— Опять овсянка?
— Между прочим, тебе овсянка очень полезна. Ешь.
Мария уныло сунула ложку в липкое варево. Больше всего ей сейчас хотелось курить, но при матери она этого делать не решалась. Придется потерпеть.
— Спасибо, я не голодна.
На кухню ввалился отчим — обрюзгший и раздраженный. Еще с порога он принялся отчитывать падчерицу:
— Что, овсянка слишком проста для твоего изысканного вкуса? Еще бы — плебейская еда. Может быть, ты предпочла бы яичницу с ветчиной?
Мария бросила на него враждебный взгляд.
— Честно говоря, я предпочла бы именно это.
Отчим неуклюже плюхнулся на стул, повернулся к Кэтти и прорычал:
— Каково, а? Поди, стыдится, что мы бедны и не трескаем по утрам яичницу с ветчиной?
Глаза девушки потемнели от гнева:
— А мы не были бы так бедны, если бы ты перестал лакать свое пиво и пошел зарабатывать деньги.
Питер обиженно вздохнул и заныл, обращаясь будто бы только к жене:
— Вот чего в ней нет, так это уважения к своим родителям. Одни оскорбления! Оно и понятно: где ей набраться чему-нибудь путному, если она шляется по ночам неизвестно с кем.
Мария вскинула голову:
— Своих родителей я уважаю! Но не тебя.
Кэтти хлопнула ладонью по столу:
— Мария! Замолчи!
Девушка раздраженно подвинула к себе миску:
— Пусть он не цепляется ко мне.
Пытаясь успокоиться, попробовала проглотить пресную холодную кашу. Отложила ложку. Кэтти не унималась.
— Отец прав. Ты не имеешь права ему грубить. Он заботится о тебе...
— Враки!
Мария вскочила из-за стола, грязная ложка свалилась на пол.
— Он заботится только об одном человеке — о самом себе. И больше ни о ком. Если бы твой замечательный муженек был мужчиной хоть наполовину, он ни за что не позволил бы тебе работать ночами. Да пойми же наконец — он пиявка. Пиявка!
Кэтти вскинула руку. Звонко хлопнула пощечина. Еще не осознав происшедшего, девушка прижала ладонь к пунцовой щеке. Минуту в кухне стояла мертвая тишина, потом Мария с ужасом выдохнула:
— Ты ударила... меня?
С трудом сдерживая рыдания, Кэтти попыталась говорить твердо, но голос дрожал:
— Да, чтобы научить уважать родителей.
Широко открытые глаза дочери наполнились слезами, и Кэтти умоляюще протянула к ней руки:
— Мария! Мария...
Девушка не заплакала и словно окаменела. Она посмотрела на мать холодно, отстраненно, будто видела впервые, потом отодвинулась, как отодвигаются от чужого человека.
— Мария!
— Извини, мама. Мне очень жаль.
Мария повернулась и тихо вышла из кухни, потом из квартиры. Хлопнула входная дверь.
Кэтти поняла, сердцем почувствовала, что дочь ушла от нее навсегда. Давясь рыданиями, она повернулась к мужу:
— Что я наделала! О, господи, что я натворила! Бедная моя девочка!
Питер не шелохнулся, будто весь этот крик не имел к нему никакого отношения. Он был спокоен, и только недобрая улыбка выдавала его торжество.
— Ты поступила правильно, Кэтти. Давно бы так.
Она перестала плакать.
— Думаешь, это поможет?
Питер глубокомысленно надул щеки:
— Да, конечно.
Кэтти внимательно посмотрела на Питера... В голове забрезжила слабая догадка, но как раз в эту минуту закричал ребенок. Она прижала к себе плачущего сынишку и застыла, глядя в одну точку. Ее раздирали сомнения.
О, как хотелось поверить в то, что она справедливо наказала Марию, в то, что другого выхода не было и ничего страшного не произошло, И чем больше Кэтти убеждала себя во всем этом, тем больнее ныло сердце от тяжелого предчувствия: случилось непоправимое.
8
Мария вошла в лавку как раз в тот момент, когда в будке возле входной двери зазвонил телефон.
— Не беспокойтесь, мистер Рэннис, я подойду. Это звонят мне.
Она сняла трубку, прикрыла ее ладонью:
— Алло.
Голос Росса спросил:
— Мария, это ты?
— Да.
Голос потеплел.
— Привет! Чем занимаешься?
— Ничем.
— Я собираюсь махнуть в Риверсайд Драйв. Там прохладно. Хочешь прокатиться?
— Хочу.
— Тогда я заеду за тобой прямо сейчас.
— Нет...
Мария задумалась:
— Мне надо переодеться. И вообще, давай встретимся где-нибудь в другом месте. Подальше от моего дома.
— Если хочешь, приходи в гараж на восемьдесят третьей улице между. Парк Авеню и Лексингтон Авеню.
— Хорошо. Я постараюсь там быть через полчаса. Привет.
— Пока.
В трубке послышался щелчок, потом короткие гудки. Мария вышла из будки. Подозрительно сощурив глаза, возле двери торчал мистер Рэннис.
— Кто звонил?
— Так, один приятель.
Он взял девушку за руку:
— Мария, хочешь шоколадку?
— Нет, спасибо.
Она хотела высвободиться, но старик еще крепче сжал пальцы:
— Про деньги я тебе сегодня не напоминаю.
Мария улыбнулась:
— И правильно делаете — у меня сегодня ни цента. И вообще, мне пора. Мать ждет.
Девушка вырвалась из цепкой клешни мистера Рэнниса и в два прыжка оказалась на пороге. Он едва успел крикнуть вдогонку:
— Мария, если захочешь чего-нибудь вкусного, сразу скажи. Все будет твое.
С улицы донесся веселый голосок:
— Спасибо, мистер Рэннис. Я запомню ваши слова.
Возле подъезда девушка столкнулась с выходившей из дома матерью, и Кэтти невольно засмотрелась на сверкающие под солнцем золотые волосы Марии.
— Здравствуй, дочка.
— Здравствуй, мама.
— Как дела в школе?
— Нормально.
— Что у тебя нового?
— А чего ты ждешь?
— Да нет, я просто спросила...
Кэтти хотела сказать, что сожалеет о случившемся, что за завтраком произошло ужасное недоразумение, но язык почему-то не слушался.
Мария, как ни в чем ни бывало, перевела разговор на другое:
— Куда ты идешь?
— Хочу пройтись по магазинам.
Кэтти солгала. Она собиралась идти к врачу, но говорить об этом дочери боялась, и на то были свои причины.
— Мария, а какие у тебя планы?
— Переоденусь и пойду к подруге. Заниматься.
— Постарайся не шуметь — малыш только что заснул.
— Хорошо.
Мария резко повернулась и, не сказав больше ни слова, вошла в подъезд. Поднявшись на свой этаж, она осторожно открыла дверь. В квартире стояла сонная тишина. Девушка на цыпочках подошла к гостиной — отчим, как всегда, дремал у раскрытого окна. Голова с разинутым ртом свесилась набок, возле ног валялась раскрытая газета.
Мария тихонько прошла в свою комнату. Раскинув пухлые лапки, уютно сопел в кроватке малыш. Она быстро сбросила с себя влажную от пота блузку и пошла на кухню. Там сняла лифчик, аккуратно повесила его на спинку стула, потом приоткрыла водопроводный кран. С тихим звоном в раковину ударила тоненькая струйка холодной воды. Через две минуты Мария смыла с себя мыло, наощупь нашла на гвозде полотенце. На растирание груди и плеч ушла еще минута. Не оборачиваясь, девушка потянулась за лифчиком — на спинке стула его не было. Голос отчима заставил ее вздрогнуть:
— Он упал, и мне пришлось его поднять. Возьми, Мария. Вот...
Поежившись под пристальным взглядом, девушка прикрыла грудь руками.
— Ну, спасибо. Выручил. Видно, он упал с таким грохотом, что ты, бедный, проснулся.
Питер улыбнулся, словно не заметил ее язвительного тона:
— Когда мы были совсем молодыми и жили у себя на родине, твоя мать была точно такой, как ты сейчас.
Мария ехидно прищурилась:
— А ты-то откуда знаешь, какой была моя мать? Она о тебе тогда и слыхом не слыхала.
Девушка решительно направилась в комнату, однако, отчим преградил ей дорогу:
— Мария, почему ты меня не любишь?
Она посмотрела в его оплывшее лицо прямым холодным взглядом:
— Я не могу видеть тебя... дома.
Питер неправильно понял эти слова:
— А если я пойду работать? Тогда ты полюбишь меня?
Мария пожала плечами:
— Не знаю. Все может быть.
— И мы станем друзьями?
Он притянул ее к себе и попытался поцеловать, но девушка вырвалась из липких рук и убежала.
Дверь за ней захлопнулась. Питер вытер потное лицо. В висках билась кровь. Ишь, сучонка! «Может быть»... Когда-нибудь у него лопнет терпение, и он покажет этой мерзавке!
Тяжело отдуваясь, Питер дотащился до холодильника и вынул очередную банку пива.
* * *
Кэтти сидела на длинной скамье возле кабинета врача, терпеливо ожидая своей очереди. Молодая сестра за деревянной стойкой сосредоточенно перебирала медицинские карты и время от времени вызывала пациенток. Легкость, с какой она выкрикивала любые, даже самые невероятные фамилии, не оставляла сомнений в ее опытности. Наконец Кэтти услышала:
— Миссис Мартине, кабинет номер четыре. Миссис Ритчик, кабинет номер пять.
Кэтти и ее соседка по лавке одновременно поднялись и, словно подбадривая друг друга, обменялись быстрыми улыбками. Женщина первой подошла к стойке, взяла свою карту. Через минуту она скрылась в кабинете номер четыре.
Кэтти обратилась к сестре:
— Я — миссис Ритчик.
Девушка скользнула по ней равнодушным взглядом:
— Первый визит?
Кэтти покачала головой:
— Нет, я уже была здесь... Когда родился Питер.
Сестра нетерпеливо тряхнула головой: господи, до чего люди бестолковы!
— Я спрашиваю, вы уже сдавали анализы?
— Нет.
Сестра сунула руку под стойку, вынула пузырек с широким горлом:
— Соберите мочу и отдайте доктору. Вот ваша карта.
Кэтти взяла бумажки, пузырек и вошла в кабинет номер пять. Там никого не было. Она разделась, аккуратно сложила одежду, присела на краешек табуретки. Ждать пришлось долго. Кэтти потеряла счет времени, когда с блокнотом в руках вошла ученица медсестры. Совсем молоденькая, почти девочка. Она задала миссис Ритчик множество вопросов, старательно записала ответы и, вырвав листок, ободряюще улыбнулась:
— Сейчас с вами побеседует доктор.
Примерно через полчаса в сопровождении двух ассистентов появился врач. Он пробежал глазами написанное в листке:
— Миссис Ритчик?
— Да, доктор.
— Меня зовут доктор Блек. Вы знаете срок своей беременности?
— Примерно... Месяц или два.
Безалаберные больные всегда вызывали в докторе непреодолимую досаду, однако он подавил раздражение.
— Ложитесь. Я осмотрю вас.
Она безропотно влезла на никелированное акушерское кресло. Лежать на нем было страшно неудобно, к тому же лампочка под потолком светила прямо в глаза, однако Кэтти воспринимала все это как нечто совершенно естественное.
Осмотр закончился быстро. Врач принялся объяснять своим помощникам:
— Кесарево сечение в анамнезе. Несколько месяцев назад... Фаллопиевы трубы... Сужение... Придется снова.
Потом он обратился к Кэтти:
— Как случилось, что вы снова беременны, миссис Ритчик? Ведь мы предупреждали вас о недопустимости подобной ситуации, поскольку беременность ставит под угрозу вашу жизнь.
Она молча пожала плечами. Как случилось? Да так, очень просто. Ведь мужчины ничего не хотят понимать.
Доктор отвернулся к умывальнику и заученно проговорил:
— В вашем положении полезен свежий воздух, солнечные ванны и активный отдых. В пищу необходимо включить высококалорийные продукты, молоко, фруктовые соки. Воздержитесь от половых сношений хотя бы в течение ближайших двух месяцев.
Доктор заранее знал тщетность своих рекомендаций. Он вытер руки, написал что-то на листке бумаги.
— Возьмите рецепт. Будете принимать в течение месяца, а потом придете ко мне.
Кэтти подняла на него затравленный взгляд:
— Доктор, когда родится ребенок?
— Ваш ребенок сам никогда не родится. Нам придется его вынимать.
— А когда вы будете его вынимать?
— В конце ноября или начале декабря.
— Спасибо.
Врач повернулся и вышел. Вслед за ним ушли его помощники. Кэтти медленно слезла с кресла, взяла одежду. Ноябрь или декабрь... Значит, она сможет работать до самого октября. Не так уж плохо.
В эту минуту один из ассистентов вернулся за пузырьком с мочой:
— Не огорчайтесь, миссис Ритчик. Все будет в порядке.
Она слабо улыбнулась:
— Спасибо.
Дверь снова закрылась. Кэтти оделась, вышла из кабинета, заплатила сестре 50 центов за осмотр. И все это время она размышляла о том, как сказать Марии про беременность, какие найти слова, чтобы причинить ей меньше боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43