— А вы уверены, что сюда звонил именно Гораноф?
— Как же я могу быть уверен, если никогда в жизни не слышал его голоса?
— А какой у него был голос, у этого человека? Он говорил с акцентом?
— Низкий и хриплый. Акцента я не уловил.
— Значит, это был не Гораноф, — сокрушенно бормочет Розмари и опускается в кресло.
— Какая разница, кто это был? Может, тот, другой.
— Вы имеете в виду Пенефа? Нет, тоже исключено, — качает головой Розмари. — У них обоих ярко выраженный акцент. И голос у каждого из них не такой уж низкий и не хриплый. Это была ловушка, Пьер…
— Что за ловушка?
— Самая коварная ловушка. Вы только подумайте: звонят сюда, чтобы заманить меня на виллу именно в тот момент, когда там замышляется или уже совершено убийство…
— Но у каждого, кто пошел бы на такой шаг, должны быть серьезные основания, — соображаю я вслух. — У вас есть враги, способные на такую пакость?
— А почему вы думаете, что человек знает всех своих врагов? Я могу и не подозревать об их существовании, — возражает она, и в ее словах есть некоторая логика.
— Но если они существуют, то не без причин…
— Причин я тоже могу не знать. Откуда мне известно?.. Может, они и заманили меня туда, полагая, что на меня скорее всего падет подозрение… Я часто, хотя и без всякого умысла, бывала у Горанофа…
— Все возможно, — прерываю я ее. — Но мне кажется, надо отложить эти рассуждения на потом. Иначе вы и в самом деле снова расстроитесь. — И чтобы направить ее мысли по другому руслу, добавляю как бы невзначай: — Похоже, нынче вечером вы решили окончательно охмурить вашего Бэнтона.
Я имею в виду ее предельно короткую юбку, из тех, какие теперь носят лишь девочки-подростки, поскольку Розмари, видимо после долгих колебаний, снова решила выступить в роли балованной дочки.
— Мне все же кажется, — продолжаю я, — что искушение будет более сильным, если вы явитесь вовсе без юбки.
— Едва ли и это поможет, — отвечает Розмари, которая стала понемногу успокаиваться. — Мне думается, у вас несколько ошибочные представления о сексуальных вкусах этого господина.
В небольшой замок Бэнтона нас вводит его шофер. В гостиной камердинер хлопочет у буфета, пока Ральф не указывает ему на дверь. Верные слуги Ральфа — оба смуглые метисы, их большие глаза и неторопливые грациозные движения таят в себе что-то женственное. Одного Бэнтон называет Тим, а другого — Том. Они, наверное, братья, если не близнецы; что касается меня, то я никак не могу различить, кто из них Тим, а кто Том.
Не успел Ральф родить свой банальный комплимент в адрес Розмари, как холл озаряет Флора своим неповторимым царственным видом. Ее энергичного рукопожатия никому избежать не удается, но я замечаю, что американец предусмотрительно переместил свой массивный золотой перстень с правой руки на левую. Ну вот, все в сборе, можно бы начинать игру, как всегда. Однако сегодня все не как всегда.
— Какая сенсация, а? — восклицает Флора, располагаясь на золотистом шелковом диване, а не за карточным столом.
— Мне бы не хотелось вас разочаровывать, но десятки подобных сенсаций во всех уголках земли стали обычным явлением, — уныло замечает Бэнтон.
— Простите меня, дорогой, но, должна вам заметить, здешние места — это вам не Чикаго, а зона отдыха, — отвечает Флора, явно задетая тем, что кто-то попытался свести на нет ее сенсацию.
— В Чикаго опасность намного меньше, — поясняет Ральф все с той же апатией. — Там вас убивают лишь в крайнем случае и только при наличии серьезных мотивов.
— Мотив всегда один и тот же, — роняет Розмари. Она единственная сидит за столом и рассеянно тасует карты.
— Один и тот же? — вскидывает брови женщина вамп. — Говорят, что убийца пальцем не притронулся к деньгам, находившимся в бумажнике Горанофа.
— Вероятно, ему было недосуг заниматься такими пустяками, — пробую я вмешаться. — Он искал что-то более существенное.
— Тридцать тысяч франков тоже не пустяк, мой мальчик, — возражает Флора.
— Да, — киваю я. — Для вас и для меня. Но представьте себе, что убийца искал нечто такое, что не укладывается и в три миллиона…
— Не будьте наивны, Пьер, — корит меня американец. — Такие дорогие вещи люди хранят в банке. Тем более если они живут в городе банков.
— Не спорю. Но ни для кого не секрет, что такие вещи прячут в сейфе, а сейф запирается на ключ. Так что стоит ли удивляться, если убийца проник в этот дом именно в расчете завладеть ключом?
— Вот именно! — восклицает Флора.
— Вот именно? — бросает на нее взгляд Бэнтон. — Вы не забывайте, что для того, чтобы залезть в сейф, одного ключа мало, необходимо еще и шифром владеть.
— Вот и прекрасно, — иду я на компромисс. — Мы сошлись на том, что убийца проник в дом нашего соседа, чтобы завладеть ключом и шифром.
Американец лениво посматривает в мою сторону, и его черные глаза вроде бы таят легкую насмешку.
— У вас есть шифр, неужели вы станете сообщать его первому попавшемуся нахалу?
— А если у этого нахала в руке нож?..
— Если у него нож, вам ничего не стоит околпачить его всучить ему фальшивый шифр, выиграть время и сообщить в полицию. Кому придет в голову вместе с ключом поднести ему и волшебную цифру?
— В таком случае?.. — спрашивает озадаченная Флора.
— В таком случае? — пожимает плечами Бэнтон. — В таком случае спросите убийцу.
— Все же вы, как ревнитель законности, не можете не иметь собственной версии, — вызывающе произносит Розмари, продолжая бесцельно тасовать карты.
— Что касается законности, то мои интересы распространяются лишь на сферу банковских операций, — напоминает американец. — И вообще ни одна версия не может строиться на обывательских сплетнях. К тому же надо иметь хоть какое-то представление об убитом…
— Вы, дорогая моя, кажется, хорошо его знали, — обращается Флора к Розмари.
— Если вы считаете, что за три партии в белот можно узнать, что за тип… — пробует возразить моя квартирантка каким-то безжизненным голосом, но не договаривает.
— Три партии в белот? — снова вскидывает брови женщина-вамп. — А у меня создалось впечатление, что вы довольно частенько наведывались к нему…
— Не пользуетесь ли вы, милая, сведениями герра Пенефа, с которым у вас задушевная дружба? — спрашивает моя квартирантка, лучезарно улыбаясь.
— «Задушевная дружба»? Вы говорите на основании того, что однажды у вас на виду я обменялась с ним несколькими словами перед кафе, на Остринге…
— Я вас видела в другой раз, — уточняет Розмари. — И не перед кафе, а внутри него.
— А что вы станете делать, если какой-нибудь нахал плюхнется к вам за стол? Затевать скандал? — Она обводит всех нас взглядом, словно ищет сочувствия, затем добавляет: — Разве я виновата, что мужчины обалдевают при виде меня…
— Определенная категория мужчин… — вставляет Розмари.
— Женщина, способная производить впечатление на всех мужчин, еще не родилась на свет, моя дорогая, — философски заключает Флора.
Она встает с удивительной легкостью для ее внушительной фигуры и направляется к карточному столу. Мы с Ральфом также занимаем свои места. Разговор вроде бы на этом закончился или мог бы закончиться, если бы Розмари устояла перед искушением и не добавила масла в огонь:
— Я тут слышала в бакалейной лавке, вашего Пенефа задержали. Интересно, где он находился в момент убийства…
— Если я не ошибаюсь, он находился в таком месте, которое обеспечило ему алиби, — отвечает Флора, усаживаясь напротив меня. — И, к вашему сведению, сразу же был освобожден. Кроме всего прочего, он вовсе не «мой Пенеф».
— Я сказала без всякой задней мысли… — бормочет Розмари, желая убедить нас в обратном.
— Не сомневаюсь, — соглашается Флора с не меньшим лицемерием. — Но если говорить о вкусах и о мужчинах, то у меня такое чувство, что мои вкусы не слишком отличаются от ваших.
Разумеется, она так говорит лишь для того, чтобы привести в бешенство мою квартирантку, и с той же целью продолжительное время смотрит на меня с откровенной симпатией. Наконец начинается игра.
Холл Бэнтона намного больше нашего — как-никак хозяин занимает важный пост в солидном банке и является держателем акций этого банка. И все-таки замок принадлежит не ему, хотя и мягкой мебели здесь больше, и на стенах красуются английские гравюры на охотничьи сюжеты — у нас, как известно, их заменяют картинки, представляющие собой галантные сцены. Словом, если вы попробуете судить о характере хозяина по характеру интерьера, то непременно ошибетесь, потому что все здесь отвечает вкусу не хозяина, а владельца виллы. Ральф Бэнтон относится к числу людей, убежденных в том, что высокие доходы предоставляют им свободу устраивать личную жизнь по своей собственной воле, хотя им даже в голову не приходит, что вся их жизнь так или иначе зависит от воли других — хозяина, или портного, или парикмахера, или метрдотеля, обеспечивающего им в дни приема гостей «холодный буфет».
Впрочем, справедливости ради я должен признать, что «холодный буфет» превзошел все ожидания. Так по крайней мере считают Флора и Розмари, что же касается меня, то я не могу назвать себя ценителем ома ров и какой-то там рыбы с каким-то там майонезом — когда я голоден, я готов довольствоваться чем угодно, хотя бы яичницей с ветчиной.
Настало время заняться «холодным буфетом», и после того, как наши дамы, не устояв перед искушением, отведали всего, что бог послал, разговор, естественно, возвращается к исходной теме, то есть к вопросу о возможном убийце, и Розмари по-прежнему выражает сомнение, что Пенев освобожден — таких так просто не освобождают, а Флора убежденно доказывает обратное — задержав, его тут же освободили, и что при желании можно в этом убедиться, у него и сейчас горит свет, в чем Розмари не находит ничего удивительного, потому что полиция не станет сидеть в темноте, и, чтобы прервать этот бесплодный спор, я обращаюсь к Бэнтону с предложением:
— Ральф, а не могли бы вы послать туда кого-нибудь из своих людей и проверить, как в действительности обстоят дела с Пенефом, чтобы можно было осведомить дам и продолжить игру?
Американец галантно подтверждает, что ради дам он готов на любые жертвы, однако дамы тут же заявляют, что этот Пенеф им до лампочки, и мы снова садимся за карточный стол.
Газетное сообщение об убийстве Горанова привлекает внимание лишь крупным заголовком. Сама информация не изобилует любопытными данными. Предположительно указывается, в какое время совершено преступление, и отмечается, что убийца, вероятно, действовал в перчатках. Засим следует репортерский комментарий, в котором порицается неслыханное падение нравов, — дошло, дескать, до того, что даже в таком городе, как Берн, в городе с богатыми культурными традициями, совершаются кровопролитные покушения.
Убийство. Город забудет о нем в тот же день, а публика, проживающая в этом квартале, — через неделю или две. Убийство, мотивы которого весьма неясны, а автор неизвестен, неизбежно потонет в архиве. Что же касается меня и моих коллег, то для нас эта история кое-что значит, и мы не склонны так скоро похоронить ее под слоем канцелярской пыли.
Человека, для установления личности которого потрачено столько сил и времени, больше нет в живых. С первого взгляда может показаться, что это ставит точку на всей операции и для нас вроде бы гора с плеч… Вечный ему покой, мертвый для нас не враг, и все в этом роде. Шпионы, действующие в загробном мире, не входят в круг интересов разведки.
Но если Ганев больше не фигурирует среди живых, то его убийца, вероятно, фигурирует. И это обстоятельство само по себе вносит в повестку дня определенные вопросы. В случае если покойник располагал, как я склонен думать, картотекой своей агентуры, то где она теперь? А желание завладеть этой картотекой — не могло ли оно стать истинным мотивом убийства?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46