Маргарита была
девушка добрая, пожалуй, неглупая. Но росла она в доме тетки, очень
ограниченной мещанки. И это сказалось на воззрениях Маргариты: вершиной
человеческого счастья она считала уютное семейное гнездышко. Я же меньше
всего заботился о гнездышках, хотя в теории не отвергал их. Жизнь
представлялась мне не как гнездышко, а как путь, и, может быть, поэтому я
хотел видеть в жене скорее спутницу, нежели наседку. Словом, мы не
понимали друг друга. Однако после того, как мы расстались, меня особенно
бесило именно то, что я до боли ощущал, как необходима мне эта женщина.
Позже, года через два, я снова встретился с нею. Я только что
возвратился из довольно трудной поездки за границу. Маргарита катила перед
собой коляску, а в коляске лежал младенец. Видно, все утряслось.
- Ну вот, теперь-то ты уже определенно счастлива! - сказал я.
Мы отошли немного в сторону, чтобы детский лимузин не затруднял
уличного движения.
- Ты так думаешь? - не очень весело ответила Маргарита, не желая даже
притворяться.
- Почему? Что-нибудь случилось? - спросил я почти с искренним
удивлением.
- Ничего, все в порядке.
- Ты вышла замуж, не так ли?
- Да, я теперь состою в законном браке. Мы зарегистрированы - при
свидетелях, все как полагается.
- И муж у тебя не пьяница.
- Вполне порядочный человек...
- И ребенок, как видно, здоров.
- Слава богу. Если бы у меня не было ребенка...
Фраза, хоть и не законченная, была довольно красноречива.
- А как с филологией?
- Мне осталось только два предмета. Ничего, сдам.
Ей, наверно, надоели мои вопросы, поэтому она поспешила спросить:
- А ты все там же?
- А где же мне быть?
- И все еще холост?
- Да, все еще. И, вероятно, до конца. Ты ведь знаешь - я, как
говорится, упустил свой поезд.
- Глупости. Ты еще молод, - ответила Маргарита, но то, что я "упустил
свой поезд", видимо, пришлось ей по душе.
Мы обменялись еще несколькими столь же банальными новостями, затем
каждый пошел своей дорогой.
В прошлом году мне довелось увидеть ее снова. В то серое, пасмурное
утро она шла по противоположному тротуару с авоськами в обеих руках,
полными красного перца. Очень располневшая, она двигалась как-то неуклюже,
вяло. Мне даже показалось, что я обознался, потому что Маргарита всегда
была подтянутой, аккуратной, а эта плохо причесанная женщина в старой
выцветшей кофте, несмотря на прохладную погоду, щеголяла по улице без
чулок. Когда же она остановилась возле палатки, я убедился, что никакой
ошибки нет; я собрался было заговорить с нею, однако прошел мимо - мне не
хотелось, чтобы при виде меня она испытывала неловкость.
Ну что ж, теперь у нее есть ребенок, а возможно, и два, а что до
всего остального, то в жизни всегда так бывает - мечтаешь об одном, а
получается совсем другое, и ничего тут не поделаешь.

Не знаю, то ли оттого, что я питаюсь одними фруктами, то ли оттого,
что фрукты гнилые, то ли оттого, что вода, которую я пью из лужи возле
барака, гнилая, но в эту ночь меня ужасно лихорадит, голова горячая, как
огонь; едва очнувшись, я снова погружаюсь в бредовое забытье.
Когда я просыпаюсь, на улице уже светло, но утро это или вечер, я не
знаю, потому что часы мои остановились, а небо затянуто тучами.
Белье на мне мокрое от пота, хоть выжимай, газеты поверх него тоже
мокрые, и я сознаю, что мне необходимо чем-то укрыться, что лежать в такой
сырости и на таком сквозняке - настоящее безумие, но, вспомнив о том, что
укрыться мне нечем, переключаю свои мысли на другое.
В голове моей уже совсем прояснилось, и лихорадки я почти не
чувствую, только слабость невероятная, и мне приходится до предела
напрягать волю, чтобы найти в себе силы перевернуться на другой бок.
Снаружи мокро и сумрачно, и похоже, это вечерний сумрак. Мое тело
тает в каком-то бессилии. Зато в голове ясно. Настолько ясно, что я
вспоминаю про две вещи, о которых до сих пор забывал. В кармане моего
комбинезона валяется несколько жалких монеток, за которые ничего не
купишь, но память моя хранит номер телефона - тот самый, что мне дала
Грейс.
Визитная карточка вместе с другими документами покоится на дне
канала, а номер хранится вот здесь, в голове, и если я до сих пор им не
воспользовался, то только потому, что не вспомнил о нем или, скажем
точнее, не хотел о нем вспоминать, нарочно загонял его в самые потаенные
уголки памяти, как гибельное искушение.
Но в настоящий момент в голове моей совсем ясно, и я знай себе
твержу, что для того, кто стоит перед неминуемой гибелью, определенное
искушение, даже гибельное, - сущий пустяк. И было бы глупо не использовать
последний, единственный шанс, каким бы малонадежным он ни был. Вручая мне
визитную карточку, Грейс подозревала, а может, определенно знала, что меня
ждет. И выразила готовность прийти мне на помощь, хотя, вероятно, не без
умысла.
Самое трудное - подняться на ноги, потому что я и шевельнуться не в
состоянии. Но когда предельным напряжением воли я все же встаю,
выясняется, что гораздо труднее держаться на ногах. Я долго стою, опершись
на гнилой столб барака, пока не начинаю ощущать, что мое кровообращение
постепенно восстанавливается и что мои дрожащие ноги, собрав последние
силы, могут передвигаться. Путь до городских окраин оказался бесконечным и
мучительным. К счастью, уже ночь и я могу время от времени присесть на
мокрую траву и отдохнуть. Наконец я достиг автобусной остановки. Площадь
пустынна. Захожу в телефонную кабину и набираю номер. Слышно несколько
резких гудков, потом глухо звучит мужской голос:
- Кто это?
- Майкл.
Мое сообщение, вероятно, было довольно неожиданным для незнакомца,
потому что он какое-то время молчит, потом, как бы вспомнив, что
существует на свете некий Майкл, вдруг восклицает:
- Вы один? Я хочу сказать, вы уверены, что за вами не тащится хвост?
- Абсолютно уверен.
- Тогда запомните: Зендер-бульвар, двадцать два.
Адрес мне достаточно знаком, чтобы я тут же сообразил:
- Но послушайте, я на другом конце города, и у меня нет больше сил...
- Где именно?
Возле самой будки, на стене здания, красуется указатель, и мне ничего
не стоит назвать площадь.
- Ладно, ждите там, возле кабины, откуда звоните.
И аппарат немеет.
Я выполняю указание, нисколько не задумываясь над тем, что за этим
кроется: гибельная ловушка или спасительный выход. На всякий случай
выбираюсь из освещенной кабины и сажусь в тени дома на тротуар. Полчаса
спустя, а может, спустя целую вечность я снова возвращаюсь к кабине,
заслышав в глубине соседней улицы неровный гул мощного автомобильного
мотора.
Черная машина замирает точно против меня, и я с облегчением
устанавливаю, что это не сеймуровский "плимут". Человек за рулем молча
открывает дверцу и так же молча трогается после того, как я уселся рядом с
ним. Мне не терпится посмотреть на него более внимательно, однако
проявлять излишнее любопытство рискованно; и пока машина мчится с
предельной скоростью по безлюдным ночным улицам, я стараюсь смотреть
вперед. На одном из поворотов я все же бросаю беглый взгляд на лицо
водителя: шофер как шофер, лицо замкнутое, невыразительное и совершенно
незнакомое.
После того как мы пересекли весь город, машина останавливается на
широком бульваре.
- Вот эта дверь! - указывает шофер на парадный вход против нас. -
Поднимитесь на третий этаж и позвоните два раза.
По широким утомительным ступеням поднимаюсь на третий этаж. Звоню два
раза. Мне открывает человек с проседью, в темном плаще. Он вводит меня в
богато обставленный холл.
- Располагайтесь, Майкл...
И тут же уходит. Я слышу, как стукнула парадная дверь. Как же мне
понимать это "располагайтесь"?
Мой взгляд задерживается на широком диване, обитом светло-серым
шелком, но я в своих грязных лохмотьях не решаюсь сесть на него. На
передвижном лакированном столике бутылки, бокалы, сигареты, сигары. Я
невольно вспоминаю, что когда-то очень давно я любил покурить и знал вкус
спиртного. Подойдя к столику, беру сигарету, закуриваю и после первой
затяжки чуть не валюсь с ног от внезапного головокружения. Но это приятное
головокружение, и я делаю вторую затяжку, на всякий случай опираясь на
столик.
- Ах, вот он наконец, блудный сын! - слышится у меня за спиной голос
Грейс.
Я оборачиваюсь, чтобы выразить ей свое почтение, но вижу на ее лице
недовольную гримасу: понятно, я поторопился.
- Но неужели это вы, Майкл? Что с вами стряслось, мой бедный друг? А
ну-ка, полезайте в ванну.
- Жду, пока вы мне покажете, где ванная, - отвечаю я, испытывая
неловкость оттого, что произвел такое впечатление.
- Вот, пройдите сюда! Дверь в конце. А я тем временем подыщу вам
какую-нибудь одежду.
Как и следовало ожидать, ванная в этой квартире - настоящий дворец
гигиены, притом роскошный, и я долго нежусь в бледно-голубом фарфоровом
бассейне и еще долго бреюсь и обильно поливаю себя одеколоном, потому что
мне кажется, что я весь пропитан грязью и запахом гнилых фруктов. Затем
одеваюсь в снежно-белый банный халат, засовываю ноги в мягкие комнатные
туфли и снова попадаю в холл.
- Ну вот, теперь картина иная, - встречает меня Грейс, сидя в кресле,
обитом шелком, и раскуривая с безучастным видом сигарету. - Все, что мне
удалось найти, я положила там, на диване. Можете спокойно одеваться. Я не
буду смотреть.
Будет она смотреть, нет ли - мне решительно все равно. Мне это не
впервой - раздеваться перед незнакомыми людьми: еще в Афинах американский
полковник, освободив меня из тюрьмы, так же любезно предложил мне ванну и
свой гардероб. И конечно же, небескорыстно. В надежде, что я стану
предателем.
Подойдя к дивану, я начинаю одеваться. То ли это счастливое
совпадение, то ли чья-то предусмотрительность, но решительно все, начиная
с костюма и кончая туфлями, пришлось мне точно по мерке. Завязав красивый
темно-синий галстук и надев пиджак, я иду к передвижному столику, чтобы
подкрепиться после стольких трудов.
- Вы сильно похудели, но вам это идет, - произносит Грейс, пока я
наливаю себе виски в бокал. - Я даже побаиваюсь, как бы заново в вас не
влюбиться...
- Мне грозили не такие опасности.
И я поднимаю бокал, чтобы попробовать, что это за штука. Однако рука
моя застревает на полпути, потому что в этот момент в дверях появляется
Сеймур.
- Неужели будете пить один, Майкл? Не забывайте, что это верный
признак алкоголизма. Поэтому предложите и мне что-нибудь.
Подавив в руке дрожь, я наливаю виски в другой бокал и молча подаю
его приближающемуся ко мне гостю или, быть может, хозяину.
- Ваше здоровье! - говорит Сеймур, поднимая бокал.
Пробормотав что-то в ответ, я выпиваю до дна, потому что испытываю
острую потребность подкрепить себя.
- Ну, садитесь же! - дружелюбно предлагает Сеймур.
Я опускаюсь в кресло рядом с Грейс. Уильям берет сигарету,
протягивает пачку мне и, развалившись на диване, закидывает ногу на ногу.
- Итак, вы уже более двух недель в бегах... Сбежали от нас и
скрываетесь, словно вам грозит гибель...
Что ж, это констатация фактов, и я не вижу необходимости возражать.
- В конце концов вы сами приходите к нам и вместо гибели находите
спасение...
- Я пришел к Грейс, - уточняю.
- Да, да, знаю. И нечего мне напоминать об этом, чтобы лишний раз
меня унизить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45