Молодую женщину не слишком интересовали воззрения местных дам, она их просто игнорировала, по улицам ходила точно лунатичка, одевалась экстравагантно, постоянно шокировала жительниц городка то какой-нибудь особенной шляпкой, то туфельками, то слишком открытой блузкой или слишком короткой юбкой, то французской губной помадой или тенями вокруг глаз, но больше всего красивой стройной фигуркой, очаровательной гордой походкой, а в жаркие летние дни еще и чересчур экономным пляжным костюмом. Якуб Калас был уверен: Алиса шокирует городок прежде всего тем, что не вступает в разговоры, и никто не может из нее ничего вытянуть. Падкие на сенсацию дамы вынуждены были довольствоваться собственной фантазией, догадками, щедро сдобренными враждебностью, а нередко и желчью. Отношение к Алисе мужчин, особенно влиятельных, было куда проще. Каждый понимал: молодая женщина собирается здесь обосноваться, а значит, наверняка будет подыскивать работу. Так и получилось. Алиса Селецкая ходила из учреждения в учреждение, с предприятия на предприятие, из канцелярии в канцелярию – к счастью, в городке их было не так уж много. И, вопреки хваленой мужской рассудительности, большинство представителей сильного пола поддалось слухам о молодой незнакомке и совершенно забыло о благонравии. Обсуждая с ней вопрос трудоустройства, они с места в карьер, но, впрочем, тактично, не в лоб, делали ей довольно прозрачные предложения иного рода. Следует признать, что сии лица, облеченные доверием общества и собственного семейства, мыслили свои предложения как приватную (и приятную?) услугу одинокой молодой женщине. Уж коли единожды она вкусила сладость супружеской жизни, теперь ей нелегко проводить ночи в полном одиночестве, да и к чему страдать, отказывая себе в удовольствиях, к чему метаться в пустой постели, когда вот он – мужчина, готовый ее осчастливить. Красноречивое доказательство того, что благородные рыцари еще не перевелись на свете! Но красавица знала всего одно слово – жесткое резкое «нет!». Это вызывало к ней симпатию, но значительно чаще – обиду и возмущение. Все искавшие ее расположения благовоспитанные мужчины с прекрасными манерами, примерные мужья, заботливые отцы, незаменимые работники и безупречные руководители, получив от ворот поворот, немедленно чувствовали себя недооцененными. Годами они слышали одну лишь хвалу, головы их гнулись под тяжестью лавровых венков, а тут этакое эфемерное создание позволяет себе пренебречь ими! Если женщины ненавидели Алису за привлекательность и оговаривали как и где могли, то мужчины всерьез ополчились на нее – принципиально и бесповоротно – именно потому, что подпали под ее обаяние. Вдруг, ни с того ни с сего, их величие повержено! Какой позор! Это что же такое творится на свете? Трудно сказать, чем бы все кончилось для Алисы Селецкой в этом провинциальном котле желчи и ненависти, если бы ее не принял на службу переехавший сюда из деревни Филипп Лакатош, заведующий заготпунктом. «Ничего себе, хорошенькую работенку отыскала! – решили между собой городские дамы. – Там ей и место – среди овощей, капусты, салата и редиски, среди лука и чеснока!» Про фрукты они как-то забыли, им и в голову не пришли ни чудесные абрикосы, ни душистые персики, ни сочная черешня… А мужчины, те, что могли бы заполучить ее под свое крылышко, если бы повели себя более пристойно, или те, что только на Улице роняли слюнки, поглядывая на ее красивые ноги, никак не могли взять в толк, чем привлек ее этот малосимпатичный, хмурый и, можно даже сказать, несносный Филипп Лакатош. Задетые за живое, они стали обмозговывать и положение Лакатоша: как он умудрился попасть на такую хлебную должность? Пытались угадать, кто его поддерживает, кто стоит за его спиной, кто в нем так заинтересован, откуда в нем столько наглости и дерзости, что, не считаясь ни с чьим мнением, он принял на работу женщину, которую отверг весь город! Всплыл даже вопрос, каким чудом он ее приручил. Увы, никому и в голову не пришло, что в отношении Алисы Селецкой Филипп Лакатош единственный раз в жизни был бескорыстен, позднее он и сам не смог бы объяснить, почему взял ее в свою заготконтору. Возможно, просто руководствовался соображениями мужской дипломатии – послушался внутреннего голоса, который подсказывал ему, что рано или поздно одинокая женщина сама запросится в его постель? Трудно сказать. Обо всем этом в городе многие судили да рядили, но ответа так никто и не нашел. Не нашел его и Якуб Калас, хотя его тоже интересовало, какие силы владеют женской душой, когда она отвергает одного мужчину – красивого, богатого, а возможно, и неплохого, – а за другим тянется, хоть он гроша ломаного не стоит и ничего хорошего от него не дождешься.
Воспоминание о временах, когда первыми скрипками в оркестре провинциального злословия были дамы, кое-что прослышавшие об Алисе, навели Якуба Каласа на мысль самому навестить «тощую мамзель». Он решил зайти к ней и напрямик все выложить, но сомневался, так ли ведут себя во время визита к даме. Алиса – женщина деликатная, для затравки нужна хотя бы одна вежливая фраза, но именно ее старшина никак не мог придумать. Это его тяготило, пришлось признаться себе, что еще ни разу в жизни ему не доводилось говорить прекрасному полу комплименты. С людьми, с которыми он привык общаться, не приходилось особо миндальничать, можно было говорить жестко и строго, как-никак правонарушители! Алиса, Алиса, черт мне тебя подсуропил! Но ничего не поделаешь, идти надо!
Склады заготпункта находились за железнодорожной станцией, вахтер вежливо отсалютовал Каласу, все еще видя в нем работника милиции. Чуть не схватил трубку, чтобы доложить заведующему, но потом сообразил, что дал маху, отдернул руку от телефона, хотел окликнуть старшину, но тот уже был далеко, а поскольку и у вахтера есть свое достоинство, он только сжал кулаки и ругнул Каласа вдогонку. Злясь на себя за то, что так растерялся, вахтер занес в книгу посетителей фамилию Каласа и точное время прихода, только колонку с номером паспорта оставил пустой. А Калас свободно прошел через большой двор, между штабелями ящиков, деревянных и более новых – пластмассовых. Отовсюду пахло плесенью. Здание администрации он обнаружил без труда. Это было единственное новое панельное строение среди обветшалых домишек и дощатых сараев. Алису Селецкую нашел тоже быстро, без проблем. У нее был отдельный кабинет, как полагается секретарше важного начальника. Дверь в кабинет заведующего, еще с лакатошевских времен обитая дерматином, была украшена табличкой с именем и фамилией, а над табличкой алел прямоугольник с выразительной надписью: «Не входить».
Молодая женщина встретила его приветливо, почти дружески, с профессиональной непринужденностью и предложила место в просторном кресле у журнального столика. Она была явно довольна, заметив его неуверенность. Ах, мужчины, мужчины, невозможные создания!
– Товарища директора сегодня нет, – сказала она, словно бы намекая, что во время разговора им никто не помешает. Еще и телефон отключила, так что теперь они были изолированы от всего света. Сварила кофе, рядом с чашками поставила подносик с печеньем и обратилась к старшине:
– Пожалуйста, товарищ Калас, я вас слушаю. Очевидно, вы хотите сообщить мне что-то очень важное, раз взяли на себя труд прийти сюда.
В мягком, приятном голосе сквозила слишком явная насмешка, чтобы старшина не заметил ее. Он почувствовал себя глубоко уязвленным, но подавил обиду и подбодрил себя улыбкой. По правде говоря, в первую минуту он не нашелся, что сказать, только довольно неуклюже поблагодарил за любезный прием. Его смущение усиливалось еще и потому, что он ожидал чего угодно – отказа от разговора, холодности, неприязни, но только не подобного радушия. Алиса проявляет внимание – и не так уж важно, что при этом относится к нему не совсем серьезно. Зато хоть старается казаться серьезной, а тем самым и его склоняет к более обходительному обращению.
– Да… – произнес Якуб Калас. – Не знаю, с чего и начать… Должно быть, вы думаете, что я тут по ошибке. Возможно, вы и правы. Не исключено, что мне вообще нечего здесь делать, и я, поверьте, был бы рад убедиться, что явился не по адресу… Для начала хочу сообщить вам, что вы вообще не обязаны со мной беседовать. Я пришел как частное лицо, скажем, меня привело сюда обыкновенное любопытство.
– Я о вас знаю, пан Калас, – дружелюбно произнесла Алиса Селецкая, – хотя нам еще и не доводилось разговаривать. Не странно ли? Люди годами живут в одном городе, встречаются и никогда друг с другом словом не перемолвятся. Однако мне известно, что вы из милиции, а потому спокойно спрашивайте. Если смогу, охотно отвечу.
– Позвольте еще раз подчеркнуть, я тут по собственной инициативе. В милиции я больше не работаю. Вышел на пенсию.
Алиса Селецкая мило улыбнулась. Она явно заигрывала. Ох уж эти бабы!
– Не знаю, почему вы пришли, пан Калас, но с удовольствием отвечу на любой ваш вопрос. Обещаю!
От старшины не укрылось, что этому действительно привлекательному созданию давно уже не идет прозвище «тощая мамзель». Близящееся тридцатилетие неотвратимо округлило идеально сложенную фигуру, но, похоже, его собеседницу это вовсе не угнетало. Если в ранней молодости вы чувствуете себя увереннее, ощущая свое упругое тело, то почему позднее нельзя гордиться совершенством форм?
Якуб Калас начал издалека:
– Я бы пришел и раньше, да мне сказали, что вы в отпуске.
– А, доктор Карницкий успел вас предупредить! – Алиса засмеялась. – Старик любит обо мне рассказывать. Сперва ему не понравилось, что я в близких отношениях со Збышеком, а теперь он не прочь поскорее нас поженить.
– Не знаю, – честно признался Якуб Калас, – об этом мы не говорили. Он только упомянул, что вы в Польше. Для заграничной поездки не самое удачное время.
– Как кому нравится, – возразила Алиса. – Но вы ведь пришли не для того, чтобы обсуждать нашу поездку.
– Вы правы, – согласился Якуб Калас, – я пришел совсем по другому поводу и рассчитывал на другой прием. Честно признаюсь, я даже не был уверен, захотите ли вы вообще со мной говорить. Нынче люди не слишком расположены беседовать по душам. Посплетничать, поклеветать на знакомых, пожаловаться, прихвастнуть, кто что достал и как устроился, – это пожалуйста, с превеликим удовольствием, но чтобы… А вы нашли время так мило меня принять, что даже не знаю, стоит ли заводить разговор о деле, которое меня сюда привело. Как-то неловко пользоваться удобным случаем и вашей любезностью.
– Не оправдывайтесь, – прервала его Алиса. – Считайте, что я не похожа на остальных, и спокойно говорите со мной о чем угодно.
– Хорошо, – обрадовался Калас. – Только обещайте, что не рассердитесь, даже если вам покажется, что я захожу слишком далеко.
– Обещаю, товарищ Калас. – В голосе Алисы на миг проскользнуло недоверие, и Калас понял, что оттягивать больше нельзя. Иначе он упустит все: и желание Алисы говорить с ним, и возможность что-нибудь узнать.
– Ну так вот… – начал он осторожно, как бы ощупью. – Только не подумайте, будто я лезу в ваши интимные тайны… Этого я себе никогда не позволю, но с вашего разрешения все же спрошу об одной, возможно, щекотливой вещи. Мне нужно, чтобы вы подтвердили, что знакомы с неким Любомиром Фляшкой и недавно были с ним вместе в Важниках.
Алиса Селецкая отхлебнула глоток кофе. Ответила непринужденно, весело, точно сомнения Каласа ее рассмешили.
– Я знаю Любомира Фляшку и была с ним в Важниках. Вам нужно назвать точную дату и час? Не нужно? Тогда я добавлю лишь, что шел жуткий дождь, и, если вы с Фляшкой уже говорили, он наверняка натрепал, что сперва я его соблазнила, а потом скрылась. – Молодая женщина самолюбиво усмехнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38