". После заполнения анкет Франца сфотографировали и
взяли отпечатки пальцев - много времени все это не отняло, и уже через
полчаса он входил в камеру 21/17/2, сжимая под мышкой комплект серого
постельного белья.
Франц оказался в небольшой комнате с двумя рядами двухэтажных кроватей,
придвинутых почти вплотную друг к другу, с проходом посередине. Между
кроватями стояли низкие деревянные тумбочки; вдоль прохода выстроились
табуретки (на каждой - по аккуратно сложенному комбинезону и паре носков).
Под табуретками стояли сапоги. На кроватях спали люди - одни храпели,
другие бормотали во сне и ворочались. Какой-то заключенный привстал на
локте, мутным взором посмотрел на Франца и тут же, как подрубленный, упал
обратно на подушку. Вонь стояла несусветная - в основном, от наполненного
почти до краев бака с нечистотами, стоявшего у входа. Франц в растерянности
озирался по сторонам в поисках свободного места и наконец обнаружил две
незанятые верхние полки в непосредственной близости от вышеупомянутого бака
...
- Эй ты, придурок ... подь сюда! Бери ведро и швабру - пойдешь со
мной.
- Так ведь, господин Член Внутренней Охраны, приборка-то уже
закончилась.
- Я тебе покажу, закончилась, с-сукин кот! Будешь у меня заместо ужина
полы мыть ...
Поток воспоминаний прервался чувствительным пинком в бок - Франц
поднял глаза. Над ним стоял их бригадир, урка по прозвищу "Дрон" - жилистый
человек лет сорока с гнилыми прокуренными зубами. "Ежели и дальше будешь
херово работать, Профессор, - огребешь ..." - коротко сказал бригадир и,
не дожидаясь ответа, вразвалочку удалился. Выражать вслух свое возмущение по
поводу пинка в бок Франц не стал (ему уже успели объяснить, что с урками
лучше не связываться); "Почему херово?" - неуверенно подумал он. Франц
огляделся по сторонам и сразу же получил ответ на свой вопрос: между ним и
остальными бригадниками лежало метров десять необработанной грядки. Надо
было догонять. Он постарался сконцентрироваться на грибах и некоторое время
яростно орудовал совком, поминутно поднимая глаза и проверяя расстояние
между собой и ближайшим заключенным. Но увы! - оно все равно увеличивалось,
хотя и не так быстро, как раньше. Некоторое время Франц работал, не смотря
по сторонам, однако получилось еще хуже: через полчаса он опять поймал себя
на мыслях о "своем", а расстояние между ним и ближайшим заключенным выросло
до пятнадцати метров. К обеду он отставал метров на двадцать и выхода из
создавшегося положения не видел. За столом заключенные-"мужики" прятали от
него глаза (урки сидели отдельно), и даже общительный Оборвыш ни разу к нему
не обратился. Франц понимал, что дело плохо, но поделать ничего не мог, - и
к концу рабочего дня, несмотря на все усилия, отстал метров на тридцать.
"Ну, Профессор, не говори, что тебя не предупреждали ..." - негромко сказал
ему Дрон, обернувшись из предыдущей шеренги, когда их гнали с поля домой.
В тот вечер урки избили его в первый раз.
Как только Франц вошел в камеру, Дрон как-то боком, по-крабьи, подошел
к нему и, не размахиваясь, ударил в лицо. Франц успел подставить руку, но
тут кто-то ударил его сзади, и он упал на пол. Его стали бить ногами.
Некоторое время он исхитрялся прикрывать руками одновременно лицо и живот,
но потом получил-таки удар в подбородок и потерял сознание.
Очнулся Франц лежащим на своей койке и, ощупав себя, с удивлением
обнаружил, что у него ничего не сломано, - даже зубы, все до единого,
оказались на месте. Он отделался синяками. То ли ему просто повезло, то ли в
планы урок членовредительство, почему-то, не входило.
- Эй, Припадочный ... Сбегай-ка на кухню, одна нога здесь - другая
там, принеси пожрать. Скажи, бля, дежурному: "Дрон просит." Да пусть мясо
дает, а не кашу, как вчера ...
На следующий день Франц отстал всего на десять метров, но по угрюмому
молчанию мужиков понял, что его все равно будут бить. Входя в камеру, он
предполагал, что кто-нибудь из урок сразу же бросится на него, и решил, не
заботясь о последствиях, ударить первым. Однако ему дали беспрепятственно
пройти к своей койке, залезть наверх и сесть. Франц вздохнул с облегчением
- его, вроде бы, "простили" ... В конце концов, десять метров - не такое
уж большое отставание.
Тут-то ему и врезали чем-то тяжелым по затылку - он слетел на пол
лицом вниз, и его опять стали бить ногами. Кто бил, он не разглядел (так как
почти сразу же потерял сознание), однако первый удар нанес явно кто-то из
мужиков - никого из урок в то время поблизости не было.
И на этот раз, придя в себя, он не обнаружил тяжелых телесных
повреждений. Правый его глаз, однако, не открывался, на голове имелось
несколько глубоких ссадин, а грудную клетку и спину покрывали многочисленные
синяки самой разнообразной формы.
Только на третий день он окончил работу вровень с остальной
бригадой.
- ... А ежели опять одну кашу принесешь, падла, пеняй на себя!
Примерно на пятый день Франц стал позволять себе короткие периоды
неконцентрации. Во-первых, он добился некоторого автоматизма в выкапывании
грибов (так что во время "отключений" производительность труда уменьшалась
не так уж и сильно); а во-вторых, стал работать быстрее и в конце дня мог
наверстать то, что терял в его начале.
Потом было воскресенье - выходной, а с понедельника их перевели в один
из химических цехов - "на химию".
Если б Франц попал туда сразу после смерти, то непременно бы решил, что
находится в аду. Это был огромный - примерно триста метров на пятьсот -
подземный зал, забитый всевозможным оборудованием: открытыми резервуарами с
бурлившими без видимых причин разноцветными жидкостями, ректификационными
колоннами до потолка, автоклавами с гроздьями щелкавших датчиков,
обшарпанными закопчеными станками и прочими машинами в том же роде -
огромными, грязными, ядовитыми и уродливыми. Каждое рабочее место освещалось
отдельной лампой, и, поскольку одного работавшего от другого в среднем
отделяло метров тридцать, то в цеху царила почти полная темнота. Недостаток
света, однако, с лихвой компенсировался избытком шума: бульканьем жидкости,
свистом вырывавшегося из клапанов пара, лязгом механизмов с движущимися
частями, мощным гудением электромоторов. Сырьем служили какие-то порошки
всех цветов радуги - когда их подавали по конвейерам, то в воздух
поднимались столбы едкой пыли и, вместе с клубами ядовитого пара,
образовывали смесь, по плотности сравнимую с атмосферой Юпитера. Дышать
незащищенными легкими в химических цехах было невозможно, и заключенным,
слава Богу, давали респираторы. Однако фильтры к ним меняли лишь раз в
неделю, в понедельник, так что к пятнице респираторы воздуха практически не
очищали. Да еще температура в цеху никогда не опускалась ниже тридцати пяти
градусов, троекратно усиливая действие загрязненного воздуха на изможденных
заключенных (работа на химии, очевидно, и являлась основной причиной
душиловки).
Как бывшему ученому, Францу досталась "техническая" работа - оператора
ректификационной колонны. В воскресенье после теоретических занятий их
Наставник (вечно пьяный дегенерат, прозванный за глаза Мордастым) выдал ему
инструкцию по эксплуатации, а уже на следующий день Франц должен был начать
работу. Нужно ли говорить, что с самого утра он стал отставать от графика,
ибо в реальности проклятая колонна выглядела совсем не так, как на схемах в
инструкции. (Хуже всего дело обстояло с кнопками, рычагами и шкалами
датчиков, не имевших пояснительных надписей и располагавшихся в самых
неожиданных местах.) Франц вложил в работу все силы: носясь по винтовым
лестницам с размокшей инструкцией в руке, он проверял показания приборов;
справляясь со схемами, нажимал всевозможные кнопки, поворачивал верньеры,
дергал рычаги ... Пот заливал ему глаза, и он поминутно снимал и протирал
защитные очки, не обращая внимания на клубившиеся вокруг тучи едкого пара.
На перилах и ступенях лестниц испарения конденсировались липкой ядовитой
слизью - на которой Франц однажды поскользнулся и сверзился вниз (слава
Богу, это произошло в самом низу колонны, так что он лишь несильно ушиб
локоть). В результате, с первым сливом компонент он опоздал лишь на двадцать
минут, десять из которых ему удалось наверстать во время заправки колонны
новой смесью, а другие десять - во время следующей заправки. Последний за
рабочий день слив компонент он закончил строго по графику.
Однако из трех операторов колонн график выдержал лишь один Франц.
Заключенные, подвозившие сырье, простаивали, и бригада в целом норму не
выполнила. Их на день перевели на половинный паек, а урки устроили
безобразную "разборку" с двумя невыполненцами, повторившуюся с одним из
двоих еще и на следующий день. Только в среду бригада выполнила норму и,
соответственно, в четверг получила полный паек.
Именно в эту среду Франц в первый раз не отдал свою порцию вонючей
утренней каши Оборвышу и съел ее сам.
- И на этот вопрос нам ответит ... та-ак, кто у нас давно не отвечал
... заключенный 14/21/17/2.
- Мы должны думать о своих ошибках, господин Педагог.
- Каких именно ошибках, заключенный?
- Э-э ... м-м-м ... не знаю, господин Педагог.
- Идиот! Сколько раз говорить: "Благодарный заключенный должен думать
о своих прошлых ошибках, ибо тогда он не повторит их в будущем". Повторяй
три раза ... ну-у?!
- Повторяю, господин Педагог. Благодарный заключенный должен думать о
своих прошлых ошибках, ибо тогда он ... э-э ... не повторит их в будущем.
Благородный заключенный должен думать о своих нужных ошибках, ибо тогда ...
- Кретин! Три дня карцера!
На химии их бригада проработала до конца недели, а потом их перевели в
один из механических цехов, к конвейеру - и это оказалось хуже всего. По
конвейеру ползли остовы каких-то механизмов неизвестного назначения - в
обязанности Франца входило прикреплять к ним электромоторы. Работа включала
в себя четыре операции:
1) сначала он доставал мотор из ящика и устанавливал в нужную позицию
на станине механизма;
2) потом, выровняв соответствующие отверстия в корпусе мотора и
станине, продевал болты и наживлял гайки;
3) закручивал гайки при помощи гаечного ключа;
4) и, наконец, нажимал специальную кнопку, уведомляя диспетчера о своей
готовности к следующему прогону.
Работая на химии, Франц не испытывал никаких трудностей с концентрацией
внимания. Ему приходилось непрерывно сортировать поступавшую информацию и на
ее основе принимать решения - посторонние мысли просто не приходили в
голову. У конвейера же думать не нужно было в принципе, и Франц постоянно
сбивался с темпа, ловя себя на мыслях о Тане, о своей бывшей работе, о сыне,
о взаимоотношениях между мужиками, урками и охраной ... словом, о чем
угодно, но только не о закручивании гаек. Один раз из-за него конвейер даже
задержался, и помощник бригадира - заросший бородой до глаз мужик по кличке
"Огузок" - сделал ему вьедливое замечание (бригадир и остальные урки на
работу в механические и химические цеха не выходили). После обеденного
перерыва Франц концентрировался на работе изо всех сил - что принесло свои
плоды, и Огузок отстал. Как и в случае "поля", к пятнице у Франца
выработался автоматизм, позволявший выполнять примитивные конвейерные
операции быстро и не думая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
взяли отпечатки пальцев - много времени все это не отняло, и уже через
полчаса он входил в камеру 21/17/2, сжимая под мышкой комплект серого
постельного белья.
Франц оказался в небольшой комнате с двумя рядами двухэтажных кроватей,
придвинутых почти вплотную друг к другу, с проходом посередине. Между
кроватями стояли низкие деревянные тумбочки; вдоль прохода выстроились
табуретки (на каждой - по аккуратно сложенному комбинезону и паре носков).
Под табуретками стояли сапоги. На кроватях спали люди - одни храпели,
другие бормотали во сне и ворочались. Какой-то заключенный привстал на
локте, мутным взором посмотрел на Франца и тут же, как подрубленный, упал
обратно на подушку. Вонь стояла несусветная - в основном, от наполненного
почти до краев бака с нечистотами, стоявшего у входа. Франц в растерянности
озирался по сторонам в поисках свободного места и наконец обнаружил две
незанятые верхние полки в непосредственной близости от вышеупомянутого бака
...
- Эй ты, придурок ... подь сюда! Бери ведро и швабру - пойдешь со
мной.
- Так ведь, господин Член Внутренней Охраны, приборка-то уже
закончилась.
- Я тебе покажу, закончилась, с-сукин кот! Будешь у меня заместо ужина
полы мыть ...
Поток воспоминаний прервался чувствительным пинком в бок - Франц
поднял глаза. Над ним стоял их бригадир, урка по прозвищу "Дрон" - жилистый
человек лет сорока с гнилыми прокуренными зубами. "Ежели и дальше будешь
херово работать, Профессор, - огребешь ..." - коротко сказал бригадир и,
не дожидаясь ответа, вразвалочку удалился. Выражать вслух свое возмущение по
поводу пинка в бок Франц не стал (ему уже успели объяснить, что с урками
лучше не связываться); "Почему херово?" - неуверенно подумал он. Франц
огляделся по сторонам и сразу же получил ответ на свой вопрос: между ним и
остальными бригадниками лежало метров десять необработанной грядки. Надо
было догонять. Он постарался сконцентрироваться на грибах и некоторое время
яростно орудовал совком, поминутно поднимая глаза и проверяя расстояние
между собой и ближайшим заключенным. Но увы! - оно все равно увеличивалось,
хотя и не так быстро, как раньше. Некоторое время Франц работал, не смотря
по сторонам, однако получилось еще хуже: через полчаса он опять поймал себя
на мыслях о "своем", а расстояние между ним и ближайшим заключенным выросло
до пятнадцати метров. К обеду он отставал метров на двадцать и выхода из
создавшегося положения не видел. За столом заключенные-"мужики" прятали от
него глаза (урки сидели отдельно), и даже общительный Оборвыш ни разу к нему
не обратился. Франц понимал, что дело плохо, но поделать ничего не мог, - и
к концу рабочего дня, несмотря на все усилия, отстал метров на тридцать.
"Ну, Профессор, не говори, что тебя не предупреждали ..." - негромко сказал
ему Дрон, обернувшись из предыдущей шеренги, когда их гнали с поля домой.
В тот вечер урки избили его в первый раз.
Как только Франц вошел в камеру, Дрон как-то боком, по-крабьи, подошел
к нему и, не размахиваясь, ударил в лицо. Франц успел подставить руку, но
тут кто-то ударил его сзади, и он упал на пол. Его стали бить ногами.
Некоторое время он исхитрялся прикрывать руками одновременно лицо и живот,
но потом получил-таки удар в подбородок и потерял сознание.
Очнулся Франц лежащим на своей койке и, ощупав себя, с удивлением
обнаружил, что у него ничего не сломано, - даже зубы, все до единого,
оказались на месте. Он отделался синяками. То ли ему просто повезло, то ли в
планы урок членовредительство, почему-то, не входило.
- Эй, Припадочный ... Сбегай-ка на кухню, одна нога здесь - другая
там, принеси пожрать. Скажи, бля, дежурному: "Дрон просит." Да пусть мясо
дает, а не кашу, как вчера ...
На следующий день Франц отстал всего на десять метров, но по угрюмому
молчанию мужиков понял, что его все равно будут бить. Входя в камеру, он
предполагал, что кто-нибудь из урок сразу же бросится на него, и решил, не
заботясь о последствиях, ударить первым. Однако ему дали беспрепятственно
пройти к своей койке, залезть наверх и сесть. Франц вздохнул с облегчением
- его, вроде бы, "простили" ... В конце концов, десять метров - не такое
уж большое отставание.
Тут-то ему и врезали чем-то тяжелым по затылку - он слетел на пол
лицом вниз, и его опять стали бить ногами. Кто бил, он не разглядел (так как
почти сразу же потерял сознание), однако первый удар нанес явно кто-то из
мужиков - никого из урок в то время поблизости не было.
И на этот раз, придя в себя, он не обнаружил тяжелых телесных
повреждений. Правый его глаз, однако, не открывался, на голове имелось
несколько глубоких ссадин, а грудную клетку и спину покрывали многочисленные
синяки самой разнообразной формы.
Только на третий день он окончил работу вровень с остальной
бригадой.
- ... А ежели опять одну кашу принесешь, падла, пеняй на себя!
Примерно на пятый день Франц стал позволять себе короткие периоды
неконцентрации. Во-первых, он добился некоторого автоматизма в выкапывании
грибов (так что во время "отключений" производительность труда уменьшалась
не так уж и сильно); а во-вторых, стал работать быстрее и в конце дня мог
наверстать то, что терял в его начале.
Потом было воскресенье - выходной, а с понедельника их перевели в один
из химических цехов - "на химию".
Если б Франц попал туда сразу после смерти, то непременно бы решил, что
находится в аду. Это был огромный - примерно триста метров на пятьсот -
подземный зал, забитый всевозможным оборудованием: открытыми резервуарами с
бурлившими без видимых причин разноцветными жидкостями, ректификационными
колоннами до потолка, автоклавами с гроздьями щелкавших датчиков,
обшарпанными закопчеными станками и прочими машинами в том же роде -
огромными, грязными, ядовитыми и уродливыми. Каждое рабочее место освещалось
отдельной лампой, и, поскольку одного работавшего от другого в среднем
отделяло метров тридцать, то в цеху царила почти полная темнота. Недостаток
света, однако, с лихвой компенсировался избытком шума: бульканьем жидкости,
свистом вырывавшегося из клапанов пара, лязгом механизмов с движущимися
частями, мощным гудением электромоторов. Сырьем служили какие-то порошки
всех цветов радуги - когда их подавали по конвейерам, то в воздух
поднимались столбы едкой пыли и, вместе с клубами ядовитого пара,
образовывали смесь, по плотности сравнимую с атмосферой Юпитера. Дышать
незащищенными легкими в химических цехах было невозможно, и заключенным,
слава Богу, давали респираторы. Однако фильтры к ним меняли лишь раз в
неделю, в понедельник, так что к пятнице респираторы воздуха практически не
очищали. Да еще температура в цеху никогда не опускалась ниже тридцати пяти
градусов, троекратно усиливая действие загрязненного воздуха на изможденных
заключенных (работа на химии, очевидно, и являлась основной причиной
душиловки).
Как бывшему ученому, Францу досталась "техническая" работа - оператора
ректификационной колонны. В воскресенье после теоретических занятий их
Наставник (вечно пьяный дегенерат, прозванный за глаза Мордастым) выдал ему
инструкцию по эксплуатации, а уже на следующий день Франц должен был начать
работу. Нужно ли говорить, что с самого утра он стал отставать от графика,
ибо в реальности проклятая колонна выглядела совсем не так, как на схемах в
инструкции. (Хуже всего дело обстояло с кнопками, рычагами и шкалами
датчиков, не имевших пояснительных надписей и располагавшихся в самых
неожиданных местах.) Франц вложил в работу все силы: носясь по винтовым
лестницам с размокшей инструкцией в руке, он проверял показания приборов;
справляясь со схемами, нажимал всевозможные кнопки, поворачивал верньеры,
дергал рычаги ... Пот заливал ему глаза, и он поминутно снимал и протирал
защитные очки, не обращая внимания на клубившиеся вокруг тучи едкого пара.
На перилах и ступенях лестниц испарения конденсировались липкой ядовитой
слизью - на которой Франц однажды поскользнулся и сверзился вниз (слава
Богу, это произошло в самом низу колонны, так что он лишь несильно ушиб
локоть). В результате, с первым сливом компонент он опоздал лишь на двадцать
минут, десять из которых ему удалось наверстать во время заправки колонны
новой смесью, а другие десять - во время следующей заправки. Последний за
рабочий день слив компонент он закончил строго по графику.
Однако из трех операторов колонн график выдержал лишь один Франц.
Заключенные, подвозившие сырье, простаивали, и бригада в целом норму не
выполнила. Их на день перевели на половинный паек, а урки устроили
безобразную "разборку" с двумя невыполненцами, повторившуюся с одним из
двоих еще и на следующий день. Только в среду бригада выполнила норму и,
соответственно, в четверг получила полный паек.
Именно в эту среду Франц в первый раз не отдал свою порцию вонючей
утренней каши Оборвышу и съел ее сам.
- И на этот вопрос нам ответит ... та-ак, кто у нас давно не отвечал
... заключенный 14/21/17/2.
- Мы должны думать о своих ошибках, господин Педагог.
- Каких именно ошибках, заключенный?
- Э-э ... м-м-м ... не знаю, господин Педагог.
- Идиот! Сколько раз говорить: "Благодарный заключенный должен думать
о своих прошлых ошибках, ибо тогда он не повторит их в будущем". Повторяй
три раза ... ну-у?!
- Повторяю, господин Педагог. Благодарный заключенный должен думать о
своих прошлых ошибках, ибо тогда он ... э-э ... не повторит их в будущем.
Благородный заключенный должен думать о своих нужных ошибках, ибо тогда ...
- Кретин! Три дня карцера!
На химии их бригада проработала до конца недели, а потом их перевели в
один из механических цехов, к конвейеру - и это оказалось хуже всего. По
конвейеру ползли остовы каких-то механизмов неизвестного назначения - в
обязанности Франца входило прикреплять к ним электромоторы. Работа включала
в себя четыре операции:
1) сначала он доставал мотор из ящика и устанавливал в нужную позицию
на станине механизма;
2) потом, выровняв соответствующие отверстия в корпусе мотора и
станине, продевал болты и наживлял гайки;
3) закручивал гайки при помощи гаечного ключа;
4) и, наконец, нажимал специальную кнопку, уведомляя диспетчера о своей
готовности к следующему прогону.
Работая на химии, Франц не испытывал никаких трудностей с концентрацией
внимания. Ему приходилось непрерывно сортировать поступавшую информацию и на
ее основе принимать решения - посторонние мысли просто не приходили в
голову. У конвейера же думать не нужно было в принципе, и Франц постоянно
сбивался с темпа, ловя себя на мыслях о Тане, о своей бывшей работе, о сыне,
о взаимоотношениях между мужиками, урками и охраной ... словом, о чем
угодно, но только не о закручивании гаек. Один раз из-за него конвейер даже
задержался, и помощник бригадира - заросший бородой до глаз мужик по кличке
"Огузок" - сделал ему вьедливое замечание (бригадир и остальные урки на
работу в механические и химические цеха не выходили). После обеденного
перерыва Франц концентрировался на работе изо всех сил - что принесло свои
плоды, и Огузок отстал. Как и в случае "поля", к пятнице у Франца
выработался автоматизм, позволявший выполнять примитивные конвейерные
операции быстро и не думая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45