Этот медик якобы в настоящее время пребывает на Лазурном берегу вместе с женой и дочерью.
Проведя воскресенье в кругу семьи и выйдя вчера утром на работу, горничная уловила подозрительный запах и, открыв шкаф, откуда, как ей представлялось, он исходил, наткнулась на труп молодой женщины.
Вопреки традиции уголовная полиция крайне скупа на информацию о случившемся, и это дает основание предполагать, что она придает делу исключительное значение.
Доктор Ж., о котором идет речь, был срочно вызван в Париж, а коллега, замещавший его на время отпуска, будто бы оказался скомпрометированным.
Надеемся, что завтра сможем сообщить вам более подробные сведения об этой странной истории».
Мегрэ раскрыл две другие утренние газеты.
Одна проворонила эту новость. Вторая, пронюхавшая о сенсации слишком поздно, дала резюме в несколько строчек, но выделила суть жирным шрифтом:
«ТРУП, ОБНАРУЖЕННЫЙ У ДОКТОРА.
Со вчерашнего дня уголовная полиция ведет расследование происшествия, которое может стать новым «делом Петио» с той лишь разницей, что на сей раз в нем, судя по всему, замешаны два врача вместо одного. Действительно, в кабинете хорошо известного медика с бульвара Османн был найден труп молодой женщины, однако подробнее разузнать об этом нам не удалось».
Мегрэ невольно буркнул:
— Вот дуралей!
Он рассердился не на журналистов, а на Жанвье, на плечи которого впервые легла вся ответственность за состояние дел. Тот давно уже дожидался подобного случая, поскольку во время предыдущих отпусков комиссара всегда находился кто-то постарше, чтобы подменить шефа.
В этом же году почти на три недели инспектор остался за патрона, и стоило Мегрэ покинуть кабинет, как на Жанвье свалилось дело, причем чрезвычайно важное, судя даже по крохам сведений, попавших в печать. И он уже допустил первую ошибку: восстановил против себя репортеров. Мегрэ также случалось утаивать от них материалы следствия, но он проявлял при этом известную гибкость и, ничего не сказав, умел обставить все так, словно откровенничал с прессой.
Первым побуждением Мегрэ было найти телефонную кабину и позвонить Жанвье. Но он вовремя спохватился, вспомнив, что официально находится в Сабль-д'Олонн.
Согласно газетным сообщениям, труп обнаружили накануне утром. Как полиция, так и прокуратура занялись происшествием немедленно. Иди все обычным путем, заметки о случившемся появились бы в послеобеденных выпусках. Не вмешался ли кто-то сверху? Или Жанвье сам отважился взять курс на замалчивание?
«Известный врач, проживающий на бульваре Османн…»
Мегрэ знал этот квартал. Впервые приехав в Париж, он подивился здешней безмятежности, залюбовался элегантными зданиями с красивыми воротами, за которыми в глубине дворов виднелись старинные конюшни, мягкими тенями каштанов и лимузинами, припаркованными вдоль тротуаров.
— Жетон, пожалуйста.
Мегрэ вовсе не собирался звонить на набережную Орфевр, благо это ему воспрещалось, но решил связаться с Пардоном, который в июле отгулял свое на море и был единственным человеком, осведомленным о его истинном местонахождении.
Пардон томился в рабочем кабинете.
— Скажите, вам знаком некий доктор Ж., проживающий на бульваре Османн?
Врач тоже успел прочитать газету.
— Я думал над этим за завтраком. Покопался в медицинском справочнике. Новость меня заинтриговала. Речь, видимо, идет о солидном враче, докторе Жаве, имеющем элитарную клиентуру.
— Вы знакомы с ним?
— Встречался пару-тройку раз, но уже несколько лет, как потерял его из виду.
— Что это за человек?
— В профессиональном плане?
— Начнем с этого.
— Серьезный, знающий свое дело практикующий доктор. Ему около сорока лет, возможно, сорок пять. Хорош собой. Единственно, в чем его можно было бы упрекнуть — если рассматривать это как недостаток, — так это в приверженности светской клиентуре. Он ведь не беспричинно обосновался на бульваре Османн. Думаю, зарабатывает весьма прилично.
— Женат?
— Я не знаю, но, судя по газетным статьям, да. Послушайте, Мегрэ, надеюсь, вы не собираетесь мчаться на набережную Орфевр, чтобы заняться этой проблемой?
— Нет, обещаю вам. А как насчет второго врача, на которого намекают?
— Я созванивался нынче утром с коллегами. Дела такого рода довольно редки в наших профессиональных кругах, и мы любопытны ничуть не менее консьержей. Как и большинство медиков, отправляющихся на отдых, Жав на время своего отсутствия нанял помощника из молодых. Лично я с ним незнаком, и, сдается мне, встречаться нам не приходилось. Речь идет о некоем Негреле, Жильбере Негреле, лет тридцати, одном из ассистентов профессора Лебье.
Последнее само по себе служит приличной рекомендацией, ибо Лебье слывет субъектом, придирчиво подбирающим сотрудников, да и ладить с ним нелегко.
— Вы очень заняты?
— Вы имеете в виду в данный момент?
— Вообще.
— Менее, чем обычно, учитывая, что большинство моих пациентов разъехались в отпуска. А почему вас это интересует?
— Хотел попросить, чтобы вы собрали для меня побольше сведений о двух этих врачах.
— А вы не забыли, что вам предписана передышка в работе?
— Обещаю, ноги моей не будет на набережной Орфевр.
— Что не помешает вам заниматься этим делом в качестве любителя. Верно?
— Почти.
— Ладно, позвоню кое-кому.
— Может, увидимся сегодня вечером?
— Почему бы вам с женой не поужинать у нас?
— Нет. Это я приглашаю вас с супругой в какое-нибудь бистро. Зайдем за вами часов в восемь.
Мегрэ внезапно осознал, что уже не совсем тот человек, каким был сегодня утром. Ушло мечтательное настроение, он более не чувствовал себя мальчишкой, которому не надо посещать занятия в школе.
Вернувшись на свое место на террасе кафе, он заказал еще одну кружку пива и подумал о Жанвье, должно быть донельзя сейчас возбужденном. Пытался ли тот дозвониться в Сабль-д'Олонн, чтобы посоветоваться с ним?
Скорее всего, нет. Инспектор наверняка рад-радешенек возможности самому спешно завершить дело.
Комиссару не терпелось побольше разузнать об этой истории, но сейчас он уже не стоял у руля, а был вынужден как рядовой обыватель дожидаться послеполуденной прессы.
Когда он вернулся к обеду домой, жена взглянула на него и, заподозрив неладное, нахмурилась.
— Ты кого-то повстречал?
— Никого. Только позвонил Пардону. Сегодня вечером мы угощаем их ужином в бистро, правда, пока еще не знаю в каком.
— Ты что, неважно себя чувствуешь?
— Напротив, я в прекрасной форме.
Воистину так. Газетная заметка придала смысл его безмятежной жизни, и он больше не рвался в свой рабочий кабинет, чтобы возглавить расследование. В кои-то веки он оказался в роли стороннего наблюдателя, и подобная ситуация забавляла его.
— А чем мы займемся после обеда?
— Пройдемся по бульвару Османн, побродим в этом квартале.
Мадам Мегрэ не стала возражать, не спросила, почему он предпочел именно эти места. Они неспешно, не поглядывая, как обычно, на часы, обедали перед распахнутым окном. Сегодня даже шум парижских улиц чем-то отличался от обычного. Невнятный гул уступил место более редким и отчетливым звукам, было слышно, как завернуло за угол такой-то улицы такси, как перед таким-то домом остановился грузовик.
— Приляжешь после обеда? — спросила мадам Мегрэ.
— Нет.
Пока она занималась посудой, а потом одевалась, комиссар опять сходил за газетами — уже вечерними выпусками. Происшествие теперь удостоилось самых громких заголовков:
«НОВОЕ „ДЕЛО ПЕТИО“, „МЕРТВАЯ ЖЕНЩИНА В ШКАФУ“, „ЗАМЕШАНЫ ДВА ДОКТОРА“.
В самой лучшей из статей, подписанной живчиком Лассанем, одним из самых пронырливых репортеров, говорилось:
«В одном из элегантнейших кварталов Парижа, на бульваре Османн,. между улицами Мироменил и Курсель, только что разразилась чреватая сюрпризами криминальная драма, которая не преминет получить определенный резонанс.
Несмотря на нежелание полиции предоставить информацию о случившемся, мы провели собственное расследование и сумели выяснить следующие детали.
Итак, в доме 137-бис по бульвару Османн, на четвертом этаже, пять лет проживает доктор Филипп Жав, сорока четырех лет, вместе с супругой и трехлетней дочкой.
Чета Жав занимает одну из двух квартир, расположенных на лестничной площадке, а другая отведена под зал ожидания и шикарные кабинеты для консультаций, поскольку клиентура у врача изысканная и большинство его пациентов значатся в справочнике видных деятелей и аристократии.
Первого июля доктор Жав с семьей в сопровождении няни ребенка покинул Париж, отправившись на шестинедельный отдых в Канны, где снял виллу «Мария-Тереза».
С того же дня молодой врач — доктор Негрель — заступил на место своего коллеги, подменяя последнего в часы приема.
Обычно семейство Жав, кроме няни, мадемуазель Жюссеран, содержит еще и двух горничных, но одна из них, чьи родители проживают в Нормандии, взяла отпуск одновременно с хозяевами, так что в Париже осталась лишь Жозефа Шовэ, пятидесяти одного года.
Учитывая, что жилая часть апартаментов опустела, горничной оставалось убирать только рабочие помещения.
Доктор Негрель — он холостяк, проживает в меблированных комнатах по улице Сен-Пер — приходил в приемную каждое утро в девять часов, знакомился с записями телефонных звонков, посещал пациентов на дому, обедал в каком-нибудь ресторане и в два часа возвращался на бульвар Османн, где консультировал пациентов.
К шести часам он заканчивал прием, и Жозефа Шовэ отправлялась к проживающей в том же квартале на улице Вашингтон дочери и почти всегда оставалась у нее ночевать.
Что же произошло? Полиция хранит гробовое молчание, и нам трудно восстановить всю цепочку событий, но выявить некоторые факты мы сумели.
В минувшую субботу доктор Негрель покинул кабинет на бульваре Османн в половине шестого, Жозефа еще оставалась в апартаментах. Во второй половине дня он принял с полдюжины пациентов и пациенток, и никто из жильцов дома не заметил ничего необычного.
В воскресенье доктор Негрель навещал своих друзей в сельской местности, а Жозефа весь день провела вместе с дочерью в квартире на улице Вашингтон и возвратилась на бульвар Османн только в понедельник в восемь утра.
Уборку она, как обычно, начала с того, что пропылесосила зал ожидания, затем прошла в кабинет, за которым находится приемная для осмотра больных.
И лишь там, в третьем помещении, ее удивил неприятный запах, как она выразилась, сладковато-тлетворный, но поначалу она не обеспокоилась.
Однако в конце концов за несколько минут до девяти часов в Жозефе проснулось любопытство и она открыла дверь в четвертую комнату меньших размеров, переоборудованную в лабораторию. Именно оттуда шел запах, точнее, из одного из шкафов.
Оказалось, что тот заперт, а ключа нет в замке. В то время как Жозефа изучала шкаф, за ее спиной раздались шаги и, обернувшись, она оказалась лицом к лицу с явившимся на работу доктором Негрелем:
Вздрогнул ли он при этом? Побледнел ли? Добытые нами на этот счет косвенные свидетельства противоречивы. Он якобы воскликнул: «А вы что тут делаете?» Она будто бы ответила: «А вы разве не чувствуете какой-то запах?» И вроде бы высказала предположение о дохлой мыши. «Доктор Жав не оставлял вам ключей?» — спросил Негрель.
Разумеется, мы стремимся всего лишь наилучшим образом представить факты. Спустя несколько минут Жозефа якобы пошла за слесарем на улицу Мироменил и привела его на место событий».
Читая статью, Мегрэ размышлял, где же этот ловкач Лассань откопал такие подробности. Он готов был поспорить, что Жозефа тут ни при чем. Еще менее вероятно, что ему поведал об этом доктор Негрель. Может, консьержка? Вполне допустимо. А что, если потом проболтался слесарь?
Комиссар продолжил чтение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Проведя воскресенье в кругу семьи и выйдя вчера утром на работу, горничная уловила подозрительный запах и, открыв шкаф, откуда, как ей представлялось, он исходил, наткнулась на труп молодой женщины.
Вопреки традиции уголовная полиция крайне скупа на информацию о случившемся, и это дает основание предполагать, что она придает делу исключительное значение.
Доктор Ж., о котором идет речь, был срочно вызван в Париж, а коллега, замещавший его на время отпуска, будто бы оказался скомпрометированным.
Надеемся, что завтра сможем сообщить вам более подробные сведения об этой странной истории».
Мегрэ раскрыл две другие утренние газеты.
Одна проворонила эту новость. Вторая, пронюхавшая о сенсации слишком поздно, дала резюме в несколько строчек, но выделила суть жирным шрифтом:
«ТРУП, ОБНАРУЖЕННЫЙ У ДОКТОРА.
Со вчерашнего дня уголовная полиция ведет расследование происшествия, которое может стать новым «делом Петио» с той лишь разницей, что на сей раз в нем, судя по всему, замешаны два врача вместо одного. Действительно, в кабинете хорошо известного медика с бульвара Османн был найден труп молодой женщины, однако подробнее разузнать об этом нам не удалось».
Мегрэ невольно буркнул:
— Вот дуралей!
Он рассердился не на журналистов, а на Жанвье, на плечи которого впервые легла вся ответственность за состояние дел. Тот давно уже дожидался подобного случая, поскольку во время предыдущих отпусков комиссара всегда находился кто-то постарше, чтобы подменить шефа.
В этом же году почти на три недели инспектор остался за патрона, и стоило Мегрэ покинуть кабинет, как на Жанвье свалилось дело, причем чрезвычайно важное, судя даже по крохам сведений, попавших в печать. И он уже допустил первую ошибку: восстановил против себя репортеров. Мегрэ также случалось утаивать от них материалы следствия, но он проявлял при этом известную гибкость и, ничего не сказав, умел обставить все так, словно откровенничал с прессой.
Первым побуждением Мегрэ было найти телефонную кабину и позвонить Жанвье. Но он вовремя спохватился, вспомнив, что официально находится в Сабль-д'Олонн.
Согласно газетным сообщениям, труп обнаружили накануне утром. Как полиция, так и прокуратура занялись происшествием немедленно. Иди все обычным путем, заметки о случившемся появились бы в послеобеденных выпусках. Не вмешался ли кто-то сверху? Или Жанвье сам отважился взять курс на замалчивание?
«Известный врач, проживающий на бульваре Османн…»
Мегрэ знал этот квартал. Впервые приехав в Париж, он подивился здешней безмятежности, залюбовался элегантными зданиями с красивыми воротами, за которыми в глубине дворов виднелись старинные конюшни, мягкими тенями каштанов и лимузинами, припаркованными вдоль тротуаров.
— Жетон, пожалуйста.
Мегрэ вовсе не собирался звонить на набережную Орфевр, благо это ему воспрещалось, но решил связаться с Пардоном, который в июле отгулял свое на море и был единственным человеком, осведомленным о его истинном местонахождении.
Пардон томился в рабочем кабинете.
— Скажите, вам знаком некий доктор Ж., проживающий на бульваре Османн?
Врач тоже успел прочитать газету.
— Я думал над этим за завтраком. Покопался в медицинском справочнике. Новость меня заинтриговала. Речь, видимо, идет о солидном враче, докторе Жаве, имеющем элитарную клиентуру.
— Вы знакомы с ним?
— Встречался пару-тройку раз, но уже несколько лет, как потерял его из виду.
— Что это за человек?
— В профессиональном плане?
— Начнем с этого.
— Серьезный, знающий свое дело практикующий доктор. Ему около сорока лет, возможно, сорок пять. Хорош собой. Единственно, в чем его можно было бы упрекнуть — если рассматривать это как недостаток, — так это в приверженности светской клиентуре. Он ведь не беспричинно обосновался на бульваре Османн. Думаю, зарабатывает весьма прилично.
— Женат?
— Я не знаю, но, судя по газетным статьям, да. Послушайте, Мегрэ, надеюсь, вы не собираетесь мчаться на набережную Орфевр, чтобы заняться этой проблемой?
— Нет, обещаю вам. А как насчет второго врача, на которого намекают?
— Я созванивался нынче утром с коллегами. Дела такого рода довольно редки в наших профессиональных кругах, и мы любопытны ничуть не менее консьержей. Как и большинство медиков, отправляющихся на отдых, Жав на время своего отсутствия нанял помощника из молодых. Лично я с ним незнаком, и, сдается мне, встречаться нам не приходилось. Речь идет о некоем Негреле, Жильбере Негреле, лет тридцати, одном из ассистентов профессора Лебье.
Последнее само по себе служит приличной рекомендацией, ибо Лебье слывет субъектом, придирчиво подбирающим сотрудников, да и ладить с ним нелегко.
— Вы очень заняты?
— Вы имеете в виду в данный момент?
— Вообще.
— Менее, чем обычно, учитывая, что большинство моих пациентов разъехались в отпуска. А почему вас это интересует?
— Хотел попросить, чтобы вы собрали для меня побольше сведений о двух этих врачах.
— А вы не забыли, что вам предписана передышка в работе?
— Обещаю, ноги моей не будет на набережной Орфевр.
— Что не помешает вам заниматься этим делом в качестве любителя. Верно?
— Почти.
— Ладно, позвоню кое-кому.
— Может, увидимся сегодня вечером?
— Почему бы вам с женой не поужинать у нас?
— Нет. Это я приглашаю вас с супругой в какое-нибудь бистро. Зайдем за вами часов в восемь.
Мегрэ внезапно осознал, что уже не совсем тот человек, каким был сегодня утром. Ушло мечтательное настроение, он более не чувствовал себя мальчишкой, которому не надо посещать занятия в школе.
Вернувшись на свое место на террасе кафе, он заказал еще одну кружку пива и подумал о Жанвье, должно быть донельзя сейчас возбужденном. Пытался ли тот дозвониться в Сабль-д'Олонн, чтобы посоветоваться с ним?
Скорее всего, нет. Инспектор наверняка рад-радешенек возможности самому спешно завершить дело.
Комиссару не терпелось побольше разузнать об этой истории, но сейчас он уже не стоял у руля, а был вынужден как рядовой обыватель дожидаться послеполуденной прессы.
Когда он вернулся к обеду домой, жена взглянула на него и, заподозрив неладное, нахмурилась.
— Ты кого-то повстречал?
— Никого. Только позвонил Пардону. Сегодня вечером мы угощаем их ужином в бистро, правда, пока еще не знаю в каком.
— Ты что, неважно себя чувствуешь?
— Напротив, я в прекрасной форме.
Воистину так. Газетная заметка придала смысл его безмятежной жизни, и он больше не рвался в свой рабочий кабинет, чтобы возглавить расследование. В кои-то веки он оказался в роли стороннего наблюдателя, и подобная ситуация забавляла его.
— А чем мы займемся после обеда?
— Пройдемся по бульвару Османн, побродим в этом квартале.
Мадам Мегрэ не стала возражать, не спросила, почему он предпочел именно эти места. Они неспешно, не поглядывая, как обычно, на часы, обедали перед распахнутым окном. Сегодня даже шум парижских улиц чем-то отличался от обычного. Невнятный гул уступил место более редким и отчетливым звукам, было слышно, как завернуло за угол такой-то улицы такси, как перед таким-то домом остановился грузовик.
— Приляжешь после обеда? — спросила мадам Мегрэ.
— Нет.
Пока она занималась посудой, а потом одевалась, комиссар опять сходил за газетами — уже вечерними выпусками. Происшествие теперь удостоилось самых громких заголовков:
«НОВОЕ „ДЕЛО ПЕТИО“, „МЕРТВАЯ ЖЕНЩИНА В ШКАФУ“, „ЗАМЕШАНЫ ДВА ДОКТОРА“.
В самой лучшей из статей, подписанной живчиком Лассанем, одним из самых пронырливых репортеров, говорилось:
«В одном из элегантнейших кварталов Парижа, на бульваре Османн,. между улицами Мироменил и Курсель, только что разразилась чреватая сюрпризами криминальная драма, которая не преминет получить определенный резонанс.
Несмотря на нежелание полиции предоставить информацию о случившемся, мы провели собственное расследование и сумели выяснить следующие детали.
Итак, в доме 137-бис по бульвару Османн, на четвертом этаже, пять лет проживает доктор Филипп Жав, сорока четырех лет, вместе с супругой и трехлетней дочкой.
Чета Жав занимает одну из двух квартир, расположенных на лестничной площадке, а другая отведена под зал ожидания и шикарные кабинеты для консультаций, поскольку клиентура у врача изысканная и большинство его пациентов значатся в справочнике видных деятелей и аристократии.
Первого июля доктор Жав с семьей в сопровождении няни ребенка покинул Париж, отправившись на шестинедельный отдых в Канны, где снял виллу «Мария-Тереза».
С того же дня молодой врач — доктор Негрель — заступил на место своего коллеги, подменяя последнего в часы приема.
Обычно семейство Жав, кроме няни, мадемуазель Жюссеран, содержит еще и двух горничных, но одна из них, чьи родители проживают в Нормандии, взяла отпуск одновременно с хозяевами, так что в Париже осталась лишь Жозефа Шовэ, пятидесяти одного года.
Учитывая, что жилая часть апартаментов опустела, горничной оставалось убирать только рабочие помещения.
Доктор Негрель — он холостяк, проживает в меблированных комнатах по улице Сен-Пер — приходил в приемную каждое утро в девять часов, знакомился с записями телефонных звонков, посещал пациентов на дому, обедал в каком-нибудь ресторане и в два часа возвращался на бульвар Османн, где консультировал пациентов.
К шести часам он заканчивал прием, и Жозефа Шовэ отправлялась к проживающей в том же квартале на улице Вашингтон дочери и почти всегда оставалась у нее ночевать.
Что же произошло? Полиция хранит гробовое молчание, и нам трудно восстановить всю цепочку событий, но выявить некоторые факты мы сумели.
В минувшую субботу доктор Негрель покинул кабинет на бульваре Османн в половине шестого, Жозефа еще оставалась в апартаментах. Во второй половине дня он принял с полдюжины пациентов и пациенток, и никто из жильцов дома не заметил ничего необычного.
В воскресенье доктор Негрель навещал своих друзей в сельской местности, а Жозефа весь день провела вместе с дочерью в квартире на улице Вашингтон и возвратилась на бульвар Османн только в понедельник в восемь утра.
Уборку она, как обычно, начала с того, что пропылесосила зал ожидания, затем прошла в кабинет, за которым находится приемная для осмотра больных.
И лишь там, в третьем помещении, ее удивил неприятный запах, как она выразилась, сладковато-тлетворный, но поначалу она не обеспокоилась.
Однако в конце концов за несколько минут до девяти часов в Жозефе проснулось любопытство и она открыла дверь в четвертую комнату меньших размеров, переоборудованную в лабораторию. Именно оттуда шел запах, точнее, из одного из шкафов.
Оказалось, что тот заперт, а ключа нет в замке. В то время как Жозефа изучала шкаф, за ее спиной раздались шаги и, обернувшись, она оказалась лицом к лицу с явившимся на работу доктором Негрелем:
Вздрогнул ли он при этом? Побледнел ли? Добытые нами на этот счет косвенные свидетельства противоречивы. Он якобы воскликнул: «А вы что тут делаете?» Она будто бы ответила: «А вы разве не чувствуете какой-то запах?» И вроде бы высказала предположение о дохлой мыши. «Доктор Жав не оставлял вам ключей?» — спросил Негрель.
Разумеется, мы стремимся всего лишь наилучшим образом представить факты. Спустя несколько минут Жозефа якобы пошла за слесарем на улицу Мироменил и привела его на место событий».
Читая статью, Мегрэ размышлял, где же этот ловкач Лассань откопал такие подробности. Он готов был поспорить, что Жозефа тут ни при чем. Еще менее вероятно, что ему поведал об этом доктор Негрель. Может, консьержка? Вполне допустимо. А что, если потом проболтался слесарь?
Комиссар продолжил чтение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20