— попросил Корсаков.
— А оно вам надо? Сделали все, что положено: вскрыли грудную клетку, закрытый перелом пятого-девятого ребер, разрыв правого легкого…
— Достаточно, — сказала Анюта. — Спасибо вам.
— Пожалуйста, — врач пожал плечами. — Еще на лбу был порез. Наложили несколько швов. Через пару месяцев будет почти незаметно. Остальные царапины сами заживут. Меня предупредили, что в данном случае ставить в известность милицию нет необходимости, так что и насчет этого можете быть спокойны… А все-таки, — он понизил голос, — чем это его?
— Доктор, вы не поверите, — Корсаков также заговорил заговорщицким шепотом, — боевой палицей вороги звезданули.
— Да ну вас! — врач обижено отодвинулся. — Я серьезно спрашиваю.
— А я на полном серьезе отвечаю.
— Ну, как хотите.
— Когда к нему можно заглянуть? — спросила Анюта.
— Он уже пришел в себя, но после наркоза состояние пока не самое лучшее. К тому же мы обнаружили истощение организма, и печень увеличена до невозможности. Он что, много пьет?
— Честно говоря, не знаю, — замялся Корсаков. — Но вполне возможно.
— Ага… Ну, печень мы ему подлечим. Зато сосуды у всех алкоголиков просто загляденье — гибкие, чистые. Вот если возьмешь вот так, — доктор сделал руками жест, как будто наматывал что-то на кулак, — разорвать невозможно.
Анюта слегка отодвинулась от него:
— Простите, а какая ваша специальность?
— Вообще-то я хирург, но меня очень притягивает патологоанатомия… Это же знаете до чего увлекательно: узнавать тайну смерти. Это как хороший детектив! Вот вскрываешь человека…
— Спасибо, можете не продолжать, — Анюта нервно закурила. — Так когда нам можно зайти к Георгию Борисовичу?
— Хоть сейчас, — врач вздохнул, явно сожалея, что собеседники не разделяют его увлечение. — Я вас провожу.
Когда— то давно Корсакову пришлось лежать в больнице с банальным аппендицитом. Впечатления от нескольких дней, проведенных в переполненной палате, остались самые тягостные. Это было еще в советские времена, теперь же, с постоянной нехваткой средств в медицине, трудно даже было представить, что творилось в обычных больницах. Леня-Шест ему поведал о своем вынужденном пребывании в Склифе, и, хотя был Леня к тому времени изрядно пьян, Корсаков поверил ему только наполовину. Ладно еще, что приходится постоянно подмазывать медсестер, врачей и нянечек, но описанный Шестоперовым бардак и антисанитария не лезли не в какие ворота. Клинику, подобную той, в которой они находились сейчас, Корсаков видел раньше только в кино и лишний раз убедился, что «слуги народа» ни в чем себе не отказывают. В том числе и в современной медицине.
Рогозин лежал в отдельной палате на втором этаже. За окном перешептывались листья кленов, синели канадские ели. Георгий Борисович, презрительно выпятив губу, смотрел телевизор, переключая каналы, будто листал зачитанную до дыр книгу. На столе возле кровати стояли цветы, в вазе лежали фрукты. Увидев посетителей, он заулыбался, отложил пульт и приподнялся на подушках повыше.
— Игорек! А я уж думал, забыл ты про меня.
— Ты что, Борисыч? Как можно? Вот, мы тебе тут витамины принесли, — Корсаков приподнял пакет с бананами, апельсинами и персиками. — Лечись, поправляйся.
— Да этого у меня навалом, но все равно спасибо. А это… того… не принес?
— Чего того? — сделал круглые глаза Корсаков.
— Ну, это… — Рогозин был в явном замешательстве, — ну выпить.
— Георгий Борисович, — Анюта присела возле кровати и поправила Рогозину подушки, — вот вы поправитесь, и мы так погуляем, что Арбат ходуном ходить будет. А пока, извините, никак нельзя. Вы же на антибиотиках.
— Эх, жизнь-жестянка, — проворчал Рогозин. — А может, и к лучшему. Я ведь завязывать собрался. Вот, думаю, Игоря найду, меч продадим… — он посмотрел на дверь и понизил голос: — Ты чего-нибудь узнал?
— Узнал, Борисыч, узнал, — кивнул Корсаков, — только, боюсь, продать его не удастся. Я поговорил со специалистом. Точное происхождение меча непонятно. Клейма мастера на нем нет, а значит, дорого не продашь. Хотя работа редкая и сталь, из которой сделан клинок, уникальная.
— Эх, черт, опять не повезло, — видно было, что Рогозин расстроился.
— Ты не огорчайся раньше времени. Покупателя мы найдем. Может быть, даже я сам его у тебя куплю, — сказал Корсаков, ощущая на себе внимательный взгляд Анюты.
— Да? Ну, тогда ладно. А что с саблей?
— Тут есть несколько вариантов, — Игорь перечислил предложенные Гладышевым способы восстановления «карабелы». — Как скажешь, так и будет.
— А денег много возьмут? — забеспокоился Рогозин.
— Денег не возьмут — специалист, к которому я обращался, мне кое-что должен.
— Ага… Тогда пусть из той же стали кует новый клинок. Конечно, послабее будет, но все равно не чета новоделу. Выручила меня сабелька, ох как выручила. Вот поправлюсь, надо будет Тадеку позвонить, поблагодарить. А может, и съезжу к нему, — размечтался Рогозин. — Расскажу, с кем дрался, так ведь и не поверит пожалуй, а?
— Факт — не поверит, — согласился Корсаков. — Только рассказывать ничего нельзя, Борисыч. Во всяком случае, пока я не скажу, что можно.
— Жаль, — огорчился Рогозин. — Ты насчет ментуры договорился?
— Я договорилась, — сказала Анюта. — Все в порядке, можете не беспокоиться.
— Еще хотел попросить… Игорек, ты не заглянешь ко мне на квартиру? Эти уроды дверь вынесли. Красть, конечно, оттуда нечего, но все-таки…
— Говори адрес.
Едва Рогозин успел продиктовать свой адрес, как в палату вошла медсестра в белоснежном халате, обтягивающем приятные глазу формы. В руках она несла подносик, прикрытый марлей. Медсестра мило улыбнулась Рогозину. Корсаков даже позавидовал ему — в клинике с таким персоналом он бы и сам повалялся недельку. Рогозин насупился.
— Господа посетители, — пропела медсестра, — у нас сейчас будет обед, а потом больной должен спать. Ну, Георгий Борисович, будем делать укольчик, — она поставила поднос на столик возле кровати.
Анюта поднялась со стула, уступая ей место.
— Сколько можно? — простонал Рогозин. — И так всю задницу искололи.
— Сколько нужно, столько и можно.
Корсаков поморщился: с детства не любил уколов. Может, поэтому и на тусовках отказывался колоться. Колеса съесть, травкой подымить — пожалуйста, но совать в себя железо он отказывался категорически.
— Ладно, Борисыч, пойдем мы. Ты не скучай. Завтра или послезавтра мы еще приедем.
— Ты уж меня не забывай, — Рогозин повернулся на бок, страдальчески закряхтев.
Медсестра, держа в одной руке шприц, другой откинула одеяло, и Корсаков поспешно вышел из палаты. Анюта догнала его в коридоре, взяла под руку:
— Ух, какие мы нежные.
— Бр-р-р, — Корсаков передернул плечами. — Жуть до чего не люблю уколов.
В машине Анюта долго молчала, сосредоточившись на управлении: битком забитые улицы не располагали к разговорам. Корсаков дремал, откинув голову на подголовник. Наконец, уже на Смоленке он почувствовал на себе изучающий взгляд девушки.
— Почему ты так смотришь? — спросил он.
— Ты сильно изменился в последнее время.
— Мы сильно изменились в последнее время, — поправил Корсаков.
— Не пора ли нам поговорить об этом?
— А зачем? Мы ничего изменить не сможем. Мне кажется, осталось недолго до того времени, когда мы сможем определить, что из себя представляет подарок Лады Алексеевны: дар данайцев или подношение богов.
— Что-то тебя на пафос потянуло, — усмехнулась Анюта.
Корсаков всплеснул руками:
— А как можно без пафоса говорить об открывшихся у нас талантах? От бога они нам достались или от черта? Ты можешь заглядывать в будущее, слышишь голоса, имеешь смелость сравнивать себя с богиней, предводительницей Войска мертвых, бессмертной Хельгрой. Я бьюсь один против толпы оружием, которого до этого в жизни не держал, бросаю вызов магистру…
— Кстати, кто он такой?
— Спроси что-нибудь полегче, — вздохнул Корсаков. — Я знаю, что он руководитель организации, именуемой орденом. Задачи и цели организации мне не ясны. Весной орден мне помогал, а чью сторону держит магистр сейчас, я не знаю. Если уж на то пошло, то я даже не уверен, человек ли он.
— Однако, — протянула Анюта. — И что вы с ним не поделили?
— Его подручные чуть не убили моего друга, которому я отвез меч на экспертизу. В этом есть и моя вина: я позволил Вениамину сделать анализ металла, из которого изготовлен меч, но не предполагал, что состав стали настолько засекречен, что тайна стоит жизни Веньки и его жены. Я справился с людьми магистра, но он меня остановил. Мог бы и искалечить, если не прикончить, но не стал. Вместо этого сказал странную вещь: мол, пока вы, Игорь Алексеевич, не можете со мной справиться. Значит, настанет время, когда это будет в моих силах. И я, как пацан, который обещает своему обидчику вырасти и набить морду, пригрозил ему, а он отнесся к этому очень серьезно.
Анюта слушала его, хмуря брови. Корсаков закурил и уставился в окно.
— Напрасно ты это сделал, — сказала Анюта.
— Сам знаю. Однако не для схватки с магистром во мне пробуждается что-то противное моей сущности. Сущности человека. Не животное начало, нет, но что-то такое, чего я и сам побаиваюсь. Вот, объясни мне: Рогозин сказал, что, кроме него, никто из людей не видел напавших, а я прекрасно видел и справился с ними играючи.
— Ну, восприятие мира выпившим человеком сильно меняется. До сих пор не до конца выяснено, что есть видения, навеянные алкогольным отравлением…
— Но я-то был трезвым! Ты как-то сказала, увидев меня: Бальгард. Это же имя повторяли те, кого я убивал на Ходынском поле. В кого я превращаюсь? В кого мы превращаемся? — Корсаков, чувствуя, что не может сдерживаться, врезал кулаком по торпеде. — Какого черта нас втянули в чужие игры? О чем думала твоя бабка?
Анюта припарковала машину возле особняка, повернулась к нему и провела рукой по его лицу. Игорь почувствовал, как мгновенно напряжение оставило его. Он глубоко вздохнул, потерся небритой щекой о ее ладонь.
— Извини, что-то я распсиховался.
— Ничего. Все в порядке. Просто мы устали и не выспались. Пойдем домой, мой Бальгард.
Глава 14
Анюта давно спала, сжавшись под одеялом в комочек. В комнате, как всегда по ночам, горели свечи в стаканах и бутылках с отрезанными горлышками. Александр Александрович весьма удивился, в первый раз увидев такие странные подсвечники, и предложил обеспечить любимую дочь, а вместе с нею и Корсакова, хоть современными, стильными, хоть антикварными. Получив отказ, он так посмотрел на Игоря, словно тот предложил ему по меньшей мере противоестественную связь. А для Корсакова свечи в стаканах были просто напоминанием о своей беспечной и не отягощенной заботами студенческой юности. В душе он оставался романтиком, хотя первый высмеял бы того, кто бы его так назвал. Он предпочитал обычные белые стеариновые свечи, хотя сейчас можно легко было купить гелиевые любой формы и расцветки. Игорь резал свечи пополам и ставил в импровизированные светильники, накапав на дно стаканов и располовиненных бутылок расплавленный стеарин. Свечи таяли, постепенно заполняя свободный объем, Корсаков иногда стряхивал в стаканы кисти, а когда светильники заполнялись до краев, он нагревал их, переворачивал на лист фанеры, как ребенок — ведерко с песком, играя в куличики. Проткнув готовую форму, Игорь вставлял в отверстие фитилек из промасленной бечевы, получая новую свечу. Несколько подобных разноцветных самоделок стояли в ряд на столе. Жечь их было жалко, а дарить вроде бы и некому. Ну, в самом деле, не оценит, к примеру, Сашка-Акварель такой подарок. Посмотрит странно, покрутит вслед у виска пальцем, а на ближайшей пьянке будет выпытывать, не видит ли Корсаков чертиков и розовых мышек. А то и предложит написать портрет И. А. Корсакова в полный рост акварелью, поскольку акварель очистит душу и истребит зло, накопившееся в оной душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— А оно вам надо? Сделали все, что положено: вскрыли грудную клетку, закрытый перелом пятого-девятого ребер, разрыв правого легкого…
— Достаточно, — сказала Анюта. — Спасибо вам.
— Пожалуйста, — врач пожал плечами. — Еще на лбу был порез. Наложили несколько швов. Через пару месяцев будет почти незаметно. Остальные царапины сами заживут. Меня предупредили, что в данном случае ставить в известность милицию нет необходимости, так что и насчет этого можете быть спокойны… А все-таки, — он понизил голос, — чем это его?
— Доктор, вы не поверите, — Корсаков также заговорил заговорщицким шепотом, — боевой палицей вороги звезданули.
— Да ну вас! — врач обижено отодвинулся. — Я серьезно спрашиваю.
— А я на полном серьезе отвечаю.
— Ну, как хотите.
— Когда к нему можно заглянуть? — спросила Анюта.
— Он уже пришел в себя, но после наркоза состояние пока не самое лучшее. К тому же мы обнаружили истощение организма, и печень увеличена до невозможности. Он что, много пьет?
— Честно говоря, не знаю, — замялся Корсаков. — Но вполне возможно.
— Ага… Ну, печень мы ему подлечим. Зато сосуды у всех алкоголиков просто загляденье — гибкие, чистые. Вот если возьмешь вот так, — доктор сделал руками жест, как будто наматывал что-то на кулак, — разорвать невозможно.
Анюта слегка отодвинулась от него:
— Простите, а какая ваша специальность?
— Вообще-то я хирург, но меня очень притягивает патологоанатомия… Это же знаете до чего увлекательно: узнавать тайну смерти. Это как хороший детектив! Вот вскрываешь человека…
— Спасибо, можете не продолжать, — Анюта нервно закурила. — Так когда нам можно зайти к Георгию Борисовичу?
— Хоть сейчас, — врач вздохнул, явно сожалея, что собеседники не разделяют его увлечение. — Я вас провожу.
Когда— то давно Корсакову пришлось лежать в больнице с банальным аппендицитом. Впечатления от нескольких дней, проведенных в переполненной палате, остались самые тягостные. Это было еще в советские времена, теперь же, с постоянной нехваткой средств в медицине, трудно даже было представить, что творилось в обычных больницах. Леня-Шест ему поведал о своем вынужденном пребывании в Склифе, и, хотя был Леня к тому времени изрядно пьян, Корсаков поверил ему только наполовину. Ладно еще, что приходится постоянно подмазывать медсестер, врачей и нянечек, но описанный Шестоперовым бардак и антисанитария не лезли не в какие ворота. Клинику, подобную той, в которой они находились сейчас, Корсаков видел раньше только в кино и лишний раз убедился, что «слуги народа» ни в чем себе не отказывают. В том числе и в современной медицине.
Рогозин лежал в отдельной палате на втором этаже. За окном перешептывались листья кленов, синели канадские ели. Георгий Борисович, презрительно выпятив губу, смотрел телевизор, переключая каналы, будто листал зачитанную до дыр книгу. На столе возле кровати стояли цветы, в вазе лежали фрукты. Увидев посетителей, он заулыбался, отложил пульт и приподнялся на подушках повыше.
— Игорек! А я уж думал, забыл ты про меня.
— Ты что, Борисыч? Как можно? Вот, мы тебе тут витамины принесли, — Корсаков приподнял пакет с бананами, апельсинами и персиками. — Лечись, поправляйся.
— Да этого у меня навалом, но все равно спасибо. А это… того… не принес?
— Чего того? — сделал круглые глаза Корсаков.
— Ну, это… — Рогозин был в явном замешательстве, — ну выпить.
— Георгий Борисович, — Анюта присела возле кровати и поправила Рогозину подушки, — вот вы поправитесь, и мы так погуляем, что Арбат ходуном ходить будет. А пока, извините, никак нельзя. Вы же на антибиотиках.
— Эх, жизнь-жестянка, — проворчал Рогозин. — А может, и к лучшему. Я ведь завязывать собрался. Вот, думаю, Игоря найду, меч продадим… — он посмотрел на дверь и понизил голос: — Ты чего-нибудь узнал?
— Узнал, Борисыч, узнал, — кивнул Корсаков, — только, боюсь, продать его не удастся. Я поговорил со специалистом. Точное происхождение меча непонятно. Клейма мастера на нем нет, а значит, дорого не продашь. Хотя работа редкая и сталь, из которой сделан клинок, уникальная.
— Эх, черт, опять не повезло, — видно было, что Рогозин расстроился.
— Ты не огорчайся раньше времени. Покупателя мы найдем. Может быть, даже я сам его у тебя куплю, — сказал Корсаков, ощущая на себе внимательный взгляд Анюты.
— Да? Ну, тогда ладно. А что с саблей?
— Тут есть несколько вариантов, — Игорь перечислил предложенные Гладышевым способы восстановления «карабелы». — Как скажешь, так и будет.
— А денег много возьмут? — забеспокоился Рогозин.
— Денег не возьмут — специалист, к которому я обращался, мне кое-что должен.
— Ага… Тогда пусть из той же стали кует новый клинок. Конечно, послабее будет, но все равно не чета новоделу. Выручила меня сабелька, ох как выручила. Вот поправлюсь, надо будет Тадеку позвонить, поблагодарить. А может, и съезжу к нему, — размечтался Рогозин. — Расскажу, с кем дрался, так ведь и не поверит пожалуй, а?
— Факт — не поверит, — согласился Корсаков. — Только рассказывать ничего нельзя, Борисыч. Во всяком случае, пока я не скажу, что можно.
— Жаль, — огорчился Рогозин. — Ты насчет ментуры договорился?
— Я договорилась, — сказала Анюта. — Все в порядке, можете не беспокоиться.
— Еще хотел попросить… Игорек, ты не заглянешь ко мне на квартиру? Эти уроды дверь вынесли. Красть, конечно, оттуда нечего, но все-таки…
— Говори адрес.
Едва Рогозин успел продиктовать свой адрес, как в палату вошла медсестра в белоснежном халате, обтягивающем приятные глазу формы. В руках она несла подносик, прикрытый марлей. Медсестра мило улыбнулась Рогозину. Корсаков даже позавидовал ему — в клинике с таким персоналом он бы и сам повалялся недельку. Рогозин насупился.
— Господа посетители, — пропела медсестра, — у нас сейчас будет обед, а потом больной должен спать. Ну, Георгий Борисович, будем делать укольчик, — она поставила поднос на столик возле кровати.
Анюта поднялась со стула, уступая ей место.
— Сколько можно? — простонал Рогозин. — И так всю задницу искололи.
— Сколько нужно, столько и можно.
Корсаков поморщился: с детства не любил уколов. Может, поэтому и на тусовках отказывался колоться. Колеса съесть, травкой подымить — пожалуйста, но совать в себя железо он отказывался категорически.
— Ладно, Борисыч, пойдем мы. Ты не скучай. Завтра или послезавтра мы еще приедем.
— Ты уж меня не забывай, — Рогозин повернулся на бок, страдальчески закряхтев.
Медсестра, держа в одной руке шприц, другой откинула одеяло, и Корсаков поспешно вышел из палаты. Анюта догнала его в коридоре, взяла под руку:
— Ух, какие мы нежные.
— Бр-р-р, — Корсаков передернул плечами. — Жуть до чего не люблю уколов.
В машине Анюта долго молчала, сосредоточившись на управлении: битком забитые улицы не располагали к разговорам. Корсаков дремал, откинув голову на подголовник. Наконец, уже на Смоленке он почувствовал на себе изучающий взгляд девушки.
— Почему ты так смотришь? — спросил он.
— Ты сильно изменился в последнее время.
— Мы сильно изменились в последнее время, — поправил Корсаков.
— Не пора ли нам поговорить об этом?
— А зачем? Мы ничего изменить не сможем. Мне кажется, осталось недолго до того времени, когда мы сможем определить, что из себя представляет подарок Лады Алексеевны: дар данайцев или подношение богов.
— Что-то тебя на пафос потянуло, — усмехнулась Анюта.
Корсаков всплеснул руками:
— А как можно без пафоса говорить об открывшихся у нас талантах? От бога они нам достались или от черта? Ты можешь заглядывать в будущее, слышишь голоса, имеешь смелость сравнивать себя с богиней, предводительницей Войска мертвых, бессмертной Хельгрой. Я бьюсь один против толпы оружием, которого до этого в жизни не держал, бросаю вызов магистру…
— Кстати, кто он такой?
— Спроси что-нибудь полегче, — вздохнул Корсаков. — Я знаю, что он руководитель организации, именуемой орденом. Задачи и цели организации мне не ясны. Весной орден мне помогал, а чью сторону держит магистр сейчас, я не знаю. Если уж на то пошло, то я даже не уверен, человек ли он.
— Однако, — протянула Анюта. — И что вы с ним не поделили?
— Его подручные чуть не убили моего друга, которому я отвез меч на экспертизу. В этом есть и моя вина: я позволил Вениамину сделать анализ металла, из которого изготовлен меч, но не предполагал, что состав стали настолько засекречен, что тайна стоит жизни Веньки и его жены. Я справился с людьми магистра, но он меня остановил. Мог бы и искалечить, если не прикончить, но не стал. Вместо этого сказал странную вещь: мол, пока вы, Игорь Алексеевич, не можете со мной справиться. Значит, настанет время, когда это будет в моих силах. И я, как пацан, который обещает своему обидчику вырасти и набить морду, пригрозил ему, а он отнесся к этому очень серьезно.
Анюта слушала его, хмуря брови. Корсаков закурил и уставился в окно.
— Напрасно ты это сделал, — сказала Анюта.
— Сам знаю. Однако не для схватки с магистром во мне пробуждается что-то противное моей сущности. Сущности человека. Не животное начало, нет, но что-то такое, чего я и сам побаиваюсь. Вот, объясни мне: Рогозин сказал, что, кроме него, никто из людей не видел напавших, а я прекрасно видел и справился с ними играючи.
— Ну, восприятие мира выпившим человеком сильно меняется. До сих пор не до конца выяснено, что есть видения, навеянные алкогольным отравлением…
— Но я-то был трезвым! Ты как-то сказала, увидев меня: Бальгард. Это же имя повторяли те, кого я убивал на Ходынском поле. В кого я превращаюсь? В кого мы превращаемся? — Корсаков, чувствуя, что не может сдерживаться, врезал кулаком по торпеде. — Какого черта нас втянули в чужие игры? О чем думала твоя бабка?
Анюта припарковала машину возле особняка, повернулась к нему и провела рукой по его лицу. Игорь почувствовал, как мгновенно напряжение оставило его. Он глубоко вздохнул, потерся небритой щекой о ее ладонь.
— Извини, что-то я распсиховался.
— Ничего. Все в порядке. Просто мы устали и не выспались. Пойдем домой, мой Бальгард.
Глава 14
Анюта давно спала, сжавшись под одеялом в комочек. В комнате, как всегда по ночам, горели свечи в стаканах и бутылках с отрезанными горлышками. Александр Александрович весьма удивился, в первый раз увидев такие странные подсвечники, и предложил обеспечить любимую дочь, а вместе с нею и Корсакова, хоть современными, стильными, хоть антикварными. Получив отказ, он так посмотрел на Игоря, словно тот предложил ему по меньшей мере противоестественную связь. А для Корсакова свечи в стаканах были просто напоминанием о своей беспечной и не отягощенной заботами студенческой юности. В душе он оставался романтиком, хотя первый высмеял бы того, кто бы его так назвал. Он предпочитал обычные белые стеариновые свечи, хотя сейчас можно легко было купить гелиевые любой формы и расцветки. Игорь резал свечи пополам и ставил в импровизированные светильники, накапав на дно стаканов и располовиненных бутылок расплавленный стеарин. Свечи таяли, постепенно заполняя свободный объем, Корсаков иногда стряхивал в стаканы кисти, а когда светильники заполнялись до краев, он нагревал их, переворачивал на лист фанеры, как ребенок — ведерко с песком, играя в куличики. Проткнув готовую форму, Игорь вставлял в отверстие фитилек из промасленной бечевы, получая новую свечу. Несколько подобных разноцветных самоделок стояли в ряд на столе. Жечь их было жалко, а дарить вроде бы и некому. Ну, в самом деле, не оценит, к примеру, Сашка-Акварель такой подарок. Посмотрит странно, покрутит вслед у виска пальцем, а на ближайшей пьянке будет выпытывать, не видит ли Корсаков чертиков и розовых мышек. А то и предложит написать портрет И. А. Корсакова в полный рост акварелью, поскольку акварель очистит душу и истребит зло, накопившееся в оной душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40