Три с половиной… У вас есть водопроводчик?
— Помнится, у меня никогда не было в нем надобности, во всяком случае, с тех пор как умер муж. А раньше всем этим занимался он.
Одна во всем доме, она казалась такой беспомощной, такой растерявшейся, что он предложил:
— Хотите, я этим займусь?
— Вы водопроводчик?
— Не совсем, но немного разбираюсь.
— А дорого это мне обойдется?
— Ровно столько, сколько стоят три с половиной метра труб.
Он спустился за ней на первый этаж.
— Чем бы мне вас угостить? Не откажетесь выпить стаканчик?
В тот день он впервые столкнулся с ее хваленым укрепляющим.
— Вам такое не по вкусу?
— Да нет, недурно.
— В молодости я принимала это от анемии. По рюмке перед завтраком. Я никогда не могла похвастать отменным здоровьем…
Это его развеселило. Он пошел к себе, переоделся, потом купил в скобяной лавке кусок трубы. Когда он позвонил у ее дверей, она уже успела переодеться в бледно-розовое платье и поправить прическу.
— Уже? Я причиняю вам такое беспокойство… У вас правда нет сейчас более важных дел?
— Я целыми днями бездельничаю.
— Верно, я часто вижу, как вы сидите у окна. Вы тоже один живете?
— С тех пор, как овдовел.
— И не работаете? Раньше вы уходили рано утром, а возвращались вечером.
— Я уже полгода на пенсии.
Она постеснялась спросить, что у него была за работа. Он принес паяльник, ящик с инструментами и провозился чуть больше часа.
— До чего же это любезно с вашей стороны! Одинокая женщина, чуть что не так, становится как без рук и совершенно теряется.
— Если у вас опять случится протечка или еще что-нибудь, обращайтесь ко мне не задумываясь.
— Сколько я вам должна?
Он вытащил из кармана счет от торговца скобяным товаром — пятнадцать франков и несколько сантимов.
— А за работу?
— Не возьму. Мне было очень приятно оказать вам эту пустяковую услугу.
— Выпьете еще стаканчик?
— Откровенно говоря, я пью только вино.
— А его-то у меня и нет! Знаете что? Приходите сегодня вечерком, я припасу бутылочку.
— С меня хватит и разливного. Я к бутылочному не привык.
Солнце сияло. На пороге они оба улыбнулись.
Вспоминать об этом Буэн не любил.
Он сидел жалкий, в халате, в шлепанцах на босу ногу. В кухне было холодно. Из носу у него текло, он то и дело сморкался.
Он пошел в гостиную за итальянской сигарой, но у табака оказался неприятный вкус. Он не курил все три дня, что лежал в постели. И почти не ел.
Маргарита приносила ему горячий лимонад с медом, он пил его, кружка за кружкой. Она пекла ему пирожные с кремом. Хотела налепить на грудь и на спину жгучие горчичники и расстроилась, когда он о г них отказался.
А теперь? Он услышал, как у него над головой потекла из крана вода, и сделал из этого вывод, что жена встала и чистит зубы. Боится, наверно. Он гадал, отважится ли она сойти вниз, когда оденется Сколько стаканов вина он выпил? Бутылка опустела. Он встал, пошел к буфету и достал новую бутылку; тогда еще у них был общий буфет. Обычно он не злоупотреблял спиртным: случаи, когда он напился, можно было пересчитать по пальцам.
Но этим утром лицо его налилось кровью — наверно, он был красен как рак. Ему казалось, что произошло нечто очень важное и он еще не в состоянии взвесить все последствия. Если уж дошло до того, что Маргарита отравила его кота, значит, все вранье: он и раньше это подозревал, да не хотелось верить Он перебирал разные случаи, вспоминал обрывки фраз, взгляды Они никогда не произносили слова “любовь”. Это было им не по годам. Любил ли он Анжелу, свою первую жену? Неужели Маргарита — такая ломака! — в самом деле любила первого мужа?
Теперь трудно уж было установить, кому из них первому пришла мысль соединить их жизни. Их разделяла только ширина тупика. Ни ему, ни ей не пришлось испытать долгих лет одиночества. Напротив, оба привыкли к жизни в браке. Эмиль жил один в комнате, под ним — молодая семья, муж и жена, у которых недавно родился ребенок. Маргарита тоже была совсем одна у себя в доме и чувствовала себя как-то потерянно, неуверенно.
Когда он навещал ее под вечер, она притворялась обаятельной, беззаботной. Быть может, чуть больше, чем следовало, распространялась о счастливых временах их семьи и о золотой поре детства. Тем не менее казалось, что она с веселым благодушием взирает на все человечество, за исключением отца и сына Сальнавов, представлявшихся ей сущими злодеями из мелодрамы. Их обогатило состояние, которое должно было достаться ей. Рауль Сальнав занимает просторную квартиру на бульваре Распайль, выстроил виллу на берегу Сены, на краю леса Фонтенбло.
Бисквиты Дуазов! Деньги Дуазов! Честность Дуазов, побудившая их продать дома по одной стороне сквера, носящего их имя!
В то время уже поговаривали, что следует все пустить на снос и выстроить доходные многоквартирные дома; к Маргарите то и дело обращались с подобными предложениями.
— Я, конечно, отказалась. Уж лучше голодать!
Ему бы заподозрить неладное, а он слушал и улыбался. Его самого она расспрашивала мало, и это тоже должно было его насторожить. В сущности, единственной живой душой, которая его интересовала, была она, со всеми ее покойниками, по-прежнему окружавшими ее защитным ореолом.
Сегодня он понял. Маргарита не хотела нанять прислугу, женщину, которая помогала бы ей по хозяйству, потому что не вынесла бы присутствия в доме особы одного с нею пола. Но все же она нуждалась в помощи. Ей могла понадобиться чья-то поддержка. Вдруг заболеет или ногу сломает… А у нее даже телефона нет, чтобы позвать на подмогу: она сама попросила, чтобы его сняли:
— Никто не станет мне звонить. Я только трясусь со страху всякий раз, как кто-нибудь ошибется номером.
Эмиль подозревал, что она скупа. Теперь он был убежден в ее скупости, которая тоже сыграла роль в их браке: плохо ли день и ночь иметь в своем распоряжении человека, которому не нужно платить?
Буэн получал пенсию. Однажды он упомянул к слову, что, женись он, после его смерти половину его пенсии будут выплачивать вдове.
Маргарита никогда не распространялась о своем состоянии. Дома по одной стороне тупика по-прежнему принадлежали ей. Три раза в год жильцы приносили ей квартирную плату. Они по очереди входили в гостиную. Буэн понятия не имел, сколько жена с них брала, что делала с деньгами. Может быть, клала в банк? Занимался ли кто-нибудь помещением ее капитала? Она упоминала только о расходах, о том, что от нее требуют ремонта, что крыши протекают, а окна и двери пора чинить.
— Можно подумать, что жильцы находят какое-то злобное удовольствие в том, чтобы портить все и вся! В сущности, квартирная плата не покрывает расходов на содержание домов.
Маргарита относилась к нему без всякой нежности и доказала это тем, что у него в объятиях оставалась напряженной и бесчувственной. Он был для нее чем-то вроде слуги.
Он сгущает краски? Возможно. У него есть право сгущать краски после всего, что она ему сделала. И право на выпивку у него тоже есть. И на сигары.
Что бывало всякий раз, стоило ему после обеда закурить в гостиной перед телевизором? Жена бежала к окну, распахивала его пошире и укутывалась в самую теплую шаль, что не мешало ей дрожать от холода: пусть он чувствует, что из-за него она рискует подхватить воспаление легких.
Это, конечно, всего одна подробность, но их было сотни. Тысячи. Например, как только они поженились, Буэн предложил ей разделить расходы по хозяйству. Он думал, что будет каждый месяц выдавать ей определенную сумму, которую они установят по обоюдному согласию. А она всякий раз, когда ходила за покупками, приносила чеки от продавцов и складывала их в ящик вместе со счетами за воду, за свет, канализацию, уборку мусора.
В первый раз он был поражен, когда в конце месяца она объявила:
— Я подбила итог…
Водрузив на нос очки, она потребовала, чтобы он вместе с ней сверил все счета из магазинов, прачечной и тому подобное:
— Погляди-ка… Здесь у меня все указано. Сумму она разделила пополам:
— Будем делать так же каждый месяц. Чтобы не было поводов для споров.
Он пошел к себе в комнату за деньгами. Они хранились у него в ящике комода. Ключа от ящика не было, и это его не заботило.
Что же это за любовь, если с ним так обходятся? Где уж тут нежность, где доверие?
Если им случалось сходить в кино, каждый платил за себя.
— Так справедливей!
Маргарита следила, как он ест, и на лице у нее обозначалась брезгливая гримаса, стоило ему, например, воспользоваться спичкой вместо зубочистки. Каждый изъян в его манерах она подчеркивала нарочито небрежным словцом, многозначительным взглядом. Ее раздражало в нем все. Не только кот, спавший по ночам у него в ногах.
— У моего первого мужа кожа была гладкая, словно у женщины, — уронила она однажды, когда он, голый до пояса, расхаживал по спальне.
Это означало, что густые черные волосы, которыми было покрыто его тело, вызывали у нее отвращение.
“Она всегда меня ненавидела!”
Ненавидела так же, как Сальнавов. Может быть, просто потому, что ей надо было кого-нибудь ненавидеть, чтобы заполнить свою пустую жизнь.
Он все время чувствовал, как она украдкой маячит у него за спиной.
— Постой-ка, ты сегодня пил не вино, а что-то Другое.
Она не ошиблась. В тот день он действительно встретил старинного приятеля и пропустил с ним две-три рюмки аперитива.
Она знала все. Хотела знать все. Улучала удобный момент, чтобы задать безобидный по видимости вопрос. На самом деле ни один из ее вопросов не был безобидным. Иногда эти вопросы касались событий, со времени которых прошло уже несколько месяцев, — она ничего не забывала. Сопоставляла теперешние его слова с предыдущим ответом:
— Постой-ка, ты же говорил…
Временами ему казалось, что он снова в школе и перед ним учительница, которая ожесточенно ищет, на чем бы его подловить, и не успокоится, пока не вгонит его в краску и не заставит сознаться.
— Правда, что твоя первая жена не была ревнива?
— Правда.
— Значит, она тебя не любила.
— По-моему, любила. Мы жили дружно.
— И хорошо тебе было с ней?
— Во всяком случае, неплохо.
Анжела вопросов не задавала. У них не было заведено никаких правил. Не было определенных часов для еды. Если обеда нет — шли обедать в ресторан. Ссоры, редкие, смахивающие скорей на игру, тоже вспыхивали вне расписания.
— Ты этим пользовался?
— Чем — этим?
— Тем, что она тебя не ревновала.
— Иногда.
— А теперь?
— До сих пор не приходилось. Он лгал. Она это чувствовала. Нюх у нее был поразительный.
— Но ты надеешься, что еще придется?
— Ни на что я не надеюсь. Я вперед не заглядываю.
— Твоя первая жена была не слишком-то гордая.
— Это почему же?
— А сам ты не понимаешь?
— Нет.
— Смотреть на то, как муж возвращается домой, измаравшись близостью с другой женщиной, которую он почти не знает, — может, она его наградила дурной болезнью. Спать с ним в одной спальне, пользоваться общей с ним ванной…
Он не находил, что ответить, и смотрел на нее, должно быть, с дурацким выражением лица.
— Я бы такого не потерпела! Я сказала бы: “Всего хорошего, друг мой!”
Как какому-нибудь лакею!
Приходилось ли Маргарите выслеживать его на улицах, когда он шел под вечер пройтись? Он подозревал, что так оно и было. Иногда внезапно оборачивался на ходу. Дважды — правда, за несколько месяцев — видел ее: в первый раз она входила в магазин, во второй резко повернула в другую сторону. Дома он ее ни о чем не спрашивал: предпочитал не думать об этих не слишком-то приятных материях, чтобы не портить себе кровь.
Если она мало-помалу его невзлюбила — тем хуже для нее. Буэн старался заполнить свою жизнь маленькими радостями, у него был верный товарищ, Жозеф, который иногда словно упрекал хозяина за то, что он поселился в другом доме, навязал коту общество чужой женщины и, в сущности, предал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Помнится, у меня никогда не было в нем надобности, во всяком случае, с тех пор как умер муж. А раньше всем этим занимался он.
Одна во всем доме, она казалась такой беспомощной, такой растерявшейся, что он предложил:
— Хотите, я этим займусь?
— Вы водопроводчик?
— Не совсем, но немного разбираюсь.
— А дорого это мне обойдется?
— Ровно столько, сколько стоят три с половиной метра труб.
Он спустился за ней на первый этаж.
— Чем бы мне вас угостить? Не откажетесь выпить стаканчик?
В тот день он впервые столкнулся с ее хваленым укрепляющим.
— Вам такое не по вкусу?
— Да нет, недурно.
— В молодости я принимала это от анемии. По рюмке перед завтраком. Я никогда не могла похвастать отменным здоровьем…
Это его развеселило. Он пошел к себе, переоделся, потом купил в скобяной лавке кусок трубы. Когда он позвонил у ее дверей, она уже успела переодеться в бледно-розовое платье и поправить прическу.
— Уже? Я причиняю вам такое беспокойство… У вас правда нет сейчас более важных дел?
— Я целыми днями бездельничаю.
— Верно, я часто вижу, как вы сидите у окна. Вы тоже один живете?
— С тех пор, как овдовел.
— И не работаете? Раньше вы уходили рано утром, а возвращались вечером.
— Я уже полгода на пенсии.
Она постеснялась спросить, что у него была за работа. Он принес паяльник, ящик с инструментами и провозился чуть больше часа.
— До чего же это любезно с вашей стороны! Одинокая женщина, чуть что не так, становится как без рук и совершенно теряется.
— Если у вас опять случится протечка или еще что-нибудь, обращайтесь ко мне не задумываясь.
— Сколько я вам должна?
Он вытащил из кармана счет от торговца скобяным товаром — пятнадцать франков и несколько сантимов.
— А за работу?
— Не возьму. Мне было очень приятно оказать вам эту пустяковую услугу.
— Выпьете еще стаканчик?
— Откровенно говоря, я пью только вино.
— А его-то у меня и нет! Знаете что? Приходите сегодня вечерком, я припасу бутылочку.
— С меня хватит и разливного. Я к бутылочному не привык.
Солнце сияло. На пороге они оба улыбнулись.
Вспоминать об этом Буэн не любил.
Он сидел жалкий, в халате, в шлепанцах на босу ногу. В кухне было холодно. Из носу у него текло, он то и дело сморкался.
Он пошел в гостиную за итальянской сигарой, но у табака оказался неприятный вкус. Он не курил все три дня, что лежал в постели. И почти не ел.
Маргарита приносила ему горячий лимонад с медом, он пил его, кружка за кружкой. Она пекла ему пирожные с кремом. Хотела налепить на грудь и на спину жгучие горчичники и расстроилась, когда он о г них отказался.
А теперь? Он услышал, как у него над головой потекла из крана вода, и сделал из этого вывод, что жена встала и чистит зубы. Боится, наверно. Он гадал, отважится ли она сойти вниз, когда оденется Сколько стаканов вина он выпил? Бутылка опустела. Он встал, пошел к буфету и достал новую бутылку; тогда еще у них был общий буфет. Обычно он не злоупотреблял спиртным: случаи, когда он напился, можно было пересчитать по пальцам.
Но этим утром лицо его налилось кровью — наверно, он был красен как рак. Ему казалось, что произошло нечто очень важное и он еще не в состоянии взвесить все последствия. Если уж дошло до того, что Маргарита отравила его кота, значит, все вранье: он и раньше это подозревал, да не хотелось верить Он перебирал разные случаи, вспоминал обрывки фраз, взгляды Они никогда не произносили слова “любовь”. Это было им не по годам. Любил ли он Анжелу, свою первую жену? Неужели Маргарита — такая ломака! — в самом деле любила первого мужа?
Теперь трудно уж было установить, кому из них первому пришла мысль соединить их жизни. Их разделяла только ширина тупика. Ни ему, ни ей не пришлось испытать долгих лет одиночества. Напротив, оба привыкли к жизни в браке. Эмиль жил один в комнате, под ним — молодая семья, муж и жена, у которых недавно родился ребенок. Маргарита тоже была совсем одна у себя в доме и чувствовала себя как-то потерянно, неуверенно.
Когда он навещал ее под вечер, она притворялась обаятельной, беззаботной. Быть может, чуть больше, чем следовало, распространялась о счастливых временах их семьи и о золотой поре детства. Тем не менее казалось, что она с веселым благодушием взирает на все человечество, за исключением отца и сына Сальнавов, представлявшихся ей сущими злодеями из мелодрамы. Их обогатило состояние, которое должно было достаться ей. Рауль Сальнав занимает просторную квартиру на бульваре Распайль, выстроил виллу на берегу Сены, на краю леса Фонтенбло.
Бисквиты Дуазов! Деньги Дуазов! Честность Дуазов, побудившая их продать дома по одной стороне сквера, носящего их имя!
В то время уже поговаривали, что следует все пустить на снос и выстроить доходные многоквартирные дома; к Маргарите то и дело обращались с подобными предложениями.
— Я, конечно, отказалась. Уж лучше голодать!
Ему бы заподозрить неладное, а он слушал и улыбался. Его самого она расспрашивала мало, и это тоже должно было его насторожить. В сущности, единственной живой душой, которая его интересовала, была она, со всеми ее покойниками, по-прежнему окружавшими ее защитным ореолом.
Сегодня он понял. Маргарита не хотела нанять прислугу, женщину, которая помогала бы ей по хозяйству, потому что не вынесла бы присутствия в доме особы одного с нею пола. Но все же она нуждалась в помощи. Ей могла понадобиться чья-то поддержка. Вдруг заболеет или ногу сломает… А у нее даже телефона нет, чтобы позвать на подмогу: она сама попросила, чтобы его сняли:
— Никто не станет мне звонить. Я только трясусь со страху всякий раз, как кто-нибудь ошибется номером.
Эмиль подозревал, что она скупа. Теперь он был убежден в ее скупости, которая тоже сыграла роль в их браке: плохо ли день и ночь иметь в своем распоряжении человека, которому не нужно платить?
Буэн получал пенсию. Однажды он упомянул к слову, что, женись он, после его смерти половину его пенсии будут выплачивать вдове.
Маргарита никогда не распространялась о своем состоянии. Дома по одной стороне тупика по-прежнему принадлежали ей. Три раза в год жильцы приносили ей квартирную плату. Они по очереди входили в гостиную. Буэн понятия не имел, сколько жена с них брала, что делала с деньгами. Может быть, клала в банк? Занимался ли кто-нибудь помещением ее капитала? Она упоминала только о расходах, о том, что от нее требуют ремонта, что крыши протекают, а окна и двери пора чинить.
— Можно подумать, что жильцы находят какое-то злобное удовольствие в том, чтобы портить все и вся! В сущности, квартирная плата не покрывает расходов на содержание домов.
Маргарита относилась к нему без всякой нежности и доказала это тем, что у него в объятиях оставалась напряженной и бесчувственной. Он был для нее чем-то вроде слуги.
Он сгущает краски? Возможно. У него есть право сгущать краски после всего, что она ему сделала. И право на выпивку у него тоже есть. И на сигары.
Что бывало всякий раз, стоило ему после обеда закурить в гостиной перед телевизором? Жена бежала к окну, распахивала его пошире и укутывалась в самую теплую шаль, что не мешало ей дрожать от холода: пусть он чувствует, что из-за него она рискует подхватить воспаление легких.
Это, конечно, всего одна подробность, но их было сотни. Тысячи. Например, как только они поженились, Буэн предложил ей разделить расходы по хозяйству. Он думал, что будет каждый месяц выдавать ей определенную сумму, которую они установят по обоюдному согласию. А она всякий раз, когда ходила за покупками, приносила чеки от продавцов и складывала их в ящик вместе со счетами за воду, за свет, канализацию, уборку мусора.
В первый раз он был поражен, когда в конце месяца она объявила:
— Я подбила итог…
Водрузив на нос очки, она потребовала, чтобы он вместе с ней сверил все счета из магазинов, прачечной и тому подобное:
— Погляди-ка… Здесь у меня все указано. Сумму она разделила пополам:
— Будем делать так же каждый месяц. Чтобы не было поводов для споров.
Он пошел к себе в комнату за деньгами. Они хранились у него в ящике комода. Ключа от ящика не было, и это его не заботило.
Что же это за любовь, если с ним так обходятся? Где уж тут нежность, где доверие?
Если им случалось сходить в кино, каждый платил за себя.
— Так справедливей!
Маргарита следила, как он ест, и на лице у нее обозначалась брезгливая гримаса, стоило ему, например, воспользоваться спичкой вместо зубочистки. Каждый изъян в его манерах она подчеркивала нарочито небрежным словцом, многозначительным взглядом. Ее раздражало в нем все. Не только кот, спавший по ночам у него в ногах.
— У моего первого мужа кожа была гладкая, словно у женщины, — уронила она однажды, когда он, голый до пояса, расхаживал по спальне.
Это означало, что густые черные волосы, которыми было покрыто его тело, вызывали у нее отвращение.
“Она всегда меня ненавидела!”
Ненавидела так же, как Сальнавов. Может быть, просто потому, что ей надо было кого-нибудь ненавидеть, чтобы заполнить свою пустую жизнь.
Он все время чувствовал, как она украдкой маячит у него за спиной.
— Постой-ка, ты сегодня пил не вино, а что-то Другое.
Она не ошиблась. В тот день он действительно встретил старинного приятеля и пропустил с ним две-три рюмки аперитива.
Она знала все. Хотела знать все. Улучала удобный момент, чтобы задать безобидный по видимости вопрос. На самом деле ни один из ее вопросов не был безобидным. Иногда эти вопросы касались событий, со времени которых прошло уже несколько месяцев, — она ничего не забывала. Сопоставляла теперешние его слова с предыдущим ответом:
— Постой-ка, ты же говорил…
Временами ему казалось, что он снова в школе и перед ним учительница, которая ожесточенно ищет, на чем бы его подловить, и не успокоится, пока не вгонит его в краску и не заставит сознаться.
— Правда, что твоя первая жена не была ревнива?
— Правда.
— Значит, она тебя не любила.
— По-моему, любила. Мы жили дружно.
— И хорошо тебе было с ней?
— Во всяком случае, неплохо.
Анжела вопросов не задавала. У них не было заведено никаких правил. Не было определенных часов для еды. Если обеда нет — шли обедать в ресторан. Ссоры, редкие, смахивающие скорей на игру, тоже вспыхивали вне расписания.
— Ты этим пользовался?
— Чем — этим?
— Тем, что она тебя не ревновала.
— Иногда.
— А теперь?
— До сих пор не приходилось. Он лгал. Она это чувствовала. Нюх у нее был поразительный.
— Но ты надеешься, что еще придется?
— Ни на что я не надеюсь. Я вперед не заглядываю.
— Твоя первая жена была не слишком-то гордая.
— Это почему же?
— А сам ты не понимаешь?
— Нет.
— Смотреть на то, как муж возвращается домой, измаравшись близостью с другой женщиной, которую он почти не знает, — может, она его наградила дурной болезнью. Спать с ним в одной спальне, пользоваться общей с ним ванной…
Он не находил, что ответить, и смотрел на нее, должно быть, с дурацким выражением лица.
— Я бы такого не потерпела! Я сказала бы: “Всего хорошего, друг мой!”
Как какому-нибудь лакею!
Приходилось ли Маргарите выслеживать его на улицах, когда он шел под вечер пройтись? Он подозревал, что так оно и было. Иногда внезапно оборачивался на ходу. Дважды — правда, за несколько месяцев — видел ее: в первый раз она входила в магазин, во второй резко повернула в другую сторону. Дома он ее ни о чем не спрашивал: предпочитал не думать об этих не слишком-то приятных материях, чтобы не портить себе кровь.
Если она мало-помалу его невзлюбила — тем хуже для нее. Буэн старался заполнить свою жизнь маленькими радостями, у него был верный товарищ, Жозеф, который иногда словно упрекал хозяина за то, что он поселился в другом доме, навязал коту общество чужой женщины и, в сущности, предал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20