В основном здесь
была собрана богатая коллекция всевозможных консервов, дефицитных круп
(рис, гречка и даже макароны), копчёностей и сухофруктов, но не последнее
место среди всего этого изобилия занимали также сахар, соль и чай. Не
следует, конечно, думать, что Чудаков был одержим страстью к столь
характерному для нынешних времён накопительству. Нет, наш бескорыстный
сыщик был выше этого. Всё это богатство сыпалось на него из соседней
квартиры, где жила чета немолодых бездетных супругов, работавших на
продовольственной базе и считавших своим долгом поддерживать хорошие, если
не сказать - приятельские, отношения с молодым работником овощного
магазина. И хотя Чудаков редко баловал своих соседей дарами "чёрного хода"
магазина "овощи-фрукты" № 257 (не посылать же их к чёрту, если тебя слёзно
умоляют достать хотя бы пару свежих огурчиков на Новый год!), они, несмотря
на бурные протесты с его стороны, продолжали одаривать его "чем Бог послал"
(по их собственному выражению), причём брали с него не более двадцати
процентов сверх госцены. Чудаков же не умел отказывать и, идя на конфликт с
совестью, переплачивал за дефицит столько, сколько с него просили - и
никогда не торговался. Следует отдать ему должное: часть "левых" продуктов
он отсылал матери в деревню, часть продавал за собственную цену товарищам
по работе - в убыток себе, заметьте! - а то, что оставалось - оставалось,
право же, совсем немного - потреблял сам. Не помирать же с голоду, в конце
концов!
Поэтому Чудакову не пришлось безутешно ходить из угла в угол своей
единственной комнаты в поисках чего-нибудь съестного - в смысле поесть у
него, чего греха таить, всё было в полном ажуре. Выложив на стол покупки,
он приготовил себе лёгкий ужин, без особого аппетита съел его, удобно
устроился в кресле и в темноте надвигающихся сумерек глубоко задумался.
Какие же выводы можно было сделать из случайно подслушанного им
телефонного разговора следователя Щеглова? Вывод первый: в профессора
Красницкого стреляли дважды. Теперь возникает вопрос: кто и когда? Если
допустить - что совершенно невероятно, но всё же - если допустить, что
второй выстрел был произведён сразу же вслед за первым, а Чудаков его
почему-то не услышал, то единственным свидетельством, подтверждающим
непричастность Храпова ко второму (или к первому?) выстрелу, являются слова
самого же Храпова. Храпов же утверждает, что стрелял только один раз - по
крайней мере, так Чудаков понял из телефонного разговора следователя
Щеглова. Можно ли верить Храпову? Думается, да. Ибо зачем ему скрывать
такую мелочь, как количество выстрелов, когда он уже признался в главном -
в убийстве человека? Что ему даст эта ложь? Ровным счётом ничего. Значит,
если даже допустить, что чувства обманули Чудакова, простая логика всё же
на стороне Храпова.
Отсюда можно сделать вывод второй: помимо Храпова в профессора
стрелял кто-то ещё. И снова тот же вопрос: кто и когда? Ясно одно - не
Храпов. Тогда кто же? И когда - до или после Храпова? Чудаков решил
проанализировать оба варианта. Допустим, после. Это значит, что, помимо
Храпова, в ту ночь ещё кто-то сидел в засаде и ждал своего часа. Выстрелить
он мог только в те полчаса, в течение которых Чудаков отсутствовал, гоняясь
за человеком в плаще. И даже не полчаса, а минут пятнадцать, так как именно
в этот отрезок времени Чудаков находился достаточно далеко от посёлка,
где-то в районе станции - ведь вблизи посёлка он наверняка бы услышал
выстрел. Всё же остальное время, вплоть до самого утра, Чудаков находился в
каком-то десятке метров от места происшествия и не услышать выстрела просто
не мог.
Итак, пятнадцать минут. В этот промежуток времени неизвестный вполне
мог проникнуть в дом профессора Красницкого и - что же? Если профессор к
этому времени был уже мёртв, то во втором выстреле необходимости не было, а
если неизвестный всё же выстрелил, значит, профессор был ещё жив. Откуда
следует, что выстрел Храпова оказался не смертельным! (Где-то в глубине
души Чудаков был бы очень рад такому обороту дела, ибо Храпов почему-то был
симпатичен ему.) Логично? Вполне. Правда, одно "но" делало эту версию
несостоятельной. Чудаков хорошо помнил, как холодна была рука профессора,
когда он коснулся её. За те пятнадцать минут тело не могло бы так быстро
остыть. Но не могло оно остыть и за полчаса! Значит...
Сердце Чудакова бешено забилось. Внезапная догадка озарила его
сознание. Ну конечно же! Как же он раньше до этого не додумался! Храпов
стрелял в труп! В холодный, уже успевший остыть труп профессора
Красницкого! Но самое удивительное в другом: Храпов не знал, что перед ним
мертвец, - иначе бы он не выстрелил. Он был уверен, что видит за столом
спящего - а не мёртвого! - человека, - и нажал на спусковой крючок! А это
значит, что тот, второй, и есть настоящий убийца, так как его выстрел
прозвучал первым - и оказался смертельным. Признание же Храпова в убийстве,
как ни парадоксально это звучит, оказалось недействительным. Да, Храпов -
убийца, но в смерти человека неповинен!
Чудаков порывисто вскочил с кресла и стремительно заходил по комнате.
Было уже совсем темно, но света он не включал - свет мешал думать.
Неожиданное открытие привело его в восторг, а восторг в свою очередь рождал
жажду деятельности. Ему хотелось сейчас же бежать, куда - они сам не знал,
лишь бы бежать далекодалеко - и вынюхивать, выслеживать, выискивать, идти
по следу преступника. Но кто он - этот преступник?
Стоп! Тут Чудаков сделал второе открытие (видно, "Салат
дальневосточный" вкупе с сардинеллой х/к оказал благотворное воздействие на
мозг нашего следопыта, сильно активизировав работу серого вещества). Не то
чтобы открытие, а, скорее, ниточку, за которую можно было бы уцепиться.
Где-то в самой дальней извилине его мозга вдруг всплыл утренний старик с
"козьей ножкой" и его назойливость по поводу какого-то ружья, которое
Чудаков якобы куда-то "сплавил". Тогда Максим не придал словам деда
совершенно никакого значения, но сейчас - сейчас они вдруг наполнились
глубоким смыслом. Старик, видимо, действительно видел человека, очень
похожего на Чудакова, только тот был с ружьём.
Чудаков стал во всех подробностях восстанавливать в памяти утренний
разговор с бывшим фронтовым разведчиком, вспоминать мелочи и незначительные
на первый взгляд детали. По словам старика, у того человека были такие же,
как у Максима, брюки, а именно - бельгийские "варёнки" за сто тридцать пять
рублей. Но самое главное заключалось в том - и это вдруг молнией прорезало
мозг Чудакова, - что у того типа была точно такая же футболка! Старик узнал
"рожу" на футболке, причём не просто узнал - именно по ней он и опознал в
Максиме того незнакомца с ружьём. А ведь футболку Чудакову подарил не кто
иной, как покойный профессор Красницкий! Возникал какой-то странный
треугольник, в вершинах которого находились Чудаков, Красницкий и
незнакомец с ружьём, а скреплялся этот треугольник самым странным образом
благодаря злополучной футболке с карикатурным изображением какого-то
туземного божества или святого. Уловив здесь пока что невидимую
взаимосвязь, Чудаков начал лихорадочно перебирать в уме все факты,
касающиеся его знакомства с профессором Красницким.
Из скудных источников информации, коими располагал Чудаков, -
высказываний самого профессора да собственных наблюдений - ему было
известно, что Пётр Николаевич Красницкий, учёный-энтомолог с мировым
именем, пользовался большим авторитетом. Это был стройный, прекрасно
сложенный человек с красивым холёным лицом, большими задумчивыми глазами и
длинными волнистыми волосами с проседью, характерной для людей его возраста
- а было ему уже за пятьдесят. Говорил он мало, любил шахматы и книги,
рыбалку и походы за грибами. Жил скромно, но одевался весьма изысканно и со
вкусом. Кажется, преподавал в МГУ, но Чудаков не был в этом уверен.
Нынешней зимой профессор принимал участие в научной экспедиции в
страны Юго-Восточной Азии, организованной Академией наук СССР. В экспедиции
участвовали крупные учёные и видные специалисты в различных областях науки,
в том числе и зарубежные коллеги. В распоряжение экспедиции Академия
предоставила большое, технически великолепно оснащённое исследовательское
судно. Именно из этой поездки и привёз Красницкий ту самую футболку. И хотя
в подробности её приобретения он особенно не вдавался, всё же несколько
слов, которыми обычно сопровождают подарок, Чудаков от него услышал.
Приобретена она была на побережье какой-то далёкой азиатской страны, в
маленьком порту, где вынуждено было бросить якорь их судно для проведения
мелкого внепланового ремонта. Небольшой базар, ничего общего не имеющий с
традиционным восточным базаром - с его изобилием, щедростью и громкими
выкриками торговцев со всего света, напоминал скорее толкучку где-нибудь на
окраине Москвы. Здесь-то и наткнулся профессор на одинокого
кустаря-ремесленника, торговавшего вот этими самыми футболками. То ли
замысловатый рисунок приглянулся ему, то ли сработала привычка приобретать
сувениры повсюду, куда бы не забросила его судьба, - потом профессор этого
уже не помнил. Просто шёл мимо - и купил, без какой бы то ни было
необходимости и причины. Конечно, сама по себе покупка футболки ничего бы
не значила, если бы не одна незначительная деталь... Чудаков, усиленно
напрягая память, пытался вспомнить тот памятный вечер после возвращения
профессора из экспедиции. Они тогда сидели за партией в шахматы и вяло
перекидывались какими-то словами через стройные ряды чёрно-белых фигур.
Совсем как будто невзначай профессор вдруг сказал, что позже, уже на борту
корабля, он видел точно такую же футболку у одного из членов судовой
команды, кажется, радиста. Чудаков помнил, как Пётр Николаевич тогда ещё
как-то странно рассмеялся и добавил, кивая на футболку, что "сей уникальный
предмет кустарного производства является образцом вырождающейся культуры
этого далёкого народа".
Сейчас, после всех этих ужасных событий, слово "уникальный" вдруг
наполнилось для Чудакова особым смыслом. Уникальный - это значит
единственный в своём роде, нигде больше не встречающийся. И если появилась
вторая такая же футболка в окрестностях дачи Красницкого, то принадлежать
она могла только тому, другому, обладателю уникума - корабельному радисту.
Вероятность случайного совпадения была ничтожно мала. Интуиция подсказывала
Чудакову, что это не случайность. Вчера днём - Чудаков вдруг ясно это
осознал - в районе Снегирей находился вооружённый охотничьим ружьём член
корабельный команды того самого исследовательского судна, о котором
упоминал в своё время профессор Красницкий. Он-то и мог быть тем
незнакомцем, который выстрелил в профессора первым - за несколько часов до
Храпова.
В этом-то и заключалось второе открытие Чудакова, явившееся прямым
следствием хитросплетения фактов и логических построений, с блесков
осуществлённых нашим детективом-любителем.
Чудаков был на седьмом небе от счастья. Ещё бы! Сидя в пустой тёмной
комнате, он "вычислил" преступника, как некий сыщик из рассказа Эдгара По,
и теперь оставалось только найти этого преступника. Что Чудаков знал о нём?
Внешне он был схож с самим Чудаковым - иначе бы старик не спутал их, причём
одеты они были совершенно одинаково: в бельгийские "варёнки" и уникальную
футболку из далёкой восточной страны. Далее, служит он, по всей видимости,
радистом на том самом судне. Как же оно называлось? Ведь профессор как-то
упоминал его в разговоре:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
была собрана богатая коллекция всевозможных консервов, дефицитных круп
(рис, гречка и даже макароны), копчёностей и сухофруктов, но не последнее
место среди всего этого изобилия занимали также сахар, соль и чай. Не
следует, конечно, думать, что Чудаков был одержим страстью к столь
характерному для нынешних времён накопительству. Нет, наш бескорыстный
сыщик был выше этого. Всё это богатство сыпалось на него из соседней
квартиры, где жила чета немолодых бездетных супругов, работавших на
продовольственной базе и считавших своим долгом поддерживать хорошие, если
не сказать - приятельские, отношения с молодым работником овощного
магазина. И хотя Чудаков редко баловал своих соседей дарами "чёрного хода"
магазина "овощи-фрукты" № 257 (не посылать же их к чёрту, если тебя слёзно
умоляют достать хотя бы пару свежих огурчиков на Новый год!), они, несмотря
на бурные протесты с его стороны, продолжали одаривать его "чем Бог послал"
(по их собственному выражению), причём брали с него не более двадцати
процентов сверх госцены. Чудаков же не умел отказывать и, идя на конфликт с
совестью, переплачивал за дефицит столько, сколько с него просили - и
никогда не торговался. Следует отдать ему должное: часть "левых" продуктов
он отсылал матери в деревню, часть продавал за собственную цену товарищам
по работе - в убыток себе, заметьте! - а то, что оставалось - оставалось,
право же, совсем немного - потреблял сам. Не помирать же с голоду, в конце
концов!
Поэтому Чудакову не пришлось безутешно ходить из угла в угол своей
единственной комнаты в поисках чего-нибудь съестного - в смысле поесть у
него, чего греха таить, всё было в полном ажуре. Выложив на стол покупки,
он приготовил себе лёгкий ужин, без особого аппетита съел его, удобно
устроился в кресле и в темноте надвигающихся сумерек глубоко задумался.
Какие же выводы можно было сделать из случайно подслушанного им
телефонного разговора следователя Щеглова? Вывод первый: в профессора
Красницкого стреляли дважды. Теперь возникает вопрос: кто и когда? Если
допустить - что совершенно невероятно, но всё же - если допустить, что
второй выстрел был произведён сразу же вслед за первым, а Чудаков его
почему-то не услышал, то единственным свидетельством, подтверждающим
непричастность Храпова ко второму (или к первому?) выстрелу, являются слова
самого же Храпова. Храпов же утверждает, что стрелял только один раз - по
крайней мере, так Чудаков понял из телефонного разговора следователя
Щеглова. Можно ли верить Храпову? Думается, да. Ибо зачем ему скрывать
такую мелочь, как количество выстрелов, когда он уже признался в главном -
в убийстве человека? Что ему даст эта ложь? Ровным счётом ничего. Значит,
если даже допустить, что чувства обманули Чудакова, простая логика всё же
на стороне Храпова.
Отсюда можно сделать вывод второй: помимо Храпова в профессора
стрелял кто-то ещё. И снова тот же вопрос: кто и когда? Ясно одно - не
Храпов. Тогда кто же? И когда - до или после Храпова? Чудаков решил
проанализировать оба варианта. Допустим, после. Это значит, что, помимо
Храпова, в ту ночь ещё кто-то сидел в засаде и ждал своего часа. Выстрелить
он мог только в те полчаса, в течение которых Чудаков отсутствовал, гоняясь
за человеком в плаще. И даже не полчаса, а минут пятнадцать, так как именно
в этот отрезок времени Чудаков находился достаточно далеко от посёлка,
где-то в районе станции - ведь вблизи посёлка он наверняка бы услышал
выстрел. Всё же остальное время, вплоть до самого утра, Чудаков находился в
каком-то десятке метров от места происшествия и не услышать выстрела просто
не мог.
Итак, пятнадцать минут. В этот промежуток времени неизвестный вполне
мог проникнуть в дом профессора Красницкого и - что же? Если профессор к
этому времени был уже мёртв, то во втором выстреле необходимости не было, а
если неизвестный всё же выстрелил, значит, профессор был ещё жив. Откуда
следует, что выстрел Храпова оказался не смертельным! (Где-то в глубине
души Чудаков был бы очень рад такому обороту дела, ибо Храпов почему-то был
симпатичен ему.) Логично? Вполне. Правда, одно "но" делало эту версию
несостоятельной. Чудаков хорошо помнил, как холодна была рука профессора,
когда он коснулся её. За те пятнадцать минут тело не могло бы так быстро
остыть. Но не могло оно остыть и за полчаса! Значит...
Сердце Чудакова бешено забилось. Внезапная догадка озарила его
сознание. Ну конечно же! Как же он раньше до этого не додумался! Храпов
стрелял в труп! В холодный, уже успевший остыть труп профессора
Красницкого! Но самое удивительное в другом: Храпов не знал, что перед ним
мертвец, - иначе бы он не выстрелил. Он был уверен, что видит за столом
спящего - а не мёртвого! - человека, - и нажал на спусковой крючок! А это
значит, что тот, второй, и есть настоящий убийца, так как его выстрел
прозвучал первым - и оказался смертельным. Признание же Храпова в убийстве,
как ни парадоксально это звучит, оказалось недействительным. Да, Храпов -
убийца, но в смерти человека неповинен!
Чудаков порывисто вскочил с кресла и стремительно заходил по комнате.
Было уже совсем темно, но света он не включал - свет мешал думать.
Неожиданное открытие привело его в восторг, а восторг в свою очередь рождал
жажду деятельности. Ему хотелось сейчас же бежать, куда - они сам не знал,
лишь бы бежать далекодалеко - и вынюхивать, выслеживать, выискивать, идти
по следу преступника. Но кто он - этот преступник?
Стоп! Тут Чудаков сделал второе открытие (видно, "Салат
дальневосточный" вкупе с сардинеллой х/к оказал благотворное воздействие на
мозг нашего следопыта, сильно активизировав работу серого вещества). Не то
чтобы открытие, а, скорее, ниточку, за которую можно было бы уцепиться.
Где-то в самой дальней извилине его мозга вдруг всплыл утренний старик с
"козьей ножкой" и его назойливость по поводу какого-то ружья, которое
Чудаков якобы куда-то "сплавил". Тогда Максим не придал словам деда
совершенно никакого значения, но сейчас - сейчас они вдруг наполнились
глубоким смыслом. Старик, видимо, действительно видел человека, очень
похожего на Чудакова, только тот был с ружьём.
Чудаков стал во всех подробностях восстанавливать в памяти утренний
разговор с бывшим фронтовым разведчиком, вспоминать мелочи и незначительные
на первый взгляд детали. По словам старика, у того человека были такие же,
как у Максима, брюки, а именно - бельгийские "варёнки" за сто тридцать пять
рублей. Но самое главное заключалось в том - и это вдруг молнией прорезало
мозг Чудакова, - что у того типа была точно такая же футболка! Старик узнал
"рожу" на футболке, причём не просто узнал - именно по ней он и опознал в
Максиме того незнакомца с ружьём. А ведь футболку Чудакову подарил не кто
иной, как покойный профессор Красницкий! Возникал какой-то странный
треугольник, в вершинах которого находились Чудаков, Красницкий и
незнакомец с ружьём, а скреплялся этот треугольник самым странным образом
благодаря злополучной футболке с карикатурным изображением какого-то
туземного божества или святого. Уловив здесь пока что невидимую
взаимосвязь, Чудаков начал лихорадочно перебирать в уме все факты,
касающиеся его знакомства с профессором Красницким.
Из скудных источников информации, коими располагал Чудаков, -
высказываний самого профессора да собственных наблюдений - ему было
известно, что Пётр Николаевич Красницкий, учёный-энтомолог с мировым
именем, пользовался большим авторитетом. Это был стройный, прекрасно
сложенный человек с красивым холёным лицом, большими задумчивыми глазами и
длинными волнистыми волосами с проседью, характерной для людей его возраста
- а было ему уже за пятьдесят. Говорил он мало, любил шахматы и книги,
рыбалку и походы за грибами. Жил скромно, но одевался весьма изысканно и со
вкусом. Кажется, преподавал в МГУ, но Чудаков не был в этом уверен.
Нынешней зимой профессор принимал участие в научной экспедиции в
страны Юго-Восточной Азии, организованной Академией наук СССР. В экспедиции
участвовали крупные учёные и видные специалисты в различных областях науки,
в том числе и зарубежные коллеги. В распоряжение экспедиции Академия
предоставила большое, технически великолепно оснащённое исследовательское
судно. Именно из этой поездки и привёз Красницкий ту самую футболку. И хотя
в подробности её приобретения он особенно не вдавался, всё же несколько
слов, которыми обычно сопровождают подарок, Чудаков от него услышал.
Приобретена она была на побережье какой-то далёкой азиатской страны, в
маленьком порту, где вынуждено было бросить якорь их судно для проведения
мелкого внепланового ремонта. Небольшой базар, ничего общего не имеющий с
традиционным восточным базаром - с его изобилием, щедростью и громкими
выкриками торговцев со всего света, напоминал скорее толкучку где-нибудь на
окраине Москвы. Здесь-то и наткнулся профессор на одинокого
кустаря-ремесленника, торговавшего вот этими самыми футболками. То ли
замысловатый рисунок приглянулся ему, то ли сработала привычка приобретать
сувениры повсюду, куда бы не забросила его судьба, - потом профессор этого
уже не помнил. Просто шёл мимо - и купил, без какой бы то ни было
необходимости и причины. Конечно, сама по себе покупка футболки ничего бы
не значила, если бы не одна незначительная деталь... Чудаков, усиленно
напрягая память, пытался вспомнить тот памятный вечер после возвращения
профессора из экспедиции. Они тогда сидели за партией в шахматы и вяло
перекидывались какими-то словами через стройные ряды чёрно-белых фигур.
Совсем как будто невзначай профессор вдруг сказал, что позже, уже на борту
корабля, он видел точно такую же футболку у одного из членов судовой
команды, кажется, радиста. Чудаков помнил, как Пётр Николаевич тогда ещё
как-то странно рассмеялся и добавил, кивая на футболку, что "сей уникальный
предмет кустарного производства является образцом вырождающейся культуры
этого далёкого народа".
Сейчас, после всех этих ужасных событий, слово "уникальный" вдруг
наполнилось для Чудакова особым смыслом. Уникальный - это значит
единственный в своём роде, нигде больше не встречающийся. И если появилась
вторая такая же футболка в окрестностях дачи Красницкого, то принадлежать
она могла только тому, другому, обладателю уникума - корабельному радисту.
Вероятность случайного совпадения была ничтожно мала. Интуиция подсказывала
Чудакову, что это не случайность. Вчера днём - Чудаков вдруг ясно это
осознал - в районе Снегирей находился вооружённый охотничьим ружьём член
корабельный команды того самого исследовательского судна, о котором
упоминал в своё время профессор Красницкий. Он-то и мог быть тем
незнакомцем, который выстрелил в профессора первым - за несколько часов до
Храпова.
В этом-то и заключалось второе открытие Чудакова, явившееся прямым
следствием хитросплетения фактов и логических построений, с блесков
осуществлённых нашим детективом-любителем.
Чудаков был на седьмом небе от счастья. Ещё бы! Сидя в пустой тёмной
комнате, он "вычислил" преступника, как некий сыщик из рассказа Эдгара По,
и теперь оставалось только найти этого преступника. Что Чудаков знал о нём?
Внешне он был схож с самим Чудаковым - иначе бы старик не спутал их, причём
одеты они были совершенно одинаково: в бельгийские "варёнки" и уникальную
футболку из далёкой восточной страны. Далее, служит он, по всей видимости,
радистом на том самом судне. Как же оно называлось? Ведь профессор как-то
упоминал его в разговоре:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25