А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

— Сейчас опрокинем по паре стаканчиков и займемся. Текст сами утверждать будете?
— Нет, полагаюсь на вас с Артуром.
Они поговорили еще несколько минут, и премьер-министр положил позолоченную трубку.
Маргарет уже прошла в уютную гостиную с обитыми ситцем кушетками, креслами в стиле ампир и шторами приглушенного серого цвета. В камине ярко пылали поленья. Она поставила пластинку Чайковского. Это была самая любимая музыка Хаудена, более академическая классика редко его трогала. Спустя несколько минут горничная принесла кофе и поднос с сандвичами. Повинуясь жесту Маргарет, девушка предложила сандвичи Хаудену, и тот рассеянно взял один, едва посмотрев на поднос.
Дождавшись ухода горничной, премьер-министр развязал белый галстук, расстегнул жесткий воротничок и с благодарностью подошел к Маргарет, сидевшей у огня. Он опустился в глубокое кресло, пододвинул подставку для ног и устроил на ней уставшие ступни. С тяжелым вздохом произнес:
— Вот это жизнь. Ты, я.., и больше никого…
Он опустил голову на грудь и по давней привычке начал поглаживать крючковатый нос. Маргарет едва заметно улыбнулась.
— Надо стараться, чтобы так чаще бывало, Джейми.
— Будем. Обязательно будем стараться, — ответил он искренне. Затем, меняя тон, сообщил:
— Есть новости. Мы вскоре едем в Вашингтон. Хотел, чтобы ты знала.
Держа в руках кофейник шеффилдского сервиза, жена подняла на него удивленные глаза:
— Несколько неожиданно, не правда ли?
— Да, правда, — согласился он. — Возник ряд весьма важных вопросов. Мне надо поговорить с президентом.
— Хорошо. К счастью, у меня есть новое платье. — Маргарет умолкла, обдумывая. — Но нужны туфли и сумочка к нему. Да, еще перчатки. Время-то у нас хоть какое-то будет?
Лицо ее приняло обеспокоенное выражение.
— Совсем чуть-чуть, — Хауден рассмеялся: так не соответствовал этот разговор вызвавшей его ситуации.
— Сразу после праздников съезжу в Монреаль за покупками. Там всегда выбор больше, чем у нас в Оттаве, — заявила Маргарет решительно. — Кстати, как у нас с деньгами?
Он нахмурился.
— Не очень. В банке мы перебрали. Придется продать кое-какие ценные бумаги, я полагаю.
— Опять? — встревожилась Маргарет. — У нас ведь не так уж много осталось, по-моему?
— Так-то оно так. Но ты все равно поезжай в Монреаль. — Он с нежностью оглядел жену. — Одна поездка ничего не изменит.
— Ну, если ты так уверен…
— Уверен.
Единственное, в чем он мог быть уверен, подумалось Хаудену, так это в том, что никому не придется подавать на премьер-министра в суд за задержку платежей. Нехватка денег на их личные нужды была постоянным источником беспокойства. У Хауденов не было собственных средств, кроме скромных сбережений, накопленных за время его адвокатской практики, и это было типичным для Канады — своего рода национальная узколобость, дававшая себя знать во многих проявлениях, — что страна весьма скупо платила своим руководителям.
“Сколько же горькой и обидной иронии, — часто думал Хауден, — в том факте, что канадский премьер-министр, определяющий судьбы нации, получает в виде жалованья и различных льгот и привилегий меньше, чем американский конгрессмен”. Премьер-министру не положен служебный автомобиль, а свой собственный он должен содержать за счет явно недостаточных сумм, выделяемых ему на эти цели государством. Даже обеспечение его жильем было явлением сравнительно новым. Еще в 1950 году бывшему тогда премьер-министром Луи Сен-Лорану приходилось жить в двухкомнатной квартирке, столь тесной, что мадам Сен-Лоран была вынуждена держать домашние запасы у себя под кроватью. Более того, отдав едва ли не всю жизнь парламентской деятельности, наибольшее, на что мог рассчитывать бывший премьер-министр по ее завершении и выходе в отставку, было три тысячи долларов в год согласно программе пенсионного обеспечения за счет отчислений от его собственных доходов. В прошлом одним из результатов подобного положения вещей для страны было то, что премьер-министры изо всех сил цеплялись за свой пост до глубокой старости. Другие уходили в отставку, обрекая себя на жизнь в нужде, на милости друзей-благотворителей. Министры кабинета и депутаты парламента получали еще меньше. “Примечательно, — приходило иногда Хаудену в голову, — что при всем при том многие из нас остаются честными людьми”. Где-то в глубине души он даже с некоторым сочувствием относился к тому, что сделал Харви Уоррендер.
— Тебе лучше было бы выйти замуж за бизнесмена, — сказал он Маргарет. — У вторых вице-президентов компаний больше наличности на расходы, чем у меня.
— Мне кажется, у меня есть свои преимущества, — улыбнулась ему Маргарет.
“Слава Богу, — мелькнула у него мысль, — что у нас так удачно сложилась семейная жизнь. Жизнь политика может в обмен на власть лишить человека многого — чувств, ожиданий, даже душевной цельности, — и без теплого участия близкой ему женщины человек может превратиться просто в пустую оболочку”. Он прогнал воспоминания о Милли Фридмэн с тем же чувством боязни, какое посещало его всегда…
— Я тут как-то вспоминал, — обратился он к жене, — как твой отец нас застукал. Ты-то помнишь?
— Конечно. Женщины всегда помнят такие вещи. Я думала, что как раз ты позабыл.
Это случилось сорок два года назад у подножия холмов на Западе, в городе Медисин-Хэт. Ему было двадцать два — дитя сиротского приюта, а теперь новоиспеченный адвокат без клиентуры и каких-либо перспектив в обозримом будущем. Маргарет исполнилось восемнадцать. Она была старшей из семи дочерей аукциониста по продаже скота, который во всем, что не касалось его работы, был суровым, мрачным и необщительным человеком. По понятиям того времени, семья Маргарет была обеспеченной, особенно в сравнении с той нуждой, в которой оказался Хауден по завершении своего образования.
Воскресным вечером, когда семья собиралась в церковь, им удалось каким-то образом остаться вдвоем в небольшой гостиной, куда и забрел в поисках молитвенника отец Маргарет, застигнув не вполне одетую дочь в объятиях Хаудена; парочка потеряла голову в порыве стремительно нараставшей страсти. Отец не проронил ни слова, буркнув только “извините!”, но вечером, сидя во главе стола за семейным ужином, он вперил пристальный взгляд в Джеймса Хаудена и обратился к нему со следующим заявлением:
— Молодой человек, — произнес он при заинтересованном внимании его пышнотелой и неизменно невозмутимой жены и дочерей, — в моем деле считается так: когда человек трогает вымя, это свидетельствует о чем-то большем, нежели мимолетный интерес к корове.
— Сэр, — ответил Джеймс Хауден с апломбом, не раз выручавшим его в последующие годы, — я бы хотел жениться на вашей старшей дочери!
Аукционист звучно шлепнул по столешнице:
— Заметано! — и продолжал с неожиданной для него словоохотливостью, оглядывая сидевших за ужином:
— Одной меньше, благодарение Богу! Осталось шесть.
Через несколько недель они поженились. Именно аукционист, которого теперь уже давно нет в живых, помог тогда на первых порах зятю сначала создать адвокатскую практику, а потом и заняться политической деятельностью.
У них были дети, хотя сейчас он и Маргарет редко виделись с ними. Две дочери вышли замуж и жили в Англии. Последний из детей, Джеймс Макколлам Хауден-младший, во главе группы нефтяников работал на Дальнем Востоке. Но сам факт, что у них есть дети, продолжал оказывать влияние на их жизнь, и это было очень важно.
Огонь в камине начал угасать, и он подбросил в него березовое полено. Береста с потрескиванием завилась в кольцо и выстрелила языками пламени. Сидя рядом с Маргарет, он следил, как огонь побежал по всему полену.
Маргарет тихо спросила:
— О чем вы собираетесь говорить с президентом?
— Завтра утром объявят. Будет сказано, что переговоры коснутся торговой и фискальной политики.
— В самом деле?
— Нет, — ответил он.
— Тогда о чем?
Он доверял Маргарет и прежде не раз рассказывал ей о делах государственных. У человека — у каждого человека — должен быть кто-то, кому он мог бы открыться.
— В основном об обороне. Назревает новый мировой кризис, и, прежде чем он разразится. Соединенные Штаты могут взять на себя множество дел, которыми мы до сих пор занимались самостоятельно.
— В военной области?
Премьер-министр кивнул.
— Тогда, значит, они станут контролировать нашу армию.., и все остальное? — медленно произнесла Маргарет.
— Да, дорогая, — ответил он. — Похоже, что так.
Жена нахмурила брови в раздумье.
— Но если это произойдет, Канада не сможет более проводить свою внешнюю политику, не так ли?
— Боюсь, если и сможет, то не очень эффективно. — Он вздохнул. — Да мы именно к этому и шли — уже давно.
Наступило молчание. Потом Маргарет спросила:
— Но ведь это будет конец нам, Джейми, как независимому государству?
— Нет, пока я премьер-министр, нет, — заявил он твердо. — Нет, если мне дадут спланировать все так, как я хочу.
Его голос звучал все громче, по мере того как в нем росла убежденность.
— Если правильно строить наши отношения с Вашингтоном, если в течение следующей пары лет принять правильные решения, если мы останемся сильными, но реалистичными, если с обеих сторон проявить дальновидность и честность, при всех этих условиях нас может ждать начало новой эры. В результате мы можем стать сильнее, а не слабее. Мы сможем значить в мире больше, а не меньше, нежели сейчас…
Он почувствовал прикосновение руки Маргарет и рассмеялся:
— Прости, я, кажется, произнес речь?
— В общем, вроде того. Съешь, пожалуйста, сандвич, Джейми. Налить еще кофе?
Наполняя ему чашку, Маргарет спросила:
— Ты действительно считаешь, что будет война? Прежде чем ответить, он потянулся всем своим длинным телом, устроился поудобнее в кресле и скрестил ноги на подставке.
— Да, — негромко ответил он. — Уверен. Думаю, однако, у нас есть хороший шанс оттянуть ее немного — на год, на два, может быть, даже на три года.
— Ну почему же все так получается? — в доселе бесстрастном голосе Маргарет зазвучало волнение, — Особенно сейчас, когда все знают, что война грозит полным уничтожением всему миру.
— Да нет, — медленно произнес Джеймс Хауден. — Какое там полное уничтожение! Это просто расхожее заблуждение.
Они помолчали, потом он продолжал, тщательно подбирая слова:
— Ты ведь понимаешь, дорогая, что если бы мне задали такой же вопрос за стенами этого дома, то ответ был бы отрицательным. Мне бы пришлось сказать, что война отнюдь не неизбежна, потому что всякий раз, когда признаешь неизбежность войны, ты как бы еще чуть-чуть нажимаешь на спусковой крючок давно взведенного курка.
Маргарет поставила перед ним чашку кофе и спросила:
— Тогда, конечно, лучше не признаваться в этом — даже самому себе. Разве не лучше продолжать надеяться!
— Если бы я был обыкновенным гражданином, — ответил муж, — я, наверное, именно так бы себя и обманывал. Думаю, это было бы нетрудно — не зная, что происходит на самом деле. Но глава правительства не может позволить себе роскоши подобного самообмана. Во всяком случае, если он намерен служить народу, который ему доверился, — так, как ему подобает.
Он помешал кофе, глотнул, не ощущая его вкуса, и отставил чашку.
— Война неизбежна. Рано или поздно, — медленно произнес Джеймс Хауден. — Война неизбежна потому, что она всегда была неизбежна. И всегда будет неизбежна. Всегда, пока человеческие существа сохраняют способность ссориться и приходить в ярость. Не важно, из-за чего. Видишь ли, война — это всего лишь ссора маленьких человечков, увеличенная в миллион раз. Для того чтобы избавиться от войн, необходимо избавиться от последних остатков человеческого тщеславия, зависти и злобы. Это же невозможно.
— Но если все обстоит именно так, — запротестовала Маргарет, — тогда ничего не имеет значения, вообще ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76