- Нет, - услышал Михаил собственный стон, хрип испуганного животного.
- Пожалуйста... Нет! - Он этого не хотел. Он не в силах вынести это, пока
не в силах вынести; он упал на колени в листья, потому что гнущиеся кости
и растягивающиеся мышцы были нестерпимо давящим бременем.
Мгновение спустя черная шерсть, охватившая его плечо, стала убираться
назад, спустилась вниз по руке, пальцы лапы удлинились и снова стали
обычными человеческими пальцами. Кости вытянулись, а мышцы снова стали
тонкими, мальчишескими. Челюсть и лицевые кости при перестройке издавали
легкие потрескивающие звуки. Он ощутил, как зубы вошли назад в свои
гнезда, и это вероятно было самой худшей болью. Менее чем через сорок
секунд после того, как превращение началось, оно полностью завершилось в
обратном направлении; Михаил моргал сквозь слезы, которые жгли его глаза,
и смотрел на свои человечьи безволосые руки. Из-под ногтей сочилась кровь.
Непривычная напряженность новых мышц пропала. Он языком пощупал
человеческие зубы и ощутил вкус крови.
Совершилось.
- Ты, говнюк, - сказал Франко, но большая часть его злобы уже
испарилась. Из него будто выпустили пар. - Не мог такое сделать, да? - Он
приложил руку к своей процарапанной щеке и посмотрел на испачканную
красным ладонь. - Мне надо бы убить тебя, - сказал он. - Ты поднял на меня
руку. Мне надо бы разорвать тебя на куски, ты, говнюк.
Михаил попытался встать. Ноги у него ослабли и не подчинялись.
- Но ты даже не стоишь того, чтобы тебя убивать, - решил Франко. - Ты
еще слишком человек. Мне надо бы оставить тебя тут, ведь ты никогда не
найдешь дорогу назад, верно? - Он стер кровь с кровоточащих царапин и
опять посмотрел на ладонь. - Говно! - сказал он со злобой.
- За что... вы так меня ненавидите? - удалось спросить Михаилу. - Я
ничего такого вам не сделал.
Какое-то время Франко не отвечал, и Михаил решил, что он и не
собирается. Потом Франко заговорил, голос его был кислым.
- Виктор считает, что ты какой-то особенный. - Он пробурчал слово
"особенный" так, будто оно было ему ненавистно. - Он говорит, что никогда
не видел, чтобы кто-нибудь так боролся за жизнь, как ты. О, у него на тебя
большие виды. - Он горестно фыркнул. - Послушай меня: ты - жалкий щенок,
но должен признать, что тебе повезло. Виктор прежде ни для кого не
охотился. Он делает теперь это для тебя, потому что, как он говорит, ты
еще не готов к превращению. Послушай, ты или станешь одним из стаи, как
все, или мы тебя сожрем. И тогда именно я размозжу твой череп и высосу
твои мозги. Как тебе это нравится?
- Я... думаю... - Михаил опять попытался встать. Пот заливал ему
лицо. Он поднялся только усилием воли, совершая насилие над измученными
мышцами. Ноги его чуть было опять не подкосились, но он все-таки стоял,
тяжело дыша, и смотрел в лицо Франко. - Я думаю... однажды... мне придется
убить вас! - сказал он.
Франко воззрился на него. Молчание затягивалось; вороны вдалеке
перекликались друг с другом. И тут Франко засмеялся - на самом деле,
скорее даже зарычал - и часто заморгал от смеха, прижимая пальцы к
разодранной щеке.
- Ты? Убить меня? - он снова засмеялся, снова заморгал. Глаза у него
были ледяными и грозили жестокостью. - Я думаю, сегодня стоит оставить
тебя в живых, - сказал он, будто бы из милосердия. Михаил догадался, что
на самом деле причина заключается в страхе, который Франко испытывал перед
Виктором. - Как я уже сказал, тебе повезло.
Он огляделся, глаза его сузились, чувства были настороже. Признаков
берсеркера не было, если не считать развороченных могил и переломанных
костей; вскопанная земля и кучи листьев не сохранили никаких следов, не
было и клочьев шерсти, зацепившихся за колючки в траве; берсеркер к тому
же покатался в гниющей плоти, чтобы отбить свой запах. Святотатство против
стаи было совершено вероятно часов шесть-семь назад, подумал Франко.
Берсеркер уже давно исчез. Франко сделал несколько шагов, нагнулся и
согнал мух, подобрал маленькую истерзанную руку, кисть еще держалась на
ней, и поднялся в полный рост. Он нежно трогал пальчики, распрямил их, как
лепестки странного цветка.
- Это от моего, - услышал Михаил его тихие слова.
Франко опять наклонился, разгреб горстью землю, положил истерзанную
ручонку и тщательно засыпал ее землей. Он примял ее и прикрыл опавшими
бурыми листьями. Затем долго сидел на корточках, а мухи жужжали над его
головой в поисках исчезнувшей плоти. Несколько их сели на окровавленную
щеку Франко и пировали там, но он не шевелился. Он неподвижно уставился на
сочетание цветных пятен земли и листьев перед собой.
Затем он резко встал, повернулся спиной к потревоженному саду и
быстро зашагал прочь в лес, не оглянувшись на Михаила.
Михаил дал ему уйти, потому что знал дорогу домой. Да даже если бы он
и потерялся, то смог бы идти по запаху Франко. Силы возвращались к нему,
пульсирующая боль в голове и сердце утихла. Он смотрел на сад с
раскиданными скелетами, думая о том, где будут лежать его собственные
кости и кто зароет их. Он отвернулся, отгоняя эти мысли прочь, и пошел по
следам Франко, чуя их на потревоженной земле.
3
Еще три весны наступили и ушли, и двенадцатое лето жизни Михаила
обжигало леса. В течение этого времени Рената чуть не умерла, заразившись
от больного кабана. Виктор сам выхаживал ее и охотился для нее, доказывая,
что и гранит может размягчиться. Поля родила девочку, которую произвел
Франко; той же ночью дитя умерло, тельце ее было исковеркано и покрыто
светло-бурой шерсткой; ей было всего лишь два месяца от роду. Никита
осеменил чрево Олеси, но росточек вышел наружу кровью и плотью, когда не
прошло еще и четырех месяцев.
Михаил ходил в одежде из оленьей шкуры и в сандалиях, которые сшила
ему Рената, его старая одежда совсем на него не лезла и изорвалась в
клочья. Он рос, становился неуклюжим, на предплечьях и ногах стали расти
густые черные волосы. Разум его тоже рос на пище из книг Виктора:
математике, русской истории, языках, классической литературе - всех тех
яствах, которыми потчевал его Виктор. Иногда учение шло легко, в другое
время Михаил только и делал, что спотыкался на чем-то, но громовой голос
Виктора в большом зале руководил его вниманием. Михаил даже полюбил
Шекспира, в особенности тревоги и волнения Гамлета.
Чувства его тоже развивались. Теперь для него не существовало
абсолютной тьмы; самая черная ночь была как сероватое свечение с
существами из плоти и крови, очерченными чудным светло-голубым светом.
Когда он действительно сосредотачивался, отбрасывая все, что могло
отвлекать, он мог найти в белом дворце любого из стаи, определяя его по
особому ритму сердцебиения: например, у Олеси оно всегда было частым, как
от маленького оркестрового барабана, в то время как у Виктора -
размеренное, с четкостью великолепно настроенного инструмента. Цвета,
звуки, ароматы стали более насыщенными. При дневном свете он мог видеть
бегущего через густую чащу оленя на расстоянии в сотню саженей. Михаил
познал преимущества скорости и ловкости: он с легкостью ловил крыс, белок
и зайцев, чем немного способствовал пищевому снабжению стаи, но дичь
покрупнее от него ускользала. Он часто просыпался и обнаруживал, что его
рука или нога покрылась черной шерстью и приняла волчью форму, но
полноценное превращение его все еще ужасало. Хотя тело его, возможно, было
к этому готово, сознание его готово еще не было. Он почитал за чудо, что
другие могут переходить туда и обратно между мирами, почти будто бы одним
только желанием. Конечно, самым скорым был Виктор; ему требовалось не
более сорока секунд, чтобы завершить переход от человеческого облика к
серой волчьей шкуре. Следующим по быстроте был Никита, который выполнял
превращение чуть дольше сорока пяти секунд. У Олеси была самая красивая
шкура, а у Франко самый громкий вой. Поля была самая робкая, а Рената
самая добрая: она часто позволяла мелкой, самой беззащитной жертве
спастись, даже если загоняла ее до изнеможения. Виктор бранил ее за такие
вольности, и Франко ругал ее, но она делала так, как ей нравилось.
После осквернения сада спокойно-яростный Виктор взял с собой Никиту и
Франко в долгие бесплодные розыски логова берсеркера. За прошедшие три
года берсеркер выдавал себя оставленными им вокруг белого дворца
маленькими кучками помета, а однажды стая услышала, как он выл ночью;
низкий хриплый насмешливый вызов, менявшийся по направлению, так как
берсеркер искусно менял свое положение. Это был вызов на битву, но Виктор
не поддался; он предпочел не попадать в западню берсеркера. Поля клялась,
что снежной ночью в начале ноября видела берсеркера, когда бежала рядом с
Никитой по следу оленя. Рыжий зверь выскочил к ней из снега, достаточно
близко, чтобы почуять его явное безумие, и глаза его были холодными
черными пропастями ненависти. Он разинул свою слюнявую пасть, чтобы
разорвать ей горло, - но тут Никита прыгнул к ней, и берсеркер исчез в
снегопаде. Поля клялась в этом, но она иногда путала ночные кошмары с
реальностью, а Никита не помнил, чтобы видел что-нибудь, кроме ночи и
летевших снежных хлопьев.
Ночью в середине июля снежных хлопьев не было, были лишь золотистые
мушки, поднимавшиеся с лесной подстилки, когда Михаил и Никита в
человечьем облике тихо бежали по лесу. Из-за засушливой погоды стада
поредели, и в последний месяц охота стала скудной. Виктор приказал Михаилу
и Никите что-нибудь принести, что угодно съедобное, и сейчас Михаил бежал
за старшим изо всех сил. Никита следовал саженях в двадцати перед ним и
был впереди Михаила всю дорогу. Они ровным темпом направлялись к югу, и
вскоре Никита перешел на скорую ходьбу.
- Куда мы двигаемся? - шепотом спросил Михаил.
Он вгляделся в ночной сумрак, выглядывая что-нибудь живое. Но даже
беличий глаз не сверкнул в свете звезд.
- К железнодорожным путям, - ответил Никита. - Посмотрим, не удастся
ли нам там поживиться.
Часто стая находила мертвого оленя, кабаргу или животное поменьше,
сбитых поездами, которые с мая по август дважды в день пробегали через
лес, направляясь днем на восток, а ночью на запад.
Там, где лес упирался в нагромождение скал и утесов, уходящее к югу,
из грубо обтесанного туннеля вырывались рельсы, вились вниз по склону
поросшего лесом оврага по меньшей мере саженей шестьсот, а затем вели в
другой туннель с западной стороны. Михаил пошел следом за Никитой вниз по
откосу, и они перешли на рельсы, глазами выискивая темные очертания тела и
ноздрями вынюхивая в теплом воздухе свежую кровь. В эту ночь на рельсах
никого не убило. Они дошли до западного туннеля, и тут Никита вдруг
сказал:
- Слушай.
Михаил прислушался и тоже услышал мягкий рокот, словно где-то в
отдалении непрерывно грохотал гром, только небо было ясным, и звезды
мерцали сквозь теплый мутный воздух. Приближался поезд.
Никита наклонился, приложив к железу руку. Он почувствовал, как оно
вибрирует, когда поезд набирал ход, начиная длинный спуск по склону. Еще
через мгновение он вырвется из туннеля всего лишь в нескольких саженях от
них.
- Нам лучше уйти, - сказал ему Михаил.
Никита остался, где стоял, держа руку на рельсе. Он уставился на
каменистое отверстие туннеля, а затем Михаил увидел, как он посмотрел в
сторону восточного туннеля, до которого было далеко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106