Дома ему нужны еда, питье, секс, а настоящая жизнь проходит в мужском коллективе.
Она понимала, что, вероятно, несправедлива к нему, и опасалась этого. Так что им предстоял серьезный разговор.
Она взглянула на часы. Сейчас он должен явиться. В самом деле, Тойер проявил пунктуальность — раздался стук в дверь.
Они сидели рядом, но все-таки как будто каждый сам по себе. Тойер тоже взял пиво и попросил у нее сигарету.
— Я действительно сожалею, — произнес он в четвертый раз. — Все произошло так быстро. Нам показалось логичным и закономерным, что мы все поедем сюда. А теперь у меня впечатление, что мы не знаем, чем тут заняться.
Ильдирим вздохнула:
— Я-то знаю, чего хочу. Тойер, я хочу, чтобы Бабетта поправилась. А ты… Только не надо мне рассказывать, что ты уже забыл о мальчишке из этого города. Хотя теперь мне на это наплевать.
Тойер печально посмотрел себе под ноги:
— Это называется «профессиональная деформация». Конечно, ты права — я записал адрес матери Анатолия. Хочу выразить соболезнование…
— Я понимаю, но еще раз повторю, что не хочу иметь к этому никакого отношения.
— Я тоже это понимаю. — Тойер взял ее за руку. — Значит, мы все-таки понимаем друг друга!
— Ты вкладываешь в это слово слишком большое значение. — Она не убрала свою руку, но и не ответила на его пожатие.
Тойер сделал вид, будто не заметил этого, и продолжил:
— Меня очень беспокоит Зенф. — И он рассказал о его странном поведении, в том числе и о своеобразном — как казалось задним числом — планировании отпуска.
— Ты хочешь сказать, что это Зенф хотел привезти вас сюда?
— Я почти уверен, что это так. И тогда причиной может быть недавнее расследование. Но если он что-то знает или о чем-то догадывается, тогда почему не говорит?
— Вот видишь, Тойер, все идет по-старому. Мы говорим не о нас, а о расследовании.
— О господи! Что я могу поделать? — Тойер выпил пиво и взял следующую бутылку. — Скажу Хафнеру, чтобы хранил свое пойло где-нибудь в другом месте… Да, после того как мы сюда прибыли, он куда-то исчез — это я опять про Зенфа. Сказал, что пошел прогуляться, уже несколько часов прошло… Но ведь холодно и темно…
Лицо Ильдирим стало каменным. Этого Тойер не мог не заметить и мгновенно отреагировал:
— Ладно, я пойду в отель.
Кажется, он надеялся, что она его удержит, да она и сама немножко надеялась, но промолчала.
Потом она пила пиво, грызла попкорн, немного поплакала, снова нарушила свою клятву курить только на улице либо вообще не курить. Зазвонил телефон, она испуганно взяла трубку, это был Тойер.
— Вообще-то я тут, внизу, — сообщил он.
— Давай утром поговорим, Йокель? Я больше не могу. О'кей?
— Да-да, спокойной ночи.
— Тебе тоже.
День был великолепный, без ветра, небо — синее, без облачка. Оказалось, что в Эккернфёрде есть настоящий Старый город — узкие улочки с тесно сгрудившимися домами, а в центре — величественная ратуша. Ильдирим невольно призналась себе, что город ей понравился. Они прогулялись вдоль всего променада, двинулись дальше по берегу и в конце концов, заговорившись, уткнулись прямо в колючую проволоку военно-морской базы. Повернули назад и пересекли центр. Что ж, всего-то парочка архитектурных безобразий, но ведь без них ни один город не обходится. Ильдирим растроганно отметила, что единственная лавка, торговавшая шаурмой, которую она видела, только что открылась. В старой гавани они в молчаливом согласии зашли в маленький павильончик, съели хлебцы с крабами и еще раз вышли на берег. Вокруг кричали чайки. Настоящий север. Кожу пощипывало, сырой песок поблескивал на сапогах. Они сели на скамью и стали глядеть на маленькие катера.
— Летом тут можно купаться? — Тойер говорил спокойно, почти сонным голосом.
— Конечно, можно, — засмеялась она и прижалась к нему. — Мы ведь не в Исландии!
Могучий сыщик обрадовался: наконец-то у них опять выдалось несколько радостных минут.
— На пенсии мы могли бы переехать на север, — предложил он и погладил ее по голове.
— Тойер, когда я выйду на пенсию, тебе будет восемьдесят семь лет.
Он убрал руку и усилием воли запретил себе снова говорить о Зенфе. За завтраком толстяк железно стоял на том, что накануне просто еще раз прошелся по своим летним маршрутам.
Ильдирим прилежно штудировала очередной буклет курортной администрации — в доме их лежала целая стопка.
— Оказывается, место, где мы живем, называется Борби. — Она потянулась. — Когда-то это был отдельный городок. А Эккернфёрде принадлежал датчанам, тут до сих пор есть датская школа и датская церковь… Но я очень рада, что теперь здесь не Дания… После прошлогодней истории…
Тойер заметил пару, которая шла по берегу, энергично жестикулируя.
— Гляди-ка, — сказал он довольным голосом, — вон те ругаются еще сильней, чем мы.
Ильдирим прищурила глаза:
— Они вовсе не ругаются, не надейся! Смеются! Они общаются при помощи рук, языком жестов.
— Ты думаешь, они глухие? — Тойер внезапно почувствовал глубокое сострадание, ведь эти люди никогда не слышали поп-музыки.
Ильдирим улыбнулась:
— Ну, хотя бы кто-то из них. Либо это учителя специальной школы тренируются. По-моему, язык жестов восхитителен, меня он просто завораживает.
На Тойера тоже произвела впечатление эта безмолвная, темпераментная хореография: молодая пара вовсе не производила впечатления людей, живущих в мире, лишенном звуков.
— Я когда-то прочла, что слепота отделяет человека от вещей, а глухота от людей, — сказала Ильдирим, — но это неверно. Во всяком случае не всегда.
Мысль, нет, предвестие мысли, маленький нейронный вихрь зашевелился в голове Тойера. Ему почудилось что-то знакомое в движениях обоих, до боли знакомое.
— Недавно у меня проходила по делу глухая свидетельница, и я вызвала переводчицу. — Ильдирим выудила сигарету из смятой пачки. — Потрясающая дама, умеет читать по губам и жестам, она настаивала, что вполне обходится без посторонней помощи. Живет в Нойенгейме. Так что я теперь чуточку знаю об этом. После заседания мы еще кофе вместе пили. Я с удовольствием общалась бы с ней и дальше.
— У тебя ведь мало подруг, да? — спросил Тойер для поддержания беседы, мучаясь в этот момент желанием раздеть ее догола и положить в пенистую морскую ванну.
— Личный вопрос ко мне, все-таки хоть что-то, — холодно ответил предмет его вожделений. — Пускай даже не очень приятный.
В ванне оказался айсберг, и сладострастная картина рассыпалась на кусочки. Жизнерадостная пара скрылась от их взгляда за детским деревянным кораблем в конце променада. Что же так зацепило его в этих движениях?
— … всегда оказывалось так, что я знакомилась с человеком, а потом она или он уезжали. Мне хотелось бы иметь много друзей, но когда и где мне общаться с людьми? Вот Клаудия…
— Какая Клаудия? — очнувшись от задумчивости, переспросил Тойер.
— Я уже рассказывала тебе о ней, это моя коллега по педагогической практике, которая потом погибла в автокатастрофе, ах, да ладно! — С гневом и разочарованием она отшвырнула сигарету. — Нет, фраза, которую я недавно припомнила и по определенным причинам повторю еще раз: «Глухота отделяет от людей», далеко не исчерпывает тему. Люди отделяют от людей — себя и других. Я пошла в дом.
Тойер остался сидеть, все больше ощущая свою тяжеловесность и неповоротливость. Почему он всегда все делает неправильно? Всегда. Все.
Что-то вроде мании величия, только наоборот. Ах, как жаль, что невозможно отбросить от себя все неприятности, оставить в памяти только несколько приятных эпизодов. Его хорошее настроение улетучилось, будто его выдул морской ветер.
Еще одна попытка: снова подняться на Петерсберг. Когда он подошел к дому, из него как раз появились Ильдирим и Бабетта.
— Она кашляет кровью! — Голос Ильдирим звенел от волнения. — Я больше не верю, что это обычный бронхит. Там внизу, — сказала она и неопределенно махнула рукой влево, — что-то наподобие поликлиники, мы идем туда.
— Как дела? — деревянным голосом поинтересовался Тойер у Бабетты.
— Клево, ты же слышал, — ответила бледная нахалка.
— Пойти мне с вами? — снова обратился он к Ильдирим.
— Ах, Тойер, — вздохнула она. — Давай мы с тобой опрокинем рюмочку, когда малышка поправится, хорошо?
Что ж, тогда он выяснит, что там с Зенфом. Оскорбленный в лучших чувствах, он повернулся и затопал к отелю.
Он набрал номер Зенфа. Трубку не сняли. Хорошо… или, впрочем, совсем не хорошо, а хреново, хотя время в данный момент у него имеется. Он подождет своего сотрудника, почти утратившего свою дерзость, подождет, а потом ухватит за…
Он позвонил администратору и попросил сообщить господину Зенфу, когда он вернется… Ах так! Взял ключ с собой. Значит, не зайдет. Спасибо.
Тойер что-то поел в ресторане отеля и уже на выходе не помнил, что именно. Он погрузился в глубокие раздумья. Из этого города приехал парнишка. Так что же принесло теперь сюда его, Тойера, что вообще происходит, скажите на милость, в то время как, казалось бы, вообще ничего не происходит? Краем глаза он увидел, как Зенф идет по разводному мосту в сторону Старого города. Не раздумывая, он двинулся следом.
Зенф заметил его на пляже и спокойно ждал, пока Тойер его догонит.
— Фредерсен прыгает в море возле турбазы при любой погоде в три часа дня. Вот я и хочу взглянуть.
— Откуда ты знаешь? — удивился Тойер, пытаясь казаться равнодушным.
— Говорят. — Зенф зашагал дальше.
— Стой!
Зенф насмешливо обернулся через плечо:
— Я арестован?
— Что-то вроде того… — ответил Тойер, но поскольку Зенф спокойно пошел дальше, Тойеру ничего не оставалось, как идти за ним. Молча. И это усиливало у него ощущение нереальности происходящего.
Затем Зенф остановился, вероятно, у цели. Если это была его цель. Гаупткомиссар почуял след: Фредерсен. Что такое нарыл толстяк?
Вот и он. В самом деле, Фредерсен. Он поглядел в их сторону. Узнал? Кажется, да. Тем не менее учитель стянул с себя пуловер, обувь и штаны — неторопливо, чуть ли не задумчиво. Из здания турбазы выбежали мальчишки.
— Друг детей, верно? — с сарказмом сказал Зенф.
Тойеру тоже не понравилась близость педагога к малолеткам. Один из них крикнул, нацелив цифровую камеру:
— Фреди, скажи твой электронный адрес. Я пришлю тебе твой прыжок!
Учитель написал что-то левой рукой в записной книжке.
— Популярен у подростков, — продолжал Зенф. — Неженатый. Его соседка рассказала мне, что раньше он любил устраивать вечеринки с молодыми людьми. Но потом прекратил, когда пошли разговоры.
— Ты в самом деле расследуешь тот случай? И люди соглашаются говорить с тобой? Почему, хотел бы я знать?
— Я предъявляю свой жетон.
Тойер взглянул на Зенфа так, словно знакомился с ним во второй раз. Лицо толстяка, обычно лукавое и цветущее, выглядело теперь усталым и — решительным.
— Он вызывает интерес у приезжих, — заметил Тойер.
— Это одна из целей его прыжков.
— А нас ты заманил сюда нарочно. — Тойер разозлился.
— Эй, он в самом деле прыгает! — воскликнул кто-то из мальчишек. Фредерсен спланировал в воду.
— Хорошо, — сказал Зенф. — Он нас видел, этот крутой пловец. Хорошо, что вы присутствовали при этом. Я пошел.
Тойер грубо схватил его за руку и повернул к себе:
— Что это значит, черт побери? Я не люблю быть марионеткой в чужих руках! Зачем мы здесь? Ты считаешь его…
Зенф вырвался с каким-то почти женским жеманством, и это странно не гармонировало с его только что проявленной решительностью.
— Сейчас я иду к матери Анатолия. Вы присоединитесь?
— Ты туда не пойдешь.
— Пойду.
— Нет, потому что… — Тойер в отчаянии поднял обе руки. — Потому что я пойду туда сегодня вечером. Поэтому ты этого не сделаешь. Два полицейских в один день — лишняя боль для бедной женщины.
— Ладно, — согласился Зенф, переходя на полусонный тон, все больше зливший Тойера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Она понимала, что, вероятно, несправедлива к нему, и опасалась этого. Так что им предстоял серьезный разговор.
Она взглянула на часы. Сейчас он должен явиться. В самом деле, Тойер проявил пунктуальность — раздался стук в дверь.
Они сидели рядом, но все-таки как будто каждый сам по себе. Тойер тоже взял пиво и попросил у нее сигарету.
— Я действительно сожалею, — произнес он в четвертый раз. — Все произошло так быстро. Нам показалось логичным и закономерным, что мы все поедем сюда. А теперь у меня впечатление, что мы не знаем, чем тут заняться.
Ильдирим вздохнула:
— Я-то знаю, чего хочу. Тойер, я хочу, чтобы Бабетта поправилась. А ты… Только не надо мне рассказывать, что ты уже забыл о мальчишке из этого города. Хотя теперь мне на это наплевать.
Тойер печально посмотрел себе под ноги:
— Это называется «профессиональная деформация». Конечно, ты права — я записал адрес матери Анатолия. Хочу выразить соболезнование…
— Я понимаю, но еще раз повторю, что не хочу иметь к этому никакого отношения.
— Я тоже это понимаю. — Тойер взял ее за руку. — Значит, мы все-таки понимаем друг друга!
— Ты вкладываешь в это слово слишком большое значение. — Она не убрала свою руку, но и не ответила на его пожатие.
Тойер сделал вид, будто не заметил этого, и продолжил:
— Меня очень беспокоит Зенф. — И он рассказал о его странном поведении, в том числе и о своеобразном — как казалось задним числом — планировании отпуска.
— Ты хочешь сказать, что это Зенф хотел привезти вас сюда?
— Я почти уверен, что это так. И тогда причиной может быть недавнее расследование. Но если он что-то знает или о чем-то догадывается, тогда почему не говорит?
— Вот видишь, Тойер, все идет по-старому. Мы говорим не о нас, а о расследовании.
— О господи! Что я могу поделать? — Тойер выпил пиво и взял следующую бутылку. — Скажу Хафнеру, чтобы хранил свое пойло где-нибудь в другом месте… Да, после того как мы сюда прибыли, он куда-то исчез — это я опять про Зенфа. Сказал, что пошел прогуляться, уже несколько часов прошло… Но ведь холодно и темно…
Лицо Ильдирим стало каменным. Этого Тойер не мог не заметить и мгновенно отреагировал:
— Ладно, я пойду в отель.
Кажется, он надеялся, что она его удержит, да она и сама немножко надеялась, но промолчала.
Потом она пила пиво, грызла попкорн, немного поплакала, снова нарушила свою клятву курить только на улице либо вообще не курить. Зазвонил телефон, она испуганно взяла трубку, это был Тойер.
— Вообще-то я тут, внизу, — сообщил он.
— Давай утром поговорим, Йокель? Я больше не могу. О'кей?
— Да-да, спокойной ночи.
— Тебе тоже.
День был великолепный, без ветра, небо — синее, без облачка. Оказалось, что в Эккернфёрде есть настоящий Старый город — узкие улочки с тесно сгрудившимися домами, а в центре — величественная ратуша. Ильдирим невольно призналась себе, что город ей понравился. Они прогулялись вдоль всего променада, двинулись дальше по берегу и в конце концов, заговорившись, уткнулись прямо в колючую проволоку военно-морской базы. Повернули назад и пересекли центр. Что ж, всего-то парочка архитектурных безобразий, но ведь без них ни один город не обходится. Ильдирим растроганно отметила, что единственная лавка, торговавшая шаурмой, которую она видела, только что открылась. В старой гавани они в молчаливом согласии зашли в маленький павильончик, съели хлебцы с крабами и еще раз вышли на берег. Вокруг кричали чайки. Настоящий север. Кожу пощипывало, сырой песок поблескивал на сапогах. Они сели на скамью и стали глядеть на маленькие катера.
— Летом тут можно купаться? — Тойер говорил спокойно, почти сонным голосом.
— Конечно, можно, — засмеялась она и прижалась к нему. — Мы ведь не в Исландии!
Могучий сыщик обрадовался: наконец-то у них опять выдалось несколько радостных минут.
— На пенсии мы могли бы переехать на север, — предложил он и погладил ее по голове.
— Тойер, когда я выйду на пенсию, тебе будет восемьдесят семь лет.
Он убрал руку и усилием воли запретил себе снова говорить о Зенфе. За завтраком толстяк железно стоял на том, что накануне просто еще раз прошелся по своим летним маршрутам.
Ильдирим прилежно штудировала очередной буклет курортной администрации — в доме их лежала целая стопка.
— Оказывается, место, где мы живем, называется Борби. — Она потянулась. — Когда-то это был отдельный городок. А Эккернфёрде принадлежал датчанам, тут до сих пор есть датская школа и датская церковь… Но я очень рада, что теперь здесь не Дания… После прошлогодней истории…
Тойер заметил пару, которая шла по берегу, энергично жестикулируя.
— Гляди-ка, — сказал он довольным голосом, — вон те ругаются еще сильней, чем мы.
Ильдирим прищурила глаза:
— Они вовсе не ругаются, не надейся! Смеются! Они общаются при помощи рук, языком жестов.
— Ты думаешь, они глухие? — Тойер внезапно почувствовал глубокое сострадание, ведь эти люди никогда не слышали поп-музыки.
Ильдирим улыбнулась:
— Ну, хотя бы кто-то из них. Либо это учителя специальной школы тренируются. По-моему, язык жестов восхитителен, меня он просто завораживает.
На Тойера тоже произвела впечатление эта безмолвная, темпераментная хореография: молодая пара вовсе не производила впечатления людей, живущих в мире, лишенном звуков.
— Я когда-то прочла, что слепота отделяет человека от вещей, а глухота от людей, — сказала Ильдирим, — но это неверно. Во всяком случае не всегда.
Мысль, нет, предвестие мысли, маленький нейронный вихрь зашевелился в голове Тойера. Ему почудилось что-то знакомое в движениях обоих, до боли знакомое.
— Недавно у меня проходила по делу глухая свидетельница, и я вызвала переводчицу. — Ильдирим выудила сигарету из смятой пачки. — Потрясающая дама, умеет читать по губам и жестам, она настаивала, что вполне обходится без посторонней помощи. Живет в Нойенгейме. Так что я теперь чуточку знаю об этом. После заседания мы еще кофе вместе пили. Я с удовольствием общалась бы с ней и дальше.
— У тебя ведь мало подруг, да? — спросил Тойер для поддержания беседы, мучаясь в этот момент желанием раздеть ее догола и положить в пенистую морскую ванну.
— Личный вопрос ко мне, все-таки хоть что-то, — холодно ответил предмет его вожделений. — Пускай даже не очень приятный.
В ванне оказался айсберг, и сладострастная картина рассыпалась на кусочки. Жизнерадостная пара скрылась от их взгляда за детским деревянным кораблем в конце променада. Что же так зацепило его в этих движениях?
— … всегда оказывалось так, что я знакомилась с человеком, а потом она или он уезжали. Мне хотелось бы иметь много друзей, но когда и где мне общаться с людьми? Вот Клаудия…
— Какая Клаудия? — очнувшись от задумчивости, переспросил Тойер.
— Я уже рассказывала тебе о ней, это моя коллега по педагогической практике, которая потом погибла в автокатастрофе, ах, да ладно! — С гневом и разочарованием она отшвырнула сигарету. — Нет, фраза, которую я недавно припомнила и по определенным причинам повторю еще раз: «Глухота отделяет от людей», далеко не исчерпывает тему. Люди отделяют от людей — себя и других. Я пошла в дом.
Тойер остался сидеть, все больше ощущая свою тяжеловесность и неповоротливость. Почему он всегда все делает неправильно? Всегда. Все.
Что-то вроде мании величия, только наоборот. Ах, как жаль, что невозможно отбросить от себя все неприятности, оставить в памяти только несколько приятных эпизодов. Его хорошее настроение улетучилось, будто его выдул морской ветер.
Еще одна попытка: снова подняться на Петерсберг. Когда он подошел к дому, из него как раз появились Ильдирим и Бабетта.
— Она кашляет кровью! — Голос Ильдирим звенел от волнения. — Я больше не верю, что это обычный бронхит. Там внизу, — сказала она и неопределенно махнула рукой влево, — что-то наподобие поликлиники, мы идем туда.
— Как дела? — деревянным голосом поинтересовался Тойер у Бабетты.
— Клево, ты же слышал, — ответила бледная нахалка.
— Пойти мне с вами? — снова обратился он к Ильдирим.
— Ах, Тойер, — вздохнула она. — Давай мы с тобой опрокинем рюмочку, когда малышка поправится, хорошо?
Что ж, тогда он выяснит, что там с Зенфом. Оскорбленный в лучших чувствах, он повернулся и затопал к отелю.
Он набрал номер Зенфа. Трубку не сняли. Хорошо… или, впрочем, совсем не хорошо, а хреново, хотя время в данный момент у него имеется. Он подождет своего сотрудника, почти утратившего свою дерзость, подождет, а потом ухватит за…
Он позвонил администратору и попросил сообщить господину Зенфу, когда он вернется… Ах так! Взял ключ с собой. Значит, не зайдет. Спасибо.
Тойер что-то поел в ресторане отеля и уже на выходе не помнил, что именно. Он погрузился в глубокие раздумья. Из этого города приехал парнишка. Так что же принесло теперь сюда его, Тойера, что вообще происходит, скажите на милость, в то время как, казалось бы, вообще ничего не происходит? Краем глаза он увидел, как Зенф идет по разводному мосту в сторону Старого города. Не раздумывая, он двинулся следом.
Зенф заметил его на пляже и спокойно ждал, пока Тойер его догонит.
— Фредерсен прыгает в море возле турбазы при любой погоде в три часа дня. Вот я и хочу взглянуть.
— Откуда ты знаешь? — удивился Тойер, пытаясь казаться равнодушным.
— Говорят. — Зенф зашагал дальше.
— Стой!
Зенф насмешливо обернулся через плечо:
— Я арестован?
— Что-то вроде того… — ответил Тойер, но поскольку Зенф спокойно пошел дальше, Тойеру ничего не оставалось, как идти за ним. Молча. И это усиливало у него ощущение нереальности происходящего.
Затем Зенф остановился, вероятно, у цели. Если это была его цель. Гаупткомиссар почуял след: Фредерсен. Что такое нарыл толстяк?
Вот и он. В самом деле, Фредерсен. Он поглядел в их сторону. Узнал? Кажется, да. Тем не менее учитель стянул с себя пуловер, обувь и штаны — неторопливо, чуть ли не задумчиво. Из здания турбазы выбежали мальчишки.
— Друг детей, верно? — с сарказмом сказал Зенф.
Тойеру тоже не понравилась близость педагога к малолеткам. Один из них крикнул, нацелив цифровую камеру:
— Фреди, скажи твой электронный адрес. Я пришлю тебе твой прыжок!
Учитель написал что-то левой рукой в записной книжке.
— Популярен у подростков, — продолжал Зенф. — Неженатый. Его соседка рассказала мне, что раньше он любил устраивать вечеринки с молодыми людьми. Но потом прекратил, когда пошли разговоры.
— Ты в самом деле расследуешь тот случай? И люди соглашаются говорить с тобой? Почему, хотел бы я знать?
— Я предъявляю свой жетон.
Тойер взглянул на Зенфа так, словно знакомился с ним во второй раз. Лицо толстяка, обычно лукавое и цветущее, выглядело теперь усталым и — решительным.
— Он вызывает интерес у приезжих, — заметил Тойер.
— Это одна из целей его прыжков.
— А нас ты заманил сюда нарочно. — Тойер разозлился.
— Эй, он в самом деле прыгает! — воскликнул кто-то из мальчишек. Фредерсен спланировал в воду.
— Хорошо, — сказал Зенф. — Он нас видел, этот крутой пловец. Хорошо, что вы присутствовали при этом. Я пошел.
Тойер грубо схватил его за руку и повернул к себе:
— Что это значит, черт побери? Я не люблю быть марионеткой в чужих руках! Зачем мы здесь? Ты считаешь его…
Зенф вырвался с каким-то почти женским жеманством, и это странно не гармонировало с его только что проявленной решительностью.
— Сейчас я иду к матери Анатолия. Вы присоединитесь?
— Ты туда не пойдешь.
— Пойду.
— Нет, потому что… — Тойер в отчаянии поднял обе руки. — Потому что я пойду туда сегодня вечером. Поэтому ты этого не сделаешь. Два полицейских в один день — лишняя боль для бедной женщины.
— Ладно, — согласился Зенф, переходя на полусонный тон, все больше зливший Тойера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30