверьте.
***
Далеко в Атлантике горизонт потрескивал полосами молний и начинался сильный дождь. Ветер достиг 8 баллов по шкале Бофорта, по морю двигались гороподобные волны и «Дойчланд» шла только под узкими парусами, за штурвалом стояли Рихтер и Штурм.
В четвертую склянку первой вахты внезапный злой шквал с невероятной силой ударил с юго-востока, градины сыпались, словно пули. «Дойчланд» накренилась на борт, отклонившись от курса почти на пять румбов, Штурм потерял равновесие и потоком воды его унесло по палубе, Рихтер в одиночку отчаянно боролся с вращающимся штурвалом. Когда ветер нанес очередной зверский удар, «Дойчланд» пошатнулась и начала переворачиваться.
Бергеру не спалось и он лежал на койке почти час, куря сигару и слушая музыку шторма. Все части судна трещали и стонали, ветер свистел в снастях на тысячу разных голосов. Он был одет на плохую погоду, в морских ботинках и клеенчатом плаще, готовый к любой неожиданности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Вы уйдете после этого пациента, мисс?
— Как я могу, Джой? — ответила она. — Они будут поступать всю ночь.
Некоторое время бомбы падали на другой стороне Темзы, теперь же взрыв раздался близко. Все здание содрогнулось, донесся звон бьющегося стекла. Лампы на мгновение пригасли, где-то зашелся плачем ребенок.
— Боже мой, Джерри выбрал как раз это время — заметил Каллаген.
— Что вы имеете в виду? — спросила она, сосредоточенная на своей работе.
Он, казалось, удивился:
— Не знаете, кто здесь сегодня, мисс? Сам Эйзенхауэр. Появился внезапно примерно за час до бомбежки.
Она прервалась и озадаченно посмотрела на него:
— Генерал Эйзенхауэр? Здесь?
— Посетил парашютистов-янки из семьдесят третьей палаты. Этих парней на прошлой неделе выбросили над Парижем. Я слышал, он наградил некоторых.
Она не восприняла, вдруг почувствовав сильную усталость. Повернувшись к пациенту, она наложила последнюю пару швов.
— Я забинтую — сказал Каллаген. — Приготовьте себе чашечку чая.
Когда она снимала резиновые перчатки, молодой пожарный повернул голову и посмотрел на нее:
— Так вы янки, доктор?
— Верно.
— Нет ли жвачки, дорогуша?
Она улыбнулась и достала из кармана зажигалку:
— Нет, но могу дать огоньку.
Она вынула сигарету у него изо рта, прикурила и вернула ему:
— Теперь все будет в порядке.
Он улыбнулся:
— Вы готовите так же хорошо, док?
— Когда есть время.
Внезапно усилие держать улыбку оказалось слишком непосильным, она повернулась и быстро вышла в коридор. Каллаген прав. Ей необходима чашечка чая, очень сильно необходима. И часов пятнадцать сна потом — но это, конечно, совершенно невозможно.
Она смотрела вдоль коридора, когда занавеска одной клетушки отодвинулась и появилась молодая сиделка. Она, очевидно, была в панике, руки в крови. Дико озираясь, она заметила Джанет и позвала ее беззвучно, потому что в этот момент достаточно близко упала еще одна тяжелая бомба, сотрясая стены и осыпая штукатурку с потолка.
Джанет схватила ее за плечи:
— Что случилось?
Девушка попыталась заговорить, судорожно указывая на клетушку, но упала еще бомба, и Джанет, отодвинув ее в сторону, вошла. Женщина, лежавшая на мягком операционном столе, накрытая простыней, очевидно, находилась в разгаре родов. Склонившийся к ней молодой человек был в порванной и пыльной форме капрала коммандос.
— Кто вы? — Усталость исчезла, словно ее и не бывало.
— Ее муж, мисс. Она рожает. — Она дернула Джанет за рукав — Ради бога, сделайте что-нибудь.
Джанет откинула простыню:
— Когда она начала?
— С полчаса, может, немного больше. Мы были на Хай-стрит, когда включились сирены, поэтому мы зашли на станцию метро Боро. Когда ей стало плохо, я подумала, что лучше пройти в госпиталь, но снаружи был ад. Бомбы засыпали весь район.
Еще одна упала очень близко к госпиталю и следом другая. На мгновение лампы выключились. Женщина на столе кричала от боли и страха. Когда включился свет, ее глаза чуть не вылезали из орбит, она пыталась сесть.
Джанет толкнула ее назад и повернулась к молодой сиделке:
— Вы знаете, что роды идут не так, как надо?
— Я не уверена — ответила девушка. — Я только стажер. — Она взглянула на руки. — Было много крови.
Молодой коммандос дернул Джанет за рукав:
— Как идут роды? Что будет дальше?
— Ребенок обычно появляется головой вперед — спокойно сказала Джанет. — Здесь у нас обратное положение. Это значит, что он появляется спиной.
— Вы справитесь?
— Думаю, да, но мы потеряли много времени. Я хочу, чтобы вы остались с женой, держали ее за руку и говорили с ней. Говорите все, что хотите, только не останавливайтесь.
— Позвать сестру Джонсон? — спросила молодая сиделка.
— Нет времени — ответила Джанет. — Вы нужны здесь.
Бомбы теперь падали все время и от их разрывов разразилась паника среди толпы, ожидавшей в приемном покое. Джанет сделала глубокий вдох, пытаясь игнорировать мир кошмара снаружи и сконцентрироваться на предстоящей задаче.
Первой проблемой было высвободить ножки. Она осторожно зондировала внутри, пока ей удалось пропустить палец под одной из коленочек ребенка. Ножка немедленно согнулась и так же сделала вторая, когда она повторила манипуляцию.
Женщина закричала и Джанет сказала мужу:
— Говорите, чтобы она тужилась. Сильно.
Через мгновение ножки высвободились. Она протянула руки молодой сиделке, чтобы та стерла кровь, потом схватила за ножки и крепко тянула, пока не появились плечики.
Теперь надо было заняться ручками. Она поворачивала ребенка влево, пока не согнулось плечико, просунула палец под локоток и высвободила левую ручку. Бомбы все падали, но уже дальше, и она повторила все с правой рукой.
Снаружи доносился ужасный шум, люди бегали взад-вперед по коридору, пахло гарью. Она прошептала молодой сиделке:
— Пока все хорошо. Теперь голову.
Она положила правую руку под ребенка и сунула указательный палец в его ротик, потом попробовала, хорошо ли уцепилась левой рукой за плечи, и начала тянуть. Медленно, очень медленно, но требовалась такая значительная сила, что пот выступил на лбу.
Наконец, головка освободилась и была в ее руках. Но было очевидно, что ребенок не дышит, все его тельце было цвета глубокого пурпура.
— Вату, быстро.
Молодая сиделка передала вату и Джанет очистила рот и ноздри.
— Теперь сходите за сестрой Джанет, если она не занята, или за Каллагеном. Кого-нибудь, только быстрее.
Девушка выбежала, а Джанет начала дуть в крошечный ротик. Совершенно неожиданно ребенок вздрогнул, сделал громкий вздох и начал кричать.
Джанет подняла глаза и увидела, что молодой коммандос дикими глазами уставился на нее.
— Девочка — сказала она, — если вам интересно.
Его жена задушенно застонала и потеряла сознание. В это мгновение занавеска откинулась и вбежала сестра Джонсон. Джанет вручила ребенке ей.
— Это вам, сестра — сказала она. — Я займусь матерью — и она локтем отодвинула молодого коммандос с дороги и склонилась над его женой.
***
Когда бомбежка кончилась, было уже поздно. Она вышла на крыльцо, выкурить сигарету и усталость снова охватила ее.
— О боже — кротко сказала она. — Когда-нибудь кончится эта война?
По ту сторону Темзы возле Вестминстера горели пожары и кислый запах дыма наполнял воздух. Сзади резко распахнулась черная светонепроницаемая занавеска и появился Каллаген с американским офицером в плаще и в фуражке с козырьком.
— О, вот вы где, доктор — сказал Каллаген. — Все обежал из-за вас. Этот джентльмен хочет с вами поговорить.
— Полковник Брисингем, мэм. — Он четко отсалютовал.
Каллаген удалился, оставив их одних на тускло освещенном крыльце.
— Что я могу сделать для вас, полковник? — спросила Джанет.
— Генерал Эйзенхауэр хотел бы поговорить с вами, мэм, если вы уделите ему несколько минут вашего времени.
Он выговаривал слова степенно и вежливо, но Джанет казалось, что крыльцо очень медленно колышется. Она пошатнулась на полковника и тот подхватил ее.
— С вами все в порядке?
— Слишком долгий день. — Она глубоко вдохнула воздух — Где генерал?
— Прямо через двор, мэм, в штабной машине. Следуйте за мной. Боюсь, что у нас мало времени. Он должен вернуться в Париж к завтрашнему утру.
Машина стояла в углу возле главных ворот. Она увидела окружавшие ее джипы, каски военной полиции. Брисингем открыл заднюю дверь.
— Доктор Манро, генерал.
Джанет помедлила, потом забралась внутрь и Брисингем закрыл дверь. В слабом свете пульта она могла составить лишь общее впечатление. Он был во френче и в фуражке, она плохо различала лицо, если не считать блеска зубов в неподражаемой улыбке.
— Вы удивитесь, если я скажу, что чувствую, словно знаю вас? — спросил Эйзенхауэр.
Она нахмурилась, потом нашла решение:
— Дядя Кэри?
Он усмехнулся:
— Мы все время говорили о вас за кофе в штабе, когда вместе набрасывали план Оверлорд. Но я знал его задолго до того. Панама, тысяча девятьсот двадцать второй — двадцать третий. Я был майором, а он, как я помню, лейтенант-коммандером с репутацией человека, которым трудно управлять.
— Он не изменился.
— Ни в малейшей степени. — Он сделал паузу. — Например, когда он тонул на норвежском эсминце в день-Д. Он вообще не должен был быть там. Прямое нарушение собственных приказов.
— Что стоило ему глаза и половины руки.
— Знаю. Скажите: это местечко Фада — шотландский остров, где он сейчас находится — что он там делает?
— Оттуда происходит семья его матери. Прямо перед войной он получил коттедж в наследство от кузена. Он хотел где-то спрятаться на время, и мне кажется, ему там хорошо. Это странное место.
— Думаете, он там что-то ищет?
— Наверное.
Генерал кивнул:
— Знаете, он пытается вернуться в строй?
— Нет, но это меня не удивляет.
— И меня. В его возрасте он не может изменить свою природу за один день, но это просто невозможно, вы должны понимать. Один глаз, недействующая рука. Он отдал все, что мог…
— Кроме жизни.
— Черт побери! — сказал Эйзенхауэр. — Военно-морской департамент не желает шевелиться. Они хотят, чтобы он немедленно ушел в отставку.
— А вы?
Он тяжело вздохнул:
— Он прислал мне личное письмо через молодого морского офицера в отпуске. Удачно, что я оказался сегодня в Лондоне.
— Он просит вас о помощи? Кэри Рив? — Она улыбнулась. — Ну, генерал, это действительно кое-что.
— Та же мысль возникла и у меня — сказал Эйзенхауэр.
— И вы можете помочь?
— У меня есть для него работа в Париже, начиная с первого октября. Заместитель директора в штабе координации материального и кадрового снабжения.
— Работа за столом?
Джанет покачала головой:
— Этого он избегает.
— Старые дни миновали. Если он хочет работу, для него есть одна. Иначе — погост. Он должен понимать.
— Захочет ли он? — мягко сказала она, словно самой себе.
Эйзенхауэр сказал:
— Подумайте, есть ли у вас возможность взять несколько дней отпуска, съездить и повидать его?
Она задумалась.
— Думаю, да. За последние полгода у меня был только один выходной.
— Чудесно — сказал он. — Естественно, я прикажу кому-нибудь из моего штаба приготовить для вас необходимые проездные документы. Я дам вам письмо, в котором ясно выскажусь о своем предложении. Но настоящее давление должно исходить от вас.
В окно постучали. Эйзенхауэр опустил стекло, появился Брисингем:
— Нам нужно двигаться, если мы хотим успеть на самолет, генерал.
Эйзенхауэр нетерпеливо кивнул и снова поднял стекло.
— Они не оставляют меня в одиночестве ни на минуту. Война — это ад, даже для генералов, поверьте.
***
Далеко в Атлантике горизонт потрескивал полосами молний и начинался сильный дождь. Ветер достиг 8 баллов по шкале Бофорта, по морю двигались гороподобные волны и «Дойчланд» шла только под узкими парусами, за штурвалом стояли Рихтер и Штурм.
В четвертую склянку первой вахты внезапный злой шквал с невероятной силой ударил с юго-востока, градины сыпались, словно пули. «Дойчланд» накренилась на борт, отклонившись от курса почти на пять румбов, Штурм потерял равновесие и потоком воды его унесло по палубе, Рихтер в одиночку отчаянно боролся с вращающимся штурвалом. Когда ветер нанес очередной зверский удар, «Дойчланд» пошатнулась и начала переворачиваться.
Бергеру не спалось и он лежал на койке почти час, куря сигару и слушая музыку шторма. Все части судна трещали и стонали, ветер свистел в снастях на тысячу разных голосов. Он был одет на плохую погоду, в морских ботинках и клеенчатом плаще, готовый к любой неожиданности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36