Где произошло с тобой это... это...
– Около озера Отчаяния. Я ступил на поверхность озера, но оно расступилось и поглотило меня, как будто внутри оказалось полым. Брат, мне страшно – это пространство не подчиняется мне. Оно забыло, что это я его создавал, что оно является частью меня. Я будто в брюхе громадного дракона, которого не существует.
Огромное, затянутое в черные одежды тело Бога Смерти ударилось в клубящийся туман в надежде разорвать, пробить его, достичь брата, потерявшегося в темноте.
Бесполезно.
– Брат, не оставляй меня, – шелестит Баал-Хаддад.
– Я не оставлю тебя, но я не знаю, что делать.
– Меня нет, брат. И оттого, что я понимаю, что меня нет здесь и сейчас, я медленно развоплощаюсь.
– Только этого нам не хватало! – рычит желтоглазая Смерть. – Прекрати!
– Я не могу, – жалуется Баал-Хаддад. – Я же слышу, что все вокруг существует, а меня нет, хотя я нахожусь здесь. Я исчезаю, потому что понимаю, что меня никогда на самом деле не было...
Голос становится все слабее и слабее.
Га-Мавет в отчаянии мечется по ограниченному пространству на берегу озера Отчаяния. Он догадывается, что может двинуться в любую сторону и идти бесконечно долго, но будет все время рядом с Баал-Хаддадом, не имея возможности дотянуться до него. Эта загадка недоступна его пониманию. Но зато он с полной уверенностью может сказать, чьих рук это дело.
– Я вернусь очень скоро, – громко произносит он, обращаясь в пространство, – подожди немного.
– Для меня нет времени, потому что меня нет, – шепчет бессмертный.
И га-Мавету становится страшно.
Каэтана, Зу-Л-Карнайн и Агатияр пытались спокойно обсудить проблему, возникшую в связи с посланием урмай-гохона.
Каэ не скрывала от императора, что Самаэль действительно является опасным противником, но абсолютно невозможно победить его, пока перстень Джаганнатхи не находится у нее в руках. Агатияр пребывал в бесконечных сомнениях. Он понимал, что Самаэль не нападает на Бали только потому, что не хочет воевать со всесильным аитой, пока не изменится расстановка сил, – и с этой точки зрения было бы выгодно предпринять поход на Сихем, как и предлагает Зу. Его талант полководца известен всем, и это решение тоже свидетельствует о недюжинных способностях.
Но и Каэ нужно доверять. В этой войне замешаны такие силы, что не стоит полагаться на обычное человеческое разумение. И если богиня утверждает, что без перстня дело не пойдет, значит, она знает, что говорит. Мудрый визирь мечется между очевидной необходимостью немедленно разгромить урмай-гохона и опасностью проиграть все.
Каэтана наслаждалась последним днем пребывания в Курме. Завтра она двинется в обратный путь, в Сонандан – ожидать там наследника Энгурры и готовиться к своему отъезду. Она шутила, что ей придется писать завещание перед тем, как двинуться на Иману.
На улице лил сильный дождь. Серая водяная стена обрушивалась с затянутых облаками небес и смывала всю пыль и грязь с уставшей от жары земли. Тяжелые капли барабанили по стеклам. В комнате пахло свежестью, потому что император, обожавший дождь, приказал открыть настежь двери. Мутные потоки текли по аллеям и дорожкам парка, скапливаясь в многочисленные лужи. Иногда дождь затихал на несколько минут, а потом припускал с новой силой. От монотонного шума клонило ко сну.
Каэ забралась в кресло с ногами, укуталась в теплый бархатный плащ и расслабилась. Она даже спорила вполголоса. Агатияр с нескрываемой нежностью смотрел на нее. Он часто думал, что если бы у него была семья, то сына он бы хотел иметь такого, как Зу. А дочь – такую, как Каэ. Красивую, гордую, исполненную достоинства и бесконечно веселую. Он бы наряжал ее в прекрасные платья, дарил украшения, исполнял все ее прихоти и ни за что на свете не отпустил бы на далекую Иману – опасный и таинственный континент с чуждыми нравами и обычаями, дикой природой и древними тайнами.
Император тоже мало думал о сопернике – урмай-гохоне. Он пытался вдоволь насмотреться на милое лицо своей богини. Сегодняшнюю ночь они снова провели вместе, и теперь до конца своих дней он мог считать себя самым счастливым человеком в мире. Но людям всегда мало выпавшего на их долю счастья – и Зу-Л-Карнайн чувствовал боль в том месте души и памяти, которое точно знало о неизбежности разлуки.
Бог Смерти Малах га-Мавет, однорукий гигант, выступил прямо из стены дождя, который серебристым плащом облек его могучую фигуру.
Шарахнулись в сторону стражники у ворот, не забывая сохранить на лице бесстрастное выражение. Они бы и преградили путь странному гостю, но он не стал проходить мимо них, а двинулся прямо в стену, пронизав ее, как нечто бесплотное.
Дзайсан-толгой заметил его уже внутри дворца и охнул, схватившись рукой за шитый драгоценными камнями воротник. На Арнемвенде мало было людей, которые не смогли бы узнать желтоглазую Смерть. Фаррскому князю пришла на ум страшная мысль: что, если га-Мавет явился за императором? Юноша набрался смелости и двинулся наперерез грозному посетителю.
Га-Мавет улыбнулся. То время, когда смелость и отчаянная непокорность людей его пугали и злили, давно прошло. Теперь он только уважал храбрецов, встававших у него на пути, потому что именно они могли помочь ему защитить этот мир от вторжения страшного Врага, не пощадившего Бога Смерти.
– Как прикажешь доложить императору? – спросил Дзайсан-толгой, каменея от близости бессмертного.
– Скажи, что пришел га-Мавет. И хочет видеть Кахатанну.
Князь бросился к императору с этой новостью. Желтоглазый последовал за ним, и, когда юноша закончил первую фразу, могучая рука отодвинула его в сторону.
– Я пришел за тобой, – обратился бог к Каэ, которая все еще сидела, свернувшись клубочком.
Она подняла голову, потянулась, расправляя затекшие мускулы. Двигаться ей явно не хотелось. Затем положила ладонь на рукоять Такахая, подвинула поближе Тайяскарон...
– Опять? – устало поинтересовалась.
– А? Нет, нет. Ты что, подумала, я с ума сошел?
– Ну, не совсем, но почему бы и нет? Времена теперь такие, что все возможно, – невинно глядя на га-Мавета, пояснила она.
Богу Смерти оставалось только откашляться смущенно.
– Мне нужно было бы с тобой поговорить. Дело не терпит отлагательств.
– Я к твоим услугам, тем более что и мне надо решить с тобой кое-какие вопросы. Правда, я собиралась заняться этим завтра, но раз ты здесь, как не воспользоваться моментом.
Двое бессмертных извинились перед слегка растерянными людьми и вышли из комнаты. Они миновали анфиладу комнат и вышли из дворца прямо под дождь.
– Прохладно, – удивленно сказала Каэ. – Я думала, гораздо теплее.
– Ветер северный, – пояснил га-Мавет. – У нас неприятности.
– Потому что ветер северный?
– У Баал-Хаддада. Пойдем со мной, посмотрим. Не знаю, что с ним, но если ты не поможешь, то ему конец.
– Пойдем, а что случилось?
– Он потерялся в темноте.
Каэ растерянно потерла лоб рукой:
– Я, кажется, не очень хорошо тебя понимаю. Как это – потерялся?
– Если бы я знал. Я пришел к нему, а там как-то странно и непривычно. Мир мертвых изменил свой облик, Баал-Хаддада можно услышать, но нельзя увидеть. Он где-то рядом, но как бы за занавеской из пустоты. И утверждает, что его на самом деле нет.
– Ого!
– Ты пойдешь?
– А что мне остается делать, – махнула рукой Каэ. – Главное, чтобы это что-то дало.
Бог Смерти посмотрел на нее странным взглядом:
– Ты не перестаешь удивлять меня. Я ведь, признаться, думал, что если ты и согласишься, то мне придется очень долго тебя упрашивать.
– Глупости, – отрезала она. – То, что было, уже забыто. Иначе мы такой счет друг другу выставим за прошлые тысячелетия, что демонам в Ада Хорэ тошно станет. Кстати, Тиермеса не видел?
– Нет. Я сначала хотел позвать его, но потом подумал, что ему не справиться. Здесь что-то посерьезнее простого нападения. Там нет Врага – я это чувствую. Там действительно тьма и пустота – это-то и страшно.
– Посмотрим. Веди меня.
Они быстрым шагом спускаются в Царство Мертвых.
Со стороны это выглядит не вполне обычно, и император, наблюдающий за ними из окна, волнуется и переживает, потому что не знает, как поступать в подобных случаях.
Любить богиню – тяжкое испытание для нервов.
Во тьме, тишине и пустоте просто потеряться и еще проще потерять самого себя.
Страх завладевает разумом и душой, придавливая к земле, отнимая право самому решать и самому выбирать себе судьбу. Страх убивает гордость и достоинство, уничтожает личность. Остается оболочка – пустая, нелепая и жалкая. Есть она или нет – на самом деле уже не важно. Когда спохватываешься и начинаешь искать, где оступился, где ошибся, оказывается слишком поздно. И с ужасом понимаешь, что тебя давно нет.
Но есть тело, которое по-прежнему носит костюмы, требует пищи, исполняет повседневные обязанности и иногда ищет близости с другими телами. Иллюзия существования поддерживается таким нехитрым способом, и многие люди так и не замечают до конца своих дней, что давно перестали быть. Когда их забирают в Царство Мертвых, тела отключаются от окружающего мира, и не остается ничего, что могло бы осознать сам факт смерти.
Бессмертному сложнее.
Баал-Хаддад испытал и страх, и состояние потери себя, но умереть не смог, поэтому постепенно переживал все стадии развоплощения в абсолютное ничто. Даже приход га-Мавета казался ему фактом тысячелетней давности, ничего не значащим, ни на что не влияющим. Повелитель Мертвых забыл, что сказал ему желтоглазый брат, и не ждал от него помощи. Он уже не знал, что такое слово существует на самом деле. Единственной реальностью для него стал моментальный распад Вселенной на крохотные частички, которые разлетались в разные стороны, затрудняя восприятие.
Исчезли запахи и звуки, зато появились никогда не существовавшие прежде цвета – а именно черный. Баал-Хаддад внезапно понял, что значит черный. Липкий ужас, затягивающее состояние собственного небытия; он мотал головой и отбивался руками, но разлетающиеся части Вселенной оказались его собственным телом: голова парила на расстоянии сотен лет скольжения звездного света в абсолютной пустоте, руки существовали лишь условно, в воспоминаниях.
Сами воспоминания казались вымыслом.
И вдруг через темноту пробилось прикосновение – странное касание, относящееся одновременно ко всем частичкам, летящим в разные стороны с бешеной скоростью.
На границе Вселенных обнаружилась рука, за которую кто-то держался. А потом бог ощутил и тело, которое кто-то тряс за вновь обретенные плечи.
Понятия возвращались в разум вместе с ощущениями, а ощущения – вместе с предметами.
Баал-Хаддад вновь обрел голос и воспользовался им, чтобы издать крик о помощи.
– Не ори! – произнес над ухом до боли знакомый голос. – Уже поздно, раньше нужно было орать. А теперь все в порядке.
Когда га-Мавет провел ее подземными коридорами Смерти, она поразилась тому, как по-детски наивно выглядит это место. Баал-Хаддад создавал свое пространство, пытаясь нагнать страху на подвластные ему души, и ее это рассмешило. По сравнению с царством Тиермеса мир безглазого бога был кукольным и надуманным. Правда, тени мертвых так не считали.
Она сразу поняла, что здесь произошло, и ее удивило, как легко оказалось заманить в ловушку грозного бога, столь почитаемого там, наверху. То, что он спутал реальность и нереальность, было еще понятно, но как он не смог избавиться от иллюзии? И как теперь заставить его ощутить эту разницу, когда он уже там – за гранью?
Серая занавеска несуществующего мира, за которой она явственно видела Баал-Хаддада, колебалась и металась из стороны в сторону, стараясь не пропустить ее. Нереальность сопротивлялась той, что одним своим присутствием могла ее уничтожить. Она была напоена страшной, разрушительной энергией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79