На верху монолита находилась резиденция американца — на плоской поверхности в десять акров посреди острова стоял особняк в стиле середины XIX века, окруженный широким рвом, в котором плавали утки, гуси и лебеди. Бертон со Звездной Ложкой приземлились на зеленой лужайке возле дома.
Питер Фрайгейт сидел в окружении трех собак на веранде в кресле-качалке, слушал «Музыку на воде» Генделя и потягивал мятный коктейль.
На коленях у него лежал сиамский кот. Собаки — настоящие собаки, а не компьютерные копии — с лаем спрыгнули с веранды и подбежали к Бертону.
Громадный ротвейлер, немецкая и шотландская овчарки, они все втроем носились вокруг гостя, виляли хвостами и поскуливали от удовольствия, когда он их поглаживал. Фрайгейт встал, лишив кота удобного ложа, и поздоровался с гостями. Одет он был в белую льняную рубаху, расшитую египетскими иероглифами, и белый же льняной кильт по колено.
— Приветствую вас во Фрайгейтландии, — сказал он с улыбкой. — Присаживайтесь. — Он кивнул на два кресла-качалки. — Что будете пить?
Фрайгейт хлопнул в ладоши, и в дверях появились два андроида в лакейских ливреях.
— Что, похожи? — спросил хозяин. — Я сделал их точными копиями двух президентов, которых всегда не любил. Одного зовут Хитрюга Дики, а другого — Ронни. Вот этот, у которого вид проныры, Дики. — Фрайгейт помолчал. — Хозяйка дома спустится через минутку.
— Так ты решился в конце концов обзавестись подругой?удивился Бертон.
— Да. Собаки и кошки — замечательные друзья, они никогда вам не противоречат. Но я соскучился по разговорам и другим вещам.
Слуги принесли напитки — скотч для Бертона и вино для Звездной Ложки.
Бертон вытащил из кармана гаванскую сигару, и Дики, моментально подскочив к нему, щелкнул зажигалкой. Ронни поднес огонек к сигарете китаянки.
— Да, такая жизнь по мне! — сказал Фрайгейт. — Я летаю над джунглями и с огромным удовольствием наблюдаю за своими динозаврами. А чтобы тираннозавры не пожирали бронтозавров, я кормлю их мясом на раздаточной станции возле монолита. Но все равно поддерживать баланс между хищниками и травоядными довольно трудно. В один прекрасный день мне это, наверное, надоест. И тогда я ликвидирую юрский период, заменив его меловым. Я собираюсь последовательно воссоздать все эволюционные периоды до эпохи плейстоцена. И на нем остановлюсь. Мне всегда ужасно нравились мамонты и саблезубые тигры.
Глава 25
Бертон отмахнулся от мухи.
— Неужели тебе необходимо такое правдоподобие?
— Тут и москиты тоже есть. Вечерами мне приходится скрываться от них в доме. Я не хочу, чтобы здешний мир был стерильным раем без мошек. В свое время я проклинал мух, москитов и муравьев и не мог понять, зачем Господь наводнил ими Землю, отравляя нам существование. Теперь я понимаю. Они для меня источник наслаждения. Когда они закусают тебя до смерти — не в буквальном смысле, разумеется, — и ты наконец укроешься в каком-то недоступном для них местечке, само их отсутствие доставляет несказанную радость.
Звездная Ложка посмотрела на него так, будто он слегка с приветом. Но Бертон понимал американца. Чтобы испытать настоящее удовольствие, нужно сначала помаяться. Оправдать существование зла, безусловно, нетрудно. Не будь его на свете, откуда бы мы знали, что добро — это добро? Хотя, возможно, зло не так уж необходимо. Иначе почему этики всеми силами стремились свести его к минимуму?
В этот миг из дома вышла женщина. Обворожительная — рыжеволосая, зеленоглазая, белокожая, длинноногая, полногрудая, с осиной талией. Черты лица у нее были не правильные: нос чуточку длинноват, верхняя губа малость коротковата, а глаза посажены немного глубже, чем надо. Но вместе они создавали прекрасное, значительное и незабываемое лицо. Женщина была пяти футов и семи дюймов ростом, в белом декольтированном платье из мерцающей ткани с разрезом на левом бедре, в белых босоножках на высоких каблуках. Ни драгоценностей, ни жемчугов. Только на правой руке блестел серебряный браслетик.
— Познакомьтесь: Софи Лефкович, — с улыбкой представил ее Фрайгейт. — Я встретился с ней на конференции писателейфантастов в 1955 году. После этого мы переписывались и время от времени встречались на других конференциях. Она умерла в 1979 году от рака. Ее дед с бабкой переехали из России в Кливленд, штат Огайо, в 1900 Году, а отец женился на местной уроженке, чьи предки, испанские евреи, переселились в НьюАмстердам в 1652 году. Забавно, но я однажды виделся с первым иммигрантом из их рода, Абрамом Лопесом. Правда, мы друг другу не понравились; он оказался ярым фанатиком. А Софи была домохозяйкой, но принимала активное участие в деятельности множества организаций, в том числе и Национальной женской организации. Кроме того, она заработала кучу денег писанием книг для детей под псевдонимом Бегония Уэст.
— Я уверен, они прелестны, — серьезно сказал Бертон. — Но ты же сам предостерегал меня от воскрешения писателей, помнишь?
— Да, многие из них прогнили насквозь, но не все.
Софи оказалась умной и интересной собеседницей, хотя и чересчур склонной к каламбурам. Она, похоже, была чрезвычайно благодарна Фрайгейту за свое воскрешение, а тот, в свою очередь, искренне ею восхищался.
— Мы, естественно, собираемся воскресить еще кое-кого. Иначе, без компании, мы быстро осточертеем друг другу. Хотя выбрать подходящие кандидатуры — дело нелегкое.
— Он ищет совершенства, которого все равно не найдет, — заметила Софи.Те, что совершенны, уже стали «продвинувшимися». Я ему говорю: выбирай более или менее подходящих, а если они нам не понравятся, пускай выметаются отсюда.
— Если так будет продолжаться, — сказала Звездная Ложка,башня скоро лопнет от перенаселения. Каждый воскрешенный начинает тут же воскрешать себе приятелей.
— В башне свободно может разместиться пара миллионов человек,возразила Софи.
— Но если каждый из них воскресит еще по четыре человека, население начнет расти в геометрической прогрессии, — сказал Бертон.
— Это бы еще полбеды, — вмешался Фрайгейт. — Нам грозят неприятности похуже. Намедни я разговаривал с Томом Терпином. Он говорит, две парочки из его мира пытаются обзавестись детьми. Они велели компьютеру исключить из своего рациона противозачаточные химические вещества. Том рассердился и сказал им, что, если женщины забеременеют, им придется покинуть Терпинландию. А они заявили, что им плевать.
Собеседники приумолкли, потрясенные новостью. Этики сделали все возможное, чтобы исключить появление детей, поскольку пространство Мира Реки не было рассчитано на прирост населения. А кроме того, свободные места предполагалось заселить воскрешенными, родившимися на Земле после 1983 года.
— Весь проект летит псу под хвост, — сказал Фрайгейт.
— Хуже — к чертям в преисподнюю! — отозвался Бертон. — Если он еще не там.
— Ну, по-моему, на преисподнюю это мало похоже, — улыбнулась Софи, обводя рукой их личный мирок.
В воздухе раздавались птичьи трели — анахроничные звуки, поскольку птиц в мезозойскую эру еще не было, — и попискивание парочки енотов, тоже забредшей из более позднего времени. Снизу доносились басовитые гортанные крики бронтозавров, топот тираннозавров, носившихся с грохотом пассажирского поезда или снежной лавины. Птеранодоны, размах крыльев у которых достигал тридцати футов, хрипло каркали, как простуженные вороны.
— Это временное явление, — отозвался Бертон.
Андроиды Дики и Ронни принесли еще спиртного. Фрайгейт с Бертоном, возможно вдохновленные присутствием андроидов, начали беседовать на свою любимую тему — о свободе воли и предопределении. Фрайгейт утверждал, что свободная воля играет более значительную роль в человеческой жизни, нежели механические, химические или ядерные элементы. Бертон, напротив, доказывал, что в большинстве случаев выбор людей предопределен химическим составом их организмов и привитыми в раннем детстве условными рефлексами.
— Но некоторым людям удается изменить свой характер к лучшему, — сказал Фрайгейт. — Они занимаются этим осознанно, прилагая немало труда, и усилием воли преодолевают рефлексы, порой изменяют даже врожденный темперамент.
— Я признаю, что свободная воля имеет значение в жизни некоторых людей,заметил Бертон. — Но лишь немногим удается эффективно использовать этот инструмент. В большинстве своем люди подобны роботам. А счастливое меньшинство способно развивать свою свободную волю только потому, что им позволяют это делать гены. Таким образом, даже свобода воли зависит от генетической предопределенности.
— Должен тебе сознаться, — промолвил Фрайгейт, — что я запросил компьютер, проводили ли этики какие-то исследования в области свободы воли и предопределения. Не с философской, а с чисто научной точки зрения. Компьютер сказал, что у него гигантская база данных, поскольку первые этики, предшественники Моната, работали над этой проблемой, а затем их работу продолжили люди Моната и их последователи, земные дети, выросшие в Мире Садов. У меня не было времени, чтобы просмотреть базу или хотя бы часть ее, но я, наверное, все равно ничего бы не понял. Поэтому я попросил выдать мне краткие выводы. Компьютер сказал, что проект еще не закончен, но с некоторыми выводами он может меня ознакомить.
Этики давным-давно составили список всех хромосом, установили их функции и проанализировали взаимовлияние генов. Поэтому когда они нас воскресили, то заменили испорченные гены здоровыми. С точки зрения физической, химической и электрической мы оказались в идеальных условиях.
Так что любые развившиеся потом недостатки имели чисто психологическое происхождение. Конечно же, наши психические и социальные рефлексы были оставлены. Если мы хотели от них избавиться, то могли это сделать строго самостоятельно. Он или она должны были прибегнуть к свободной воле, если таковая у них имелась и если они хотели к ней прибегать.
— Почему ты мне об этом не рассказывал? — спросил Бертон.
— Не сердись. Я просто хотел выслушать твое мнение, прежде чем открыть тебе правду.
— Ты просто хотел подставить мне подножку, а потом потоптать лежачего!
— Почему бы и нет? — улыбнулся Фрайгейт. — Ты такой заядлый спорщик, такой убежденный, догматичный и самоуверенный, что… Ну, я и подумал: неплохо бы раз в жизни заставить тебя послушать, а то ты постоянно подавляешь собеседника.
— Что ж, если это поможет тебе самоутвердиться, я не против, — улыбнулся Бертон. — В былые времена я наверняка бы взбеленился. Но во мне тоже произошли перемены.
— Да, однако ты заставишь меня когда-нибудь заплатить за это.
— Нет, не заставлю, — сказал Бертон. — Я прибегну к данной мне свободе воли, дабы усвоить сей урок. Буду лелеять ее и беречь.
— Посмотрим. И тем не менее…
— Выводы!
— Я постараюсь изложить их нормальным человеческим языком. Мы не совсем роботы, хотя Сэм Клеменс и тот писатель, о котором я рассказывал тебе, Курт Воннегут, утверждали обратное. Они говорили, что наше поведение и мысли стопроцентно определяются событиями прошлого и химическим строением наших организмов. Теория Клеменса утверждала, что все, происходящее ныне, предопределено всем, происходившим прежде. Скорость, с которой первый атом при рождении Вселенной столкнулся со вторым атомом, и угол, под которым они разлетелись, начали цепочку событий, разворачивающихся в определенном направлении. Мы — результат того первоначального столкновения. Ударься первый атом о второй с другой скоростью либо под другим углом, и мы были бы иными. Воннегут об этом не говорил ничего, однако он утверждал, что мы действуем и мыслим так, а не иначе из-за «негодных химикалий», как он их называл.
Как Клеменс, так и Воннегут порицали зло, но они игнорировали тот факт, что сама их философия снимает со злодеев вину за содеянные преступления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Питер Фрайгейт сидел в окружении трех собак на веранде в кресле-качалке, слушал «Музыку на воде» Генделя и потягивал мятный коктейль.
На коленях у него лежал сиамский кот. Собаки — настоящие собаки, а не компьютерные копии — с лаем спрыгнули с веранды и подбежали к Бертону.
Громадный ротвейлер, немецкая и шотландская овчарки, они все втроем носились вокруг гостя, виляли хвостами и поскуливали от удовольствия, когда он их поглаживал. Фрайгейт встал, лишив кота удобного ложа, и поздоровался с гостями. Одет он был в белую льняную рубаху, расшитую египетскими иероглифами, и белый же льняной кильт по колено.
— Приветствую вас во Фрайгейтландии, — сказал он с улыбкой. — Присаживайтесь. — Он кивнул на два кресла-качалки. — Что будете пить?
Фрайгейт хлопнул в ладоши, и в дверях появились два андроида в лакейских ливреях.
— Что, похожи? — спросил хозяин. — Я сделал их точными копиями двух президентов, которых всегда не любил. Одного зовут Хитрюга Дики, а другого — Ронни. Вот этот, у которого вид проныры, Дики. — Фрайгейт помолчал. — Хозяйка дома спустится через минутку.
— Так ты решился в конце концов обзавестись подругой?удивился Бертон.
— Да. Собаки и кошки — замечательные друзья, они никогда вам не противоречат. Но я соскучился по разговорам и другим вещам.
Слуги принесли напитки — скотч для Бертона и вино для Звездной Ложки.
Бертон вытащил из кармана гаванскую сигару, и Дики, моментально подскочив к нему, щелкнул зажигалкой. Ронни поднес огонек к сигарете китаянки.
— Да, такая жизнь по мне! — сказал Фрайгейт. — Я летаю над джунглями и с огромным удовольствием наблюдаю за своими динозаврами. А чтобы тираннозавры не пожирали бронтозавров, я кормлю их мясом на раздаточной станции возле монолита. Но все равно поддерживать баланс между хищниками и травоядными довольно трудно. В один прекрасный день мне это, наверное, надоест. И тогда я ликвидирую юрский период, заменив его меловым. Я собираюсь последовательно воссоздать все эволюционные периоды до эпохи плейстоцена. И на нем остановлюсь. Мне всегда ужасно нравились мамонты и саблезубые тигры.
Глава 25
Бертон отмахнулся от мухи.
— Неужели тебе необходимо такое правдоподобие?
— Тут и москиты тоже есть. Вечерами мне приходится скрываться от них в доме. Я не хочу, чтобы здешний мир был стерильным раем без мошек. В свое время я проклинал мух, москитов и муравьев и не мог понять, зачем Господь наводнил ими Землю, отравляя нам существование. Теперь я понимаю. Они для меня источник наслаждения. Когда они закусают тебя до смерти — не в буквальном смысле, разумеется, — и ты наконец укроешься в каком-то недоступном для них местечке, само их отсутствие доставляет несказанную радость.
Звездная Ложка посмотрела на него так, будто он слегка с приветом. Но Бертон понимал американца. Чтобы испытать настоящее удовольствие, нужно сначала помаяться. Оправдать существование зла, безусловно, нетрудно. Не будь его на свете, откуда бы мы знали, что добро — это добро? Хотя, возможно, зло не так уж необходимо. Иначе почему этики всеми силами стремились свести его к минимуму?
В этот миг из дома вышла женщина. Обворожительная — рыжеволосая, зеленоглазая, белокожая, длинноногая, полногрудая, с осиной талией. Черты лица у нее были не правильные: нос чуточку длинноват, верхняя губа малость коротковата, а глаза посажены немного глубже, чем надо. Но вместе они создавали прекрасное, значительное и незабываемое лицо. Женщина была пяти футов и семи дюймов ростом, в белом декольтированном платье из мерцающей ткани с разрезом на левом бедре, в белых босоножках на высоких каблуках. Ни драгоценностей, ни жемчугов. Только на правой руке блестел серебряный браслетик.
— Познакомьтесь: Софи Лефкович, — с улыбкой представил ее Фрайгейт. — Я встретился с ней на конференции писателейфантастов в 1955 году. После этого мы переписывались и время от времени встречались на других конференциях. Она умерла в 1979 году от рака. Ее дед с бабкой переехали из России в Кливленд, штат Огайо, в 1900 Году, а отец женился на местной уроженке, чьи предки, испанские евреи, переселились в НьюАмстердам в 1652 году. Забавно, но я однажды виделся с первым иммигрантом из их рода, Абрамом Лопесом. Правда, мы друг другу не понравились; он оказался ярым фанатиком. А Софи была домохозяйкой, но принимала активное участие в деятельности множества организаций, в том числе и Национальной женской организации. Кроме того, она заработала кучу денег писанием книг для детей под псевдонимом Бегония Уэст.
— Я уверен, они прелестны, — серьезно сказал Бертон. — Но ты же сам предостерегал меня от воскрешения писателей, помнишь?
— Да, многие из них прогнили насквозь, но не все.
Софи оказалась умной и интересной собеседницей, хотя и чересчур склонной к каламбурам. Она, похоже, была чрезвычайно благодарна Фрайгейту за свое воскрешение, а тот, в свою очередь, искренне ею восхищался.
— Мы, естественно, собираемся воскресить еще кое-кого. Иначе, без компании, мы быстро осточертеем друг другу. Хотя выбрать подходящие кандидатуры — дело нелегкое.
— Он ищет совершенства, которого все равно не найдет, — заметила Софи.Те, что совершенны, уже стали «продвинувшимися». Я ему говорю: выбирай более или менее подходящих, а если они нам не понравятся, пускай выметаются отсюда.
— Если так будет продолжаться, — сказала Звездная Ложка,башня скоро лопнет от перенаселения. Каждый воскрешенный начинает тут же воскрешать себе приятелей.
— В башне свободно может разместиться пара миллионов человек,возразила Софи.
— Но если каждый из них воскресит еще по четыре человека, население начнет расти в геометрической прогрессии, — сказал Бертон.
— Это бы еще полбеды, — вмешался Фрайгейт. — Нам грозят неприятности похуже. Намедни я разговаривал с Томом Терпином. Он говорит, две парочки из его мира пытаются обзавестись детьми. Они велели компьютеру исключить из своего рациона противозачаточные химические вещества. Том рассердился и сказал им, что, если женщины забеременеют, им придется покинуть Терпинландию. А они заявили, что им плевать.
Собеседники приумолкли, потрясенные новостью. Этики сделали все возможное, чтобы исключить появление детей, поскольку пространство Мира Реки не было рассчитано на прирост населения. А кроме того, свободные места предполагалось заселить воскрешенными, родившимися на Земле после 1983 года.
— Весь проект летит псу под хвост, — сказал Фрайгейт.
— Хуже — к чертям в преисподнюю! — отозвался Бертон. — Если он еще не там.
— Ну, по-моему, на преисподнюю это мало похоже, — улыбнулась Софи, обводя рукой их личный мирок.
В воздухе раздавались птичьи трели — анахроничные звуки, поскольку птиц в мезозойскую эру еще не было, — и попискивание парочки енотов, тоже забредшей из более позднего времени. Снизу доносились басовитые гортанные крики бронтозавров, топот тираннозавров, носившихся с грохотом пассажирского поезда или снежной лавины. Птеранодоны, размах крыльев у которых достигал тридцати футов, хрипло каркали, как простуженные вороны.
— Это временное явление, — отозвался Бертон.
Андроиды Дики и Ронни принесли еще спиртного. Фрайгейт с Бертоном, возможно вдохновленные присутствием андроидов, начали беседовать на свою любимую тему — о свободе воли и предопределении. Фрайгейт утверждал, что свободная воля играет более значительную роль в человеческой жизни, нежели механические, химические или ядерные элементы. Бертон, напротив, доказывал, что в большинстве случаев выбор людей предопределен химическим составом их организмов и привитыми в раннем детстве условными рефлексами.
— Но некоторым людям удается изменить свой характер к лучшему, — сказал Фрайгейт. — Они занимаются этим осознанно, прилагая немало труда, и усилием воли преодолевают рефлексы, порой изменяют даже врожденный темперамент.
— Я признаю, что свободная воля имеет значение в жизни некоторых людей,заметил Бертон. — Но лишь немногим удается эффективно использовать этот инструмент. В большинстве своем люди подобны роботам. А счастливое меньшинство способно развивать свою свободную волю только потому, что им позволяют это делать гены. Таким образом, даже свобода воли зависит от генетической предопределенности.
— Должен тебе сознаться, — промолвил Фрайгейт, — что я запросил компьютер, проводили ли этики какие-то исследования в области свободы воли и предопределения. Не с философской, а с чисто научной точки зрения. Компьютер сказал, что у него гигантская база данных, поскольку первые этики, предшественники Моната, работали над этой проблемой, а затем их работу продолжили люди Моната и их последователи, земные дети, выросшие в Мире Садов. У меня не было времени, чтобы просмотреть базу или хотя бы часть ее, но я, наверное, все равно ничего бы не понял. Поэтому я попросил выдать мне краткие выводы. Компьютер сказал, что проект еще не закончен, но с некоторыми выводами он может меня ознакомить.
Этики давным-давно составили список всех хромосом, установили их функции и проанализировали взаимовлияние генов. Поэтому когда они нас воскресили, то заменили испорченные гены здоровыми. С точки зрения физической, химической и электрической мы оказались в идеальных условиях.
Так что любые развившиеся потом недостатки имели чисто психологическое происхождение. Конечно же, наши психические и социальные рефлексы были оставлены. Если мы хотели от них избавиться, то могли это сделать строго самостоятельно. Он или она должны были прибегнуть к свободной воле, если таковая у них имелась и если они хотели к ней прибегать.
— Почему ты мне об этом не рассказывал? — спросил Бертон.
— Не сердись. Я просто хотел выслушать твое мнение, прежде чем открыть тебе правду.
— Ты просто хотел подставить мне подножку, а потом потоптать лежачего!
— Почему бы и нет? — улыбнулся Фрайгейт. — Ты такой заядлый спорщик, такой убежденный, догматичный и самоуверенный, что… Ну, я и подумал: неплохо бы раз в жизни заставить тебя послушать, а то ты постоянно подавляешь собеседника.
— Что ж, если это поможет тебе самоутвердиться, я не против, — улыбнулся Бертон. — В былые времена я наверняка бы взбеленился. Но во мне тоже произошли перемены.
— Да, однако ты заставишь меня когда-нибудь заплатить за это.
— Нет, не заставлю, — сказал Бертон. — Я прибегну к данной мне свободе воли, дабы усвоить сей урок. Буду лелеять ее и беречь.
— Посмотрим. И тем не менее…
— Выводы!
— Я постараюсь изложить их нормальным человеческим языком. Мы не совсем роботы, хотя Сэм Клеменс и тот писатель, о котором я рассказывал тебе, Курт Воннегут, утверждали обратное. Они говорили, что наше поведение и мысли стопроцентно определяются событиями прошлого и химическим строением наших организмов. Теория Клеменса утверждала, что все, происходящее ныне, предопределено всем, происходившим прежде. Скорость, с которой первый атом при рождении Вселенной столкнулся со вторым атомом, и угол, под которым они разлетелись, начали цепочку событий, разворачивающихся в определенном направлении. Мы — результат того первоначального столкновения. Ударься первый атом о второй с другой скоростью либо под другим углом, и мы были бы иными. Воннегут об этом не говорил ничего, однако он утверждал, что мы действуем и мыслим так, а не иначе из-за «негодных химикалий», как он их называл.
Как Клеменс, так и Воннегут порицали зло, но они игнорировали тот факт, что сама их философия снимает со злодеев вину за содеянные преступления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56