Звучало это примерно так: "Восемьдесят квадратных метров на стене жилого дома, место расположения - угол проспекта Ленина и улицы Толмачева, начальная цена - один миллион рублей". Объявления такого рода с перечислением всех лакомых для рекламодателей мест городские власти печатали в "Вечерке". После аукциона также через газету объявляли, кто стал победителем.
Вначале Славка с приятелями ходил по объявленным победителям, но нередко их опережали конкуренты, знакомые ребята-скалолазы. А потом он отправился прямо на аукцион, ведь тот был открытым, и прямо на месте подловил радостных арендаторов рекламных площадей. Те в нетерпении рыли копытами паркет, так им хотелось побыстрее воплотить свои чаяния в жизнь. Славка прямо на месте подсовывал заранее подготовленные договора, в которые следовало только проставить реквизиты и сумму прописью. Довольные президенты и генеральные директора подмахивали не глядя и, мощно дыхнув на вынутую из кармана круглую печать, придавали документам юридическую силу.
Тогда Славка впервые выехал за границу. Два года, за вычетом времени, проведенного в учебке, он смотрел на сопредельную сторону в пограничный бинокль, видел чужую землю и был уверен, что ступить на неё вряд ли удастся в ближайшие годы. Оказалось, ничего подобного, оформляй загранпаспорт, получай визу и "хочешь - катай в Париж и Китай"! А ведь ещё совсем недавно выезд в Гималаи считался мечтой, к исполнению которой надо стремиться всю жизнь.
Решение об экспедиции советских альпинистов на один из восьмитысячников принималось на уровне ЦК КПСС, чуть ли не на Политбюро. Тщательно подбиралась команда - лучшие из лучших, политически благонадежные и достойные представлять всю общность советских людей. Выделялись средства, валюта, кураторы из партийных и комсомольских инстанций; чиновники из спорткомитета совершали вояжи, согласовывая и уточняя; собирался штаб, решавший вопросы транспорта, связи, материального снабжения и медицинского обеспечения; на центральном телевидении готовилась корреспонденская группа из проверенных людей, которые отродясь в горах не бывали...
Весь советский народ, затаив дыханье, следил за трудным походом, восторгался героизмом и мужеством своих соотечественников, преисполнясь гордостью за свою великую страну. А ребята тем временем шли наверх в соответствии с утвержденным графиком, больше всего опасаясь не камнепада или шквального ветра с сорокаградусным морозом, а сидевших в обогретой штабной палатке ответработников, которые могли запросто прервать восхождение, лишь бы что не случилось. Если восхождения не получится, это, конечно, плохо, но если произойдет ЧП, кто-нибудь погибнет, не дай бог, это может отразиться на карьере. Скажут: опозорил на глазах у целой заграницы, не достоин, получи выговор и отправляйся подымать уровень физкультуры среди сельских жителей Бурятии.
Так что альпинистам приходилось постоянно оглядываться на присутствующих чиновников, держать бодрый вид и молиться о хорошей погоде. А рядом стояли лагеря немцев, японцев, американцев, уже ушли вперед голландцы с французами, на подходе были новозеландцы и швейцарско-австрийская команда... Как эти могли обходиться без чуткого руководства, без организующей и направляющей? Загадка.
Потом была помпезная встреча, раздача орденов, присвоение званий Заслуженных мастеров спорта, бестолковые телефильмы, состоящие главным образом из интервью в штабной палатке. Все как положено - и награждение непричастных, и наказание невиновных. Поскольку на таких сверхсложных и супертяжелых восхождениях неизбежны травмы, обморожения и тому подобные неприятности, омрачавшие в глазах начальства вкус победы и в неверном свете показывающие наших людей, очерняющие, прямо сказать, советскую действительность, позорящие наш спорт и кладущие грязное пятно на честь, ум и совесть, то взыскания тоже раздавались направо и налево.
Поэтому за восхождением неизбежно тянулся шлейф взаимных обвинений, перепихивания ответственности сверху вниз и с больной головы на здоровую. Стрелочники в конце концов отыскивались, получали на полную катушку и долго потом ходили в поисках правды. Им сочувствовали, но помочь ничем не могли.
И вдруг все переменилось. Железный занавес поднялся, и не только челноки с баулами хлынули через границы, не только отдыхающие, бизнесмены и гастарбайтеры, но и любители путешествий и приключений. И пресса сразу охладела к альпинистам, лишь изредка сообщалось, что наши альпинисты из Красноярска или Челябинска покорили очередной восьмитысячник. Раньше этих провинциалов и близко не подпустили бы к советской сборной, а теперь пожалуйста, лазят и разрешения не спрашивают.
Но, по большому счету, альпинистам стало трудней. На Кавказе стреляли, в горном Таджикистане шла кровопролитная гражданская война. С возникновением новых суверенных государств возникла и масса новых проблем, и оказалось, что экспедиция на гималайскую Канченджангу немногим дороже, чем на пик Победы, зато престижней и интересней.
Года полтора у городских верхолазов было полно работы, а потом все центральные улицы оказались увешаны вывесками, площади под настенную рекламу арендовались на длительные сроки, и заказов у альпинистов значительно убавилось. Но к этому времени начал уже обозначаться кое-какой порядок, и появилась малярная работа на радиостанции. Правительственная связь деньги из бюджета получала практически вовремя. И Славка стал небесным маляром.
* * *
Ночью он проснулся, словно сработал какой-то внутренний сигнал. Сел в темноте на кровати, слушая тишину. В боку слегка болело, ребра срастались, наверное. Славка представил, как маленький человечек в черном комбезе карабкается по ребрам, словно по балкам, потом привязывается страховкой и начинает маленьким электродиком заваривать место перелома. Электрическая дуга трещит и сыплет искрами, а кажется, будто болит.
Славка поднялся и принялся неторопливо одеваться в полной темноте. Он мог бы и глаза не открывать, настолько отчетливо помнил, где положил одежду. Он мог бы и по квартире передвигаться с закрытыми глазами, так была развита зрительная память. В горах по отработанному маршруту он тоже иногда ходил почти вслепую. Когда бывал шквальный ветер в лицо, сорокаградусный мороз и ночь впридачу, затягивал капюшон и шуровал по памяти вдоль натянутых веревок, перестегивая карабин с одной на другую.
Одевшись, Славка забросил на плечо сумку, в которой лежали комбинезон и бинокль, и осторожно вышел из квартиры. Стараясь не звякать, запер за собой дверь и тихонько принялся спускаться по лестнице. Лифтом он и так пользовался редко, считая это позором для альпиниста, гораздо полезней пробежаться по лестнице. Четыре квартала до уличного рынка прошел дворами, прижимаясь к стенам, заборам, кустам и деревьям. Прячась за мусорными контейнерами, натянул поверх одежды просторный черный комбез и окончательно растворился в темноте. Капюшон имел впереди широкие крылья, как у буденовки. Славка их застегнул, и они прикрыли лицо, оставив только щель для глаз. Бинокль на ремешке повесил на грудь, засунув пока за пазуху, чтоб не отсвечивал. Пустую сумку оставил за контейнером и направился к рынку. Он устроился в кустах на противоположной стороне улицы, приложил к глазам бинокль и приступил к наблюдению.
Торговок на рынке было по крайней мере вдвое больше, чем в тот печальный вечер, когда он тут себе горя выпросил. Но если в тот раз к обочине то и дело подкатывали автомобили, то сейчас, в полвторого ночи, они подъезжали гораздо реже. Зато подходили пешие, как правило, с одной стороны, от вокзала. До него отсюда было всего несколько минут ходьбы. Славка вспомнил, что как-то, отправляясь на скалы за город, в ожидании электрички прошелся по привокзальной площади и обратил внимание на таблички за стеклами коммерческих киосков: "Спиртное продается с 8 до 22 часов". Видимо, существовало некое постановление администрации, ограничивавшее ночную торговлю алкоголем в районе вокзала. Поэтому ночной проезжающий люд в поисках выпивки брел вдоль улицы, пока не натыкался на железный прилавок, где в столь поздний час водка стояла совершенно открыто. Время от времени двое парней покидали свои наблюдательные посты и шли к "жигулям", приткнувшимся к стене дома. Там они перегружали из багажника в объемистую сумку десятка два поблескивающих бутылок и относили за прилавок торговкам. По наблюдениям Славки, за час было продано около шестидесяти бутылок таракановки.
В два часа ночи погасли уличные фонари, и торговый оборот мини-рынка резко упал. Свечки на прилавке вряд ли могли привлечь покупателей, разве только ночных мотыльков, стремительными кругами носившихся около пламени. Женщины боязливо отмахивались руками, прогоняя противных насекомых. Впрочем, их коллектив стремительно редел, осталось всего пятеро торговок на одном краю прилавка. На другом конце устроились трое парней с бутылкой и закуской, завершая рабочую смену. Выпивали они шумно, громко матерились и гоготали. Четвертый парень сидел в "жигулях" и, похоже, дремал. В три часа подкатила черная "девятка", и парень из "жигулей" выскочил, побежал к дверце, доложился. Начальство приехало, понял Славка. Он не видел, что там происходило, но понял, что местный бригадир отчитался за день и сдал выручку. Все проистекало именно так, как этот процесс описывал в больнице недорезанный представитель "нефтяного бизнеса". Как только "девятка" уехала, четверо парней влезли в машину и тут же укатили. Одновременно с ними исчезли и последние бабушки, притушив свечки.
Славка пересек пустынную улицу. Чутко прислушиваясь, прошелся вдоль прилавка, посвечивая маленьким фонариком на гладко вытоптанную, замусоренную землю. Там, где выпивали рэкетиры, валялась пустая водочная бутылка и смятые пластиковые стаканчики. Славка поднял один, понюхал. Знакомый запах гидролизного спирта ударил в ноздри. Вот уж истинно: "Что охраняем, то и имеем". Ведь не побрезговали. Не зря народом сказано: "На халяву уксус сладкий".
Славка ещё раз обследовал место вокруг рынка, стоянку "жигулей", прошел вдоль стен ближних домов и вернулся к мусорным контейнерам, где оставил сумку. Снял комбинезон, уложил его и бинокль в сумку и опять знакомыми дворами направился домой. Темной лестницей поднялся к дверям своей квартиры, бесшумно открыл, заперся, разделся и спокойно уснул до утра. Он совершенно забыл про боль в боку, а может, маленький ночной сварщик тоже закончил работу, выключил свой крошечный аппарат и отправился на покой.
* * *
Чеpез тpи дня Славка сел на велосипед, надел на спину пустой рюкзак и отправился на радиостанцию. Время шло обеденное, улицы были забиты транспортом, а Славка привык проделывать этот путь в утренней пустоте, так что сейчас ему пришлось нелегко. Впрочем, его привычки кардинально изменились. Сейчас он спал часов до двенадцати, зато до четырех утра наблюдал за рынком. Теперь он знал все крыши в округе.
Его пропуск на антенное поле оказался аннулирован, и Славка пожалел, что заранее не согласовал с ребятами свой приезд. В конечном счете его все-таки пропустили, и он отправился на бывшую свою вышку, где сейчас орудовали Никита с Сашкой-малым. Все Славкины веревки и крюки лежали внизу на железном ящике, заботливо прикрытые фанериной. Наверху оставалась только лебедка. Славка отпер ящик, натянул поверх одежды перепачканный краской комбинезон, сунул в карманы рабочие брезентовые рукавицы, нацепил грудную обвязку с пристегнутым карабином и титановым "лепестком". Набросил на шею бухту веревки, надел пустой рюкзак. Спущенный сверху тросик лебедки, как всегда, был подвязан к опоре. Он зацепил петлю тpосика за карабин, нажал кнопку пульта дистанционного управления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Вначале Славка с приятелями ходил по объявленным победителям, но нередко их опережали конкуренты, знакомые ребята-скалолазы. А потом он отправился прямо на аукцион, ведь тот был открытым, и прямо на месте подловил радостных арендаторов рекламных площадей. Те в нетерпении рыли копытами паркет, так им хотелось побыстрее воплотить свои чаяния в жизнь. Славка прямо на месте подсовывал заранее подготовленные договора, в которые следовало только проставить реквизиты и сумму прописью. Довольные президенты и генеральные директора подмахивали не глядя и, мощно дыхнув на вынутую из кармана круглую печать, придавали документам юридическую силу.
Тогда Славка впервые выехал за границу. Два года, за вычетом времени, проведенного в учебке, он смотрел на сопредельную сторону в пограничный бинокль, видел чужую землю и был уверен, что ступить на неё вряд ли удастся в ближайшие годы. Оказалось, ничего подобного, оформляй загранпаспорт, получай визу и "хочешь - катай в Париж и Китай"! А ведь ещё совсем недавно выезд в Гималаи считался мечтой, к исполнению которой надо стремиться всю жизнь.
Решение об экспедиции советских альпинистов на один из восьмитысячников принималось на уровне ЦК КПСС, чуть ли не на Политбюро. Тщательно подбиралась команда - лучшие из лучших, политически благонадежные и достойные представлять всю общность советских людей. Выделялись средства, валюта, кураторы из партийных и комсомольских инстанций; чиновники из спорткомитета совершали вояжи, согласовывая и уточняя; собирался штаб, решавший вопросы транспорта, связи, материального снабжения и медицинского обеспечения; на центральном телевидении готовилась корреспонденская группа из проверенных людей, которые отродясь в горах не бывали...
Весь советский народ, затаив дыханье, следил за трудным походом, восторгался героизмом и мужеством своих соотечественников, преисполнясь гордостью за свою великую страну. А ребята тем временем шли наверх в соответствии с утвержденным графиком, больше всего опасаясь не камнепада или шквального ветра с сорокаградусным морозом, а сидевших в обогретой штабной палатке ответработников, которые могли запросто прервать восхождение, лишь бы что не случилось. Если восхождения не получится, это, конечно, плохо, но если произойдет ЧП, кто-нибудь погибнет, не дай бог, это может отразиться на карьере. Скажут: опозорил на глазах у целой заграницы, не достоин, получи выговор и отправляйся подымать уровень физкультуры среди сельских жителей Бурятии.
Так что альпинистам приходилось постоянно оглядываться на присутствующих чиновников, держать бодрый вид и молиться о хорошей погоде. А рядом стояли лагеря немцев, японцев, американцев, уже ушли вперед голландцы с французами, на подходе были новозеландцы и швейцарско-австрийская команда... Как эти могли обходиться без чуткого руководства, без организующей и направляющей? Загадка.
Потом была помпезная встреча, раздача орденов, присвоение званий Заслуженных мастеров спорта, бестолковые телефильмы, состоящие главным образом из интервью в штабной палатке. Все как положено - и награждение непричастных, и наказание невиновных. Поскольку на таких сверхсложных и супертяжелых восхождениях неизбежны травмы, обморожения и тому подобные неприятности, омрачавшие в глазах начальства вкус победы и в неверном свете показывающие наших людей, очерняющие, прямо сказать, советскую действительность, позорящие наш спорт и кладущие грязное пятно на честь, ум и совесть, то взыскания тоже раздавались направо и налево.
Поэтому за восхождением неизбежно тянулся шлейф взаимных обвинений, перепихивания ответственности сверху вниз и с больной головы на здоровую. Стрелочники в конце концов отыскивались, получали на полную катушку и долго потом ходили в поисках правды. Им сочувствовали, но помочь ничем не могли.
И вдруг все переменилось. Железный занавес поднялся, и не только челноки с баулами хлынули через границы, не только отдыхающие, бизнесмены и гастарбайтеры, но и любители путешествий и приключений. И пресса сразу охладела к альпинистам, лишь изредка сообщалось, что наши альпинисты из Красноярска или Челябинска покорили очередной восьмитысячник. Раньше этих провинциалов и близко не подпустили бы к советской сборной, а теперь пожалуйста, лазят и разрешения не спрашивают.
Но, по большому счету, альпинистам стало трудней. На Кавказе стреляли, в горном Таджикистане шла кровопролитная гражданская война. С возникновением новых суверенных государств возникла и масса новых проблем, и оказалось, что экспедиция на гималайскую Канченджангу немногим дороже, чем на пик Победы, зато престижней и интересней.
Года полтора у городских верхолазов было полно работы, а потом все центральные улицы оказались увешаны вывесками, площади под настенную рекламу арендовались на длительные сроки, и заказов у альпинистов значительно убавилось. Но к этому времени начал уже обозначаться кое-какой порядок, и появилась малярная работа на радиостанции. Правительственная связь деньги из бюджета получала практически вовремя. И Славка стал небесным маляром.
* * *
Ночью он проснулся, словно сработал какой-то внутренний сигнал. Сел в темноте на кровати, слушая тишину. В боку слегка болело, ребра срастались, наверное. Славка представил, как маленький человечек в черном комбезе карабкается по ребрам, словно по балкам, потом привязывается страховкой и начинает маленьким электродиком заваривать место перелома. Электрическая дуга трещит и сыплет искрами, а кажется, будто болит.
Славка поднялся и принялся неторопливо одеваться в полной темноте. Он мог бы и глаза не открывать, настолько отчетливо помнил, где положил одежду. Он мог бы и по квартире передвигаться с закрытыми глазами, так была развита зрительная память. В горах по отработанному маршруту он тоже иногда ходил почти вслепую. Когда бывал шквальный ветер в лицо, сорокаградусный мороз и ночь впридачу, затягивал капюшон и шуровал по памяти вдоль натянутых веревок, перестегивая карабин с одной на другую.
Одевшись, Славка забросил на плечо сумку, в которой лежали комбинезон и бинокль, и осторожно вышел из квартиры. Стараясь не звякать, запер за собой дверь и тихонько принялся спускаться по лестнице. Лифтом он и так пользовался редко, считая это позором для альпиниста, гораздо полезней пробежаться по лестнице. Четыре квартала до уличного рынка прошел дворами, прижимаясь к стенам, заборам, кустам и деревьям. Прячась за мусорными контейнерами, натянул поверх одежды просторный черный комбез и окончательно растворился в темноте. Капюшон имел впереди широкие крылья, как у буденовки. Славка их застегнул, и они прикрыли лицо, оставив только щель для глаз. Бинокль на ремешке повесил на грудь, засунув пока за пазуху, чтоб не отсвечивал. Пустую сумку оставил за контейнером и направился к рынку. Он устроился в кустах на противоположной стороне улицы, приложил к глазам бинокль и приступил к наблюдению.
Торговок на рынке было по крайней мере вдвое больше, чем в тот печальный вечер, когда он тут себе горя выпросил. Но если в тот раз к обочине то и дело подкатывали автомобили, то сейчас, в полвторого ночи, они подъезжали гораздо реже. Зато подходили пешие, как правило, с одной стороны, от вокзала. До него отсюда было всего несколько минут ходьбы. Славка вспомнил, что как-то, отправляясь на скалы за город, в ожидании электрички прошелся по привокзальной площади и обратил внимание на таблички за стеклами коммерческих киосков: "Спиртное продается с 8 до 22 часов". Видимо, существовало некое постановление администрации, ограничивавшее ночную торговлю алкоголем в районе вокзала. Поэтому ночной проезжающий люд в поисках выпивки брел вдоль улицы, пока не натыкался на железный прилавок, где в столь поздний час водка стояла совершенно открыто. Время от времени двое парней покидали свои наблюдательные посты и шли к "жигулям", приткнувшимся к стене дома. Там они перегружали из багажника в объемистую сумку десятка два поблескивающих бутылок и относили за прилавок торговкам. По наблюдениям Славки, за час было продано около шестидесяти бутылок таракановки.
В два часа ночи погасли уличные фонари, и торговый оборот мини-рынка резко упал. Свечки на прилавке вряд ли могли привлечь покупателей, разве только ночных мотыльков, стремительными кругами носившихся около пламени. Женщины боязливо отмахивались руками, прогоняя противных насекомых. Впрочем, их коллектив стремительно редел, осталось всего пятеро торговок на одном краю прилавка. На другом конце устроились трое парней с бутылкой и закуской, завершая рабочую смену. Выпивали они шумно, громко матерились и гоготали. Четвертый парень сидел в "жигулях" и, похоже, дремал. В три часа подкатила черная "девятка", и парень из "жигулей" выскочил, побежал к дверце, доложился. Начальство приехало, понял Славка. Он не видел, что там происходило, но понял, что местный бригадир отчитался за день и сдал выручку. Все проистекало именно так, как этот процесс описывал в больнице недорезанный представитель "нефтяного бизнеса". Как только "девятка" уехала, четверо парней влезли в машину и тут же укатили. Одновременно с ними исчезли и последние бабушки, притушив свечки.
Славка пересек пустынную улицу. Чутко прислушиваясь, прошелся вдоль прилавка, посвечивая маленьким фонариком на гладко вытоптанную, замусоренную землю. Там, где выпивали рэкетиры, валялась пустая водочная бутылка и смятые пластиковые стаканчики. Славка поднял один, понюхал. Знакомый запах гидролизного спирта ударил в ноздри. Вот уж истинно: "Что охраняем, то и имеем". Ведь не побрезговали. Не зря народом сказано: "На халяву уксус сладкий".
Славка ещё раз обследовал место вокруг рынка, стоянку "жигулей", прошел вдоль стен ближних домов и вернулся к мусорным контейнерам, где оставил сумку. Снял комбинезон, уложил его и бинокль в сумку и опять знакомыми дворами направился домой. Темной лестницей поднялся к дверям своей квартиры, бесшумно открыл, заперся, разделся и спокойно уснул до утра. Он совершенно забыл про боль в боку, а может, маленький ночной сварщик тоже закончил работу, выключил свой крошечный аппарат и отправился на покой.
* * *
Чеpез тpи дня Славка сел на велосипед, надел на спину пустой рюкзак и отправился на радиостанцию. Время шло обеденное, улицы были забиты транспортом, а Славка привык проделывать этот путь в утренней пустоте, так что сейчас ему пришлось нелегко. Впрочем, его привычки кардинально изменились. Сейчас он спал часов до двенадцати, зато до четырех утра наблюдал за рынком. Теперь он знал все крыши в округе.
Его пропуск на антенное поле оказался аннулирован, и Славка пожалел, что заранее не согласовал с ребятами свой приезд. В конечном счете его все-таки пропустили, и он отправился на бывшую свою вышку, где сейчас орудовали Никита с Сашкой-малым. Все Славкины веревки и крюки лежали внизу на железном ящике, заботливо прикрытые фанериной. Наверху оставалась только лебедка. Славка отпер ящик, натянул поверх одежды перепачканный краской комбинезон, сунул в карманы рабочие брезентовые рукавицы, нацепил грудную обвязку с пристегнутым карабином и титановым "лепестком". Набросил на шею бухту веревки, надел пустой рюкзак. Спущенный сверху тросик лебедки, как всегда, был подвязан к опоре. Он зацепил петлю тpосика за карабин, нажал кнопку пульта дистанционного управления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53