– В кондитерскую на Львовской привезли непережаренные зерна. И отладили кофеварку. Наконец варит, а не полощет. Вылетай!
– Доктор, во-первых, там из-за студентов не протолкнешься. Ты же знаешь. А во-вторых, сегодня кто на смене? Любка-бардачка? Ничего не получится. Я ее супруга в свое время на «химию» отправил. Еще дуста вместо сахара сыпнет.
– Товарищ легавый, без паники. Я Любкиному мужику после вашей «химии» импотенцию вылечил. Так что будет и кофе с сахаром, и вне очереди. Выходи. Я на троллейбусной остановке.
К моему удивлению, студентов двух ближайших вузов – театрального и художественного – в кофейне практически не оказалось. Только из-за углового столика помахал нам рукой общий знакомый – Юра Логвин, великий мастер изображать в гравюрах по дереву обнаженную женскую натуру. Он как раз убалтывал под кофе очередную юную кандидатку на позирование.
Борис был прав: зерна и в самом деле не пережарили, и кофе получился крепким. Впрочем, я, как только вошел, на всякий случай тотчас же повернулся спиной к Любке. После третьего глотка Борис произнес, будто между прочим:
– Пароход «Максим Горький», чтобы ты знал, потихонечку прибывает в пункт назначения. Если тебя это еще не интересует.
– Совершенно не интересует.
– Я так и знал. Так вот – начальник спецотделения срочно отбыл в Москву на какой-то семинар, а его заместитель заимел на даче такой радикулит, что до сих пор ест, пьет… и все остальное… в классической позе наших далеких предков. Имею в виду – раком. На хозяйстве остался я один. Поэтому перевел «металлиста» в отдельную палату, отменил всю эту терапию и вообще все назначения, за исключением лошадиных доз витаминов через капельницу. Плюс снотворное. Через неделю у него исчезла трема рук.
– Борис, я же тебе сказал, что меня совершенно не интересует этот пароход. Будем считать, что у меня морская болезнь. Меня с недавних пор тошнит от одного имени основоположника социалистического реализма в художественной литературе. Скажу больше: я до сих пор не женился из-за этого Пешкова. Потому, что мне снится его роман «Мать», я начинаю орать дурным гласом и размахивать кулаками во все стороны. Кто же такое выдержит?
– Уговорили, инспектор. Я не буду больше упоминать этого нижегородского босяка. Лучше расскажу вам об одном пациенте, которого так долго лечили, что он забыл обо всем на свете. А когда его перестали лечить, подкормили, дали выспаться, то он раскрыл глаза и сказал…
– …и сказал: «Доктор, что я такого натворил?»
– А ты откуда знаешь?
– Поставь себя на его место: просыпаюсь, на окнах решетки. Следовательно, я в КПЗ. Но рядом со мной стоит какое-то чмо в белом халате. Вывод: я не просто за решеткой, а в тюремной «больничке». Могу добавить – следующей фразой больного было: «Вроде же я не пил вчера, чего же так голова болит?»
– Сирота, с тобой неинтересно. Ты все знаешь.
– Работа у нас такая. Догадываюсь, что ты ему ответил. Навешал лапшу на уши, что все в порядке, что он просто потерял сознание по дороге домой, затем в бессознательном состоянии говорил странные вещи, долго не мог придти в себя. Поэтому «скорая помощь» привезла его к вам. Но все будет хорошо, товарищ больной, вы только скажите, куда родным сообщить. А он тебе в ответ: живу, мол, на улице Лагерной, дом такой-то, квартира такая-то. Номер телефона не помню, поскольку голова все еще раскалывается и цифры путаются. Так что вы через справочную узнайте. А по фамилии я – такой-то…
Тут я назвал Борису ту фамилию, которую раздобыл через паспортный стол. И мой друг впервые за годы знакомства растерянно застыл с раскрытым ртом. Потом захлопнул, даже зубы щелкнули, сел на подоконник и пожаловался:
– Что-то ноги не держат.
– А это к дождю, – успокоил я друга.
– Так что мы будем делать?
– Милый мой доктор, все, что я мог сделать по линии уголовного розыска, я уже сделал. После чего мне весьма настойчиво порекомендовали частично утратить память. Так, чтобы при слове «металлист» я спрашивал: а что это такое? А тебе не повредит немедленно возобновить больному все процедуры и произвести соответствующую редактуру истории болезни. Пока тебя на соседнюю койку не уложили, и тоже в качестве пациента.
– Что, так серьезно?
– Слишком серьезно. Человек с такой фамилией и в самом деле жил по указанному адресу пять лет назад. В самом деле работал слесарем на «оборонке» и зарабатывал больше начальника цеха. В самом деле ездил на работу и с работы на метро, имел любящую жену и двух взрослых детей. Однако в один нехороший момент он не исчез бесследно на пять лет, а всего лишь тяжело заболел. И еще через год навсегда ушел из жизни. Очень хорошо, Борис, что ты, как я догадываюсь, вначале вызвонил меня, а не набрал справочную по «ноль-девять».
Борис посидел на подоконнике, осмысливая информацию, затем улыбнулся и спросил:
– Подмена покойников исключается?
– Я знаю только один аналогичный случай. Несколько лет назад в глухом грузинском селе, по слухам, умер старый сапожник, объявившийся там впервые летом пятьдесят третьего года. Поговаривают, что это был не кто иной, как сам Лаврентий Павлович Берия. А в Москве схватили и расстреляли его двойника. В нашем случае подмена исключена – передовик производства помер дома. Более того, успел в бессознательном состоянии отпраздновать новоселье. Так что в настоящий момент никого из этой семьи на Лагерной нет.
– Представляю себе, как они радовались!
– Что папаня помер?
– Нет, что квартиру получить успели. Булгаков прав, квартирный вопрос как в тридцатых годах нас испортил, так и портит до сих пор.
– Борис, если бы ты знал то, с чем мы, легавые, имеем дело, то честное слово – сошел бы с ума. И профессиональная выдержка не помогла бы. Ну, например, самый деликатный случай: завтра нужно получать ордер, а бабка-нахалка посреди ночи умирает. Это что же получается – минус, как минимум, двенадцать квадратных метров. За что же тогда боролись? Внуки прячут труп на балконе, получают ордер, переезжают на новую квартиру, срочно прописывают всех, включая покойницу, и только после этого распаковывают труп, укладывают в кровать и вызывают врача.
– Но если отбросить переселение душ, то никакого материалистического объяснения феномена я не нахожу.
– И не надо. Поскольку мистика в нашем государстве не предусмотрена ни Конституцией, ни Уставом КПСС.
– Что-то у нас с тобой, Алешенька, веселенький сегодня разговорчик складывается. Скажу откровенно, – чем дольше я работаю в своей больнице, тем больше убеждаюсь, что учение академика Павлова гениально и на сто процентов истинно. Но исключительно для собачек. В свое время в наше детское отделение привезли девочку лет двенадцати. Из глубинки, где-то за Чернобылем. Смешное такое название села… сейчас припомню… ага – Кабаны. Сначала заболела гриппом, затем получила' осложнение. Как написал в направлении тамошний фельдшер, «на голову». А заключалось это осложнение в том, что девочка вдруг заговорила на чистейшем французском языке. Коллеги интересовались: в той кабановской школе вообще никакого иностранного не преподают, потому что учителя никак не найдут.
– И что оказалось?
– А ничего не оказалось. Как заговорила – так и перестала. Вылечили… Ну что – побеседовали?
– Побеседовали. Разбегаемся.
Мы так и сделали. Борис помчался на работу, а я прошелся пешком от Львовской площади до Управы. Уже на входе дежурный старшина обрадовал:
– Сирота, где ты шатаешься? Тебя Генерал ищет.
Ну вот, подумалось, уже какое-то падло настучало.
К счастью, в этот раз предчувствие мне изменило. Наш большой начальник просто решил поинтересоваться, что же было на той конференции, куда он меня спихнул от греха подальше. Настроение у Генерала было хорошее, он даже записал кое-какие мои фразы, чтобы вставить их в очередной доклад, согласился со мной, что если бы не мы, ментовские практики, то все эти умные ученые передохли бы с голодухи. Даже поблагодарил меня за проведенную работу.
И тут меня опять занесло на скользкую дорожку. Ну не могу я тебе объяснить, как зовут того черта, который подбивает меня разнообразить свою жизнь путем ненужных осложнений. Я взял – и бахнул:
– Товарищ генерал, прошу разрешения на разработку одного дела. В порядке профилактики, согласно рекомендациям вот той конференции.
– Кого убили, Сирота?
– Трудно сказать. Но есть оперативная информация. Человек умирает в Киеве четыре года назад, его хоронят, честь по чести. А через четыре года вдруг возникает еще один гражданин с такими же анкетными данными. Правда, допросить его нельзя, потому что он тяжело болен и врачи его до сих пор не откачали. Но тут вот что, товарищ генерал. Поскольку мы с вами в воскресение из мертвых не верим, остается версия, что документы умершего каким-то образом попали к живой личности. Например, той, которой надо спрятаться от карающей руки правосудия. Может, что-то серьезное, а может, прячется от алиментов. Но стоит проверить. А вдруг это не единичный случай, а тенденция некоторых недобросовестных служащих?
Генерал даже подпрыгнул:
– Сирота, ты гений! Вот теперь, если начнут меня в отделе админорганов долбить, где наша профилактика, я им так и врежу: товарищи, профилактика – это вам не лекции пенсионерам в красных уголках читать. Это… как ты там сказал?… упреждать преступление путем глубокой разработки оперативной информации. Работай, Сирота – и нас заметят!
Потом энтузиазм моего шефа слегка угас: – Только я тебя прошу, Сирота, без обобщений. Скорее всего, ты выйдешь на какую-то шестерку в загсе, которая вместо уничтожать паспорта умерших, продает их, подрабатывая до пенсии. Да и этот, который купил, – двойника имею в виду – тоже, наверное, не из блатных. Ты правильно говоришь: алиментщик. Так что работай, Сирота, работай. Даю добро.
Генерал и не заметил, как сам сформулировал мне версию, к которой оставалось только подставить конкретные фамилии. Главное – не обобщать. Как там эти прибабаханные «Знатоки» поют: «Если кто-то кое-где у нас порой…» Это главное, что не все, не везде и не всегда! Я уже собирался встать и поблагодарить, но тут Генерал меня приятно удивил:
– А теперь, Сирота, тащи своего кота из мешка и показывай. Только честно. Замполиту можешь вертеть все, что у него вертится, но не мне.
– Ну, товарищ генерал, там есть одна мелочишка. Двойника, о котором я упоминал, на больничный Контора отправила. Не знаю, что уж они о нем подумали, но так взяли в работу, что дядя чуть дуба не врезал. И, наконец, по их линии вышло, как говорят доминошники, «дубль-пусто». Иначе они бы его тихохонько в обычную больницу не подбрасывали бы.
– Испоганили, говоришь, чекисты дело? «Ноль по фазе»? Грех смеяться над соседским горем, но понять можно. Вот ты знаешь, какая в нашей системе самая распространенная награда?
– Снятие ранее наложенного взыскания, товарищ генерал!
– Где-то оно так. Зато на Владимирской иная такса: за шпиона – орден. Вот они и гоняют за сто метров впереди своего лая. Хорошо, иди, работай. Докладывать будешь мне лично. С Полковником и Стариком я договорюсь.
Я поблагодарил и направился к двери. Но тут Генерал снова окликнул меня. Я обернулся и увидел, что наш начальник за считанные секунды изменился – и лицом, и стойкой. Он словно помолодел, все его мышцы напряглись и глаза уже не улыбались. Передо мной стоял тот лихой днепропетровский оперативник, о котором еще десять лет назад рассказывали друг другу легенды молодые сыскари.
– Сирота, у тебя разрешение на ношение оружия круглосуточное? Так вот, носи! Круглосуточно. Поймаю с пустой кобурой – наплачешься. И никаких «почему». Потому что не скажу. Считай – интуиция. И еще: каждое утро – в тир. Патронов не экономить. Официальное объяснение – тебя выставляют на чемпионат Союза по милицейскому многоборью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24