— Нет.
— Обычно меня упрекают, что даже слишком.
— Только не я.
— Так о чем же вы хотите спросить?
— Вам нравится этот дом?
Она огляделась — и, как ему показалось, равнодушно.
— Я хочу сказать, — настаивал он, — хотели бы вы тут жить?
— Почему вы спрашиваете об этом?
— Потому что буду счастлив, если вы согласитесь.
— Соглашусь на что?
— Стать моей женой.
Если сговор и был, то Джина в нем не участвовала: с нервным смешком она бросила:
— Шутите!
— Серьезно.
— И вы бы женились на мне?
— Это я вам и предлагаю.
— Мне?
— Вам.
— Вы что, не знаете, что я за девушка?
— Думаю, что знаю вас не хуже других.
— В таком случае вы смельчак.
— Так что же вы ответите?
— Отвечу, что вы милый, но это невозможно.
На столе дрожал солнечный зайчик; Иона пристально смотрел на него, а не в лицо девушки.
— Почему?
— Потому.
— Я вам противен?
— Я не сказала этого, господин Иона. Вы, несомненно, порядочный человек. Единственный, кто не пытался воспользоваться своим положением. Возьмите хоть Анселя: пусть он и отец моей подруги, а все равно заманил меня в сарай, когда мне не было и пятнадцати. Начни я перечислять, вы только диву дались бы! Сначала я все ждала, когда же и вы расхрабритесь.
— Вы думаете, что не будете здесь счастливы?
— Во всяком случае, жилось бы мне спокойнее, — откровенно призналась она.
— Это уже кое-что, верно?
— Конечно. А если у нас не заладится? Давайте лучше не будем говорить об этом. Я не та девушка, которая может сделать счастливым человека вроде вас.
— Дело не во мне.
— А в ком же?
— В вас.
Он был чистосердечен. Когда он говорил это, нежность переполняла его, он не смел пошевелиться из опасения дать волю своим чувствам.
— Я — и счастье!.. — процедила она сквозь зубы.
— Пусть будет спокойствие, как вы только что сказали.
— Это мать говорила с вами, — метнула на него взгляд Джина. — Я знаю, она была у вас, но…
— Нет. Она сказала только, что вам предлагают лучшее место.
— Ей бы только сбыть меня с рук.
— Вы не хотите подумать?
— Зачем?
— Подождите хоть до завтра, прежде чем окончательно ответить, ладно?
— Если вы настаиваете…
В этот день она разбила тарелку, когда мыла посуду, и так же, как и два года спустя, ушла, забыв вымыть сковородку. Около четырех Иона, как обычно, отправился к Ле Буку выпить кофе; тот внимательно наблюдал за ним.
— Это правда, что говорят?
— А что говорят?
— Что вы собираетесь жениться на Джине?
— Кто вам сказал?
— Луиджи, только что. Он поругался из-за этого с Анджелой.
— Почему?
— Они думают по-разному, — смутился Ле Бук.
— Он против?
— Пожалуй.
— Почему?
Луиджи, конечно, объяснил причину, но Ле Бук повторять не стал.
— Никогда не известно, что у него в голове, — сказал он уклончиво.
— Он злится?
— Он сказал, что набьет вам морду. Но это ничего не значит: он сделает так, как велит Анджела. Он лишь ругаться горазд, дома ему не дают и слова сказать.
— А Джина?
— Вы лучше меня знаете, что она вам сказала. Труднее всего будет с ее братом.
— Почему?
— Не знаю. Сказал просто так. Он чудак, у него свои взгляды.
— Он меня не любит?
— Он, пожалуй, кроме сестры, никого не любит.
Только она может помешать ему наделать глупостей.
Месяц назад он собрался добровольцем в Индокитай.
— Она не хотела этого?
— Он мальчишка. Ему везде плохо. Там было бы не лучше, чем здесь.
Иона увидел, что в его лавку вошел посетитель, и направился к двери.
— До скорого!
— Счастливо!
В эту ночь он плохо спал. В восемь Джина пришла и молча, не глядя на него, принялась за работу; он прождал долгих четверть часа, прежде чем заговорил с ней.
— У вас есть для меня ответ?
— Вы в самом деле настаиваете?
— Да.
— Потом не будете меня упрекать?
— Обещаю.
— В таком случае пусть будет, как вы хотите, — пожала она плечами.
Это было так неожиданно, что Иона ничего не почувствовал. Он смотрел на нее ошеломленный, боясь подойти, взять за руку; ему и в голову не пришло поцеловать ее. Опасаясь недоразумения, он переспросил:
— Вы согласны выйти за меня?
Она была моложе его на шестнадцать лет, однако посмотрела на него, как на ребенка, и покровительственно улыбнулась:
— Да.
Чтобы не дать перед ней волю своим чувствам, он поднялся в комнату и, прежде чем облокотиться на подоконник, задумчиво постоял перед зеркалом у шкафа.
Был май. Только что прошел ливень, но солнце опять сияло вовсю и высвечивало лужи на мокрой шиферной крыше. Был базарный день, как и теперь, и Мильк отправился за клубникой — первой в том году.
Крупная сильная женщина в черном, с синим фартуком вокруг бедер решительно вошла в лавку, отбрасывая большую тень. Это была Анджела; от рук у нее, как обычно, пахло пореем.
— Это правда, что рассказал мне Луиджи? Зачем это она поехала в Бурж?
Иона был ниже ее и намного слабее. Он пробормотал:
— Не знаю.
— Она поехала утренним автобусом?
— Да.
— И не зашла ко мне? — Анджела тоже смотрела на него с подозрением. — Вы что, поссорились?
— Нет.
— Да отвечай же как мужчина, черт побери! В чем дело?
— Ни в чем…
Она перешла с ним на «ты» в день помолвки, но Луиджи так и не последовал ее примеру.
— Ни в чем, ни в чем! — передразнила она. — Ты мог бы и помешать ей уехать. Когда она обещала вернуться?
— Она не сказала.
— Вот это мне нравится больше всего!
Казалось, Анджела хочет раздавить его взглядом, всей своей массой; выходя, она резко повернулась к нему спиной и буркнула:
— Тюфяк!
3. Стол вдовца
Сперва Иона решил купить кусок ветчины или холодного мяса в колбасной Паскаля по другую сторону рынка, около улицы Канала, потом счел, что вообще обойдется без обеда или ограничится двумя рогаликами, которые остались с утра. Ему не следовало их брать.
Это не согласовывалось с мнимым отъездом Джины в Бурж. Он должен был купить три рогалика. Беспокоился Мильк не за себя, не из ложного стыда или боязни пересудов. Из-за нее. И пусть она забрала с собой марки, составлявшие, если не считать ее самой, весь смысл его жизни, — все равно он считал своим долгом защищать ее. О пока еще не знал от чего. Все утро его терзало смутное беспокойство, оно даже мешало ему думать о своем горе. Со временем каждое его ощущение стало более отчетливым, и он уже мог разобраться в своем положении. Но сейчас Мильк делал самое неотложное, находясь в убеждении, что, поступая таким образом, он оберегает Джину В тех редких случаях, когда она уезжала к Лут и проводила в Бурже целый день, Иона возвращался к своим холостяцким привычкам и обедал у Пепито. Значит, так нужно было сделать и сегодня, когда в полдень звон колокола, возвещавшего о закрытии рынка, слился в солнечном воздухе с перезвоном колоколов монастыря, он принялся убирать коробки с книгами.
Вокруг площади уже медленно двигалась мусорная машина; пятеро рабочих бросали в нее лопатами отбросы из канавы. Многие торговки, главным образом деревенские, уже уехали, а некоторые, зайдя к Ле Буку или в бар «Трианон», ждали автобуса и ели привезенные с собой завтраки.
Иона вышел из дома с неприятным ощущением совершаемого предательства и, вопреки очевидности, твердил себе, что Джина, вероятно, вернется в его отсутствие.
Верхняя улица была узкой и, несмотря на свое название, шла вниз; это был центр густонаселенного квартала.
Лавки на ней были разнообразнее, чем в других местах.
Там продавали остатки американских запасов, недорогие часы; по меньшей мере три магазинчика торговали старьем и подержанной одеждой. Внизу, с тех пор как в километре от города построили химический завод, выросло нечто вроде итальянского квартала — некоторые называли его маленькой Италией. По мере того как завод набирал силу, из-за границы стали стекаться рабочие — сначала поляки, обосновавшиеся чуть выше, потом почти у самых ворот завода поселились несколько семей из Северной Африки. Ресторанчик Пепито со стенами оливкового цвета и скатертями из гофрированной бумаги все же сохранил былую мирную атмосферу, и в полдень в нем собирались одни и те же завсегдатаи, которые, как когда-то Иона, обедали там круглый год. Мария, жена хозяина, стряпала, сам он стоял за баром, а их племянница обслуживала посетителей.
— Глядите-ка! Господин Иона! Какая приятная неожиданность! — воскликнул итальянец при виде Милька.
И тут же, решив, что столь радушный прием может показаться бестактным, добавил:
— Надеюсь, Джина здорова?
— Уехала в Бурж, — пришлось повторить Ионе.
— Иногда отвлечься тоже не мешает. Ваш столик свободен. Джулия! Накрой для господина Ионы!
Только здесь Иона по-настоящему осознал, какая пустота образовалась в его жизни. Ресторанчик Пепито, где до сих пор ничего не изменилось, многие годы был для него вторым домом. Теперь он почувствовал себя чужаком даже здесь, и его охватил ужас при мысли, что ему, возможно, придется возвращаться сюда каждый день.
Вдовец сидел на своем месте; казалось, он раздумывает, поздороваться или нет с Ионой движением век, которое когда-то заменяло им приветствие. Он никогда не сказал Ионе ни слова. Долгие годы они сидели за столиками у окна друг против друга; в ресторан оба приходили почти одновременно. От Пепито Иона знал, как зовут соседа. Это был г-н Метра, начальник канцелярии в мэрии, но мысленно Мильк всегда называл его Вдовцом.
Г-жу Метра он никогда не видел: она умерла пятнадцать лет назад. Детей у них не было, и муж, оставшись один, стал обедать и ужинать у Пепито. Мужчина лет пятидесяти пяти с небольшим, он отличался высоким ростом, широкими плечами, полнотой и суровостью; волосы у него были стального цвета, брови щетинистые, из ноздрей и ушей торчали черные волосы. Лицо его имело сероватый оттенок; Иона никогда не видел, чтобы он улыбался.
За едой он не читал газету, как большинство обедавших в одиночестве, не вступал ни с кем в разговоры, а просто тщательно жевал, глядя в пространство. Прошли месяцы, прежде чем они стали здороваться движением век; Иона был единственный, кому Метра сделал эту уступку. Под столом Вдовца сидела маленькая собачонка, жирная и еле двигавшаяся; ей было, наверно, под двадцать лет: когда-то она принадлежала г-же Метра. Каждый день, выходя из канцелярии, Вдовец забирал ее из дома и приводил с собой в ресторан, где для нее готовили специальную похлебку. Потом медленно шел с ней домой и возвращался в мэрию; вечером повторялось то же самое.
Почему сегодня, пока Иона ел, Вдовец смотрел на него внимательнее обычного? Вряд ли он уже знал. И все же создавалось впечатление, что он, подавляя в себе желание ухмыльнуться, думает: «Вот вы и вернулись!»
Оба они казались членами одного братства, временно изменив которому Иона наконец вернулся с повинной.
Конечно, все это существовало лишь у него в воображении, однако ужас его при мысли, что ему теперь снова придется каждый день сидеть напротив начальника канцелярии, был отнюдь не воображаемым.
— Что возьмете на десерт, господин Иона? Есть эклеры и яблочный пирог.
Мильк всегда любил десерт, в особенности яблочный пирог, который взял и на этот раз, злясь на себя, что не может отказаться от лакомства даже в такой момент.
— Что новенького, господин Иона?
Пепито, как и Палестри, был высок, поджар, вынослив, но, в отличие от земляка, всегда приветлив и улыбчив. Он все делал с такой радостью, что казалось: содержать ресторан для него — забава. Мария, его жена, вечно сидя в шестиметровой кухне, очень растолстела, что не мешало ей оставаться моложавой и аппетитной. Нрав у нее тоже был веселый: она разражалась смехом по любому пустячному поводу. Своих детей у них не было, поэтому они выписали с родины племянника и усыновили его; вечерами он сидел за одним из столиков и делал уроки.
— Как Джина?
— Хорошо.
— На днях жена встретила ее на рынке, и, не знаю уж почему, ей показалось, что Джина ждет ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19