Из I и II отделов абвера Шелленберг организовал в своем управлении единый отдел военной контрразведки, поставив во главе его полковника абвера Георга Ханзена. Со стороны казалось, что все осталось по-старому и сменилось только начальство.
Гестапо на первых порах Канариса не трогало. Какое-то время он находился под своеобразным домашним арестом в Бург Лауэнштайне, а после разговора с Шелленбергом возвратился в Берлин, чтобы возглавить спецотдел верховного командования вермахта по ведению торговой войны и экономическим мероприятиям.
В начале мая 1944 года в замке под Зальцбургом Гиммлер и начальник генерального штаба вермахта Кейтель отпраздновали начало новой эры секретной службы, причем рейхсфюрер СС отметил «заслуживающие высокой оценки деяния абвера».
Основная масса офицеров абвера вначале не поняла, почему Шелленберг столь снисходительно обошелся с ближайшим окружением Канариса. Постепенно однако им стало ясно, что тот стал на путь, довольно близкий абверовским фрондерам.
Накануне 20 июля 1944 года никто еще не знал, сколь близки были тайные намерения абвера и новой секретной службы, которые потеряли веру в конечную победу и стремились к заключению сепаратного мира с союзниками, будучи готовыми пожертвовать Гитлером во имя спасения Германии.
Критический анализ военного положения, произведенный абвером, сходился с выводами внешней разведки, основанными на донесениях о противнике и внутреннем положении страны. Той и другой службе была ясна бесперспективность и бесполезность всех усилий. Канарис постоянно жаловался, что его сводки о положении дел не читались, СД же с середины 1944 года было вообще запрещено представление сообщений о внутриполитическом положении в стране. В попытках найти выход из гитлеровской войны та и другая службы часто использовали одни и те же пути, прибегая к тем же посредникам и деловым партнерам со стороны союзников.
Таким образом, цели, преследуемые ими, были, по сути дела, во многом одинаковыми, а мятеж в рядах офицерского корпуса судьбоносно слился с уклончивыми маневрами хладнокровных рационалистов из числа сотрудников СД по выходу из создавшегося положения. Вернер Бест после войны заявил, что абвер и прогрессивная часть СД испытали почти равную трагедию.
«В общем-то, — писал он, — нашей общей трагедией явилось то, что мы, исходя из интересов народа, создали такой режим, который после хорошего старта и значительных начальных успехов из-за непредвиденных обстоятельств (безумной идеи Гитлера стать пророком) привел страну к катастрофе».
Хотя подобная интерпретация и игнорирует моральный аспект, которым в основном руководствовались заговорщики 20 июля 1944 года и который отделял их от эсэсовских технологов власти, слова эти отражают горечь и разочарование бывшего эсэсовского юриста. Она показывала пропасть, в которую был ввергнут третий рейх полубогами фюрерской диктатуры. То, что Бест называет «безумной идеей Гитлера стать пророком», является, пожалуй, ключом для понимания изменений, произошедших в сознании целого ряда эсэсовских руководителей, потерявших веру в Адольфа Гитлера, которому совсем недавно они клялись в слепой и фанатичной преданности.
Эсэсовские лидеры видели смысл и задачу своего ордена в ориентации на «величайший мозг всех времен», как Гиммлер называл своего идола. Охранять жизнь Адольфа Гитлера, беспрекословно выполнять его приказы и быть исполнителями его предначертаний — в этом видели они священную миссию СС. Имея перед глазами искаженную картину демократии Веймарской республики, многие эсэсовские фюреры были проникнуты утопической идеей установления надлежащего порядка в народном государстве. Во главе его, по их мнению, встал гениальный, покоривший свой век фюрер, собравший вокруг себя технологов, осуществляющих управление государством без всяких сантиментов и по-деловому. Тоталитарное государство представлялось им единственным спасением и возможностью установления жесткой дисциплины, к которым стремились миллионы немцев, стоявших вне политики. Однако вскоре близость к власть имущим отрезвила некоторых из них. Вместо демократической межпартийной борьбы появилась даже не единоличная диктатура фюрера, исходящая из его воли, а междоусобная возня довольно большого числа национал-социалистских иерархов, которым Гитлер для обеспечения собственного господства предоставил широкие права.
Руководство СД, состоявшее в основном из интеллектуалов, более всего беспокоило то обстоятельство, что диктатор не показал себя реалистом и здравомыслящим государственным деятелем. Вместо понятной для всех рациональности и абсолютизированной деловитости руководство государства стало демонстрировать жесткую завоевательную политику, неконтролируемое упоение властью и вульгарный биологический национализм XIX века, связанный с бредовой идеей господствующей расы.
Когда упоенный успехами диктатор аннексировал Чехословакию, между ним и некоторыми руководителями СС возникла трещина, правда, заметная лишь посвященным. Штандартенфюрер СС Райнхард Хён не забыл тот мартовский день 1939 года, когда встретился на конной выездке с оберфюрером Бестом, который сказал ему доверительно: "Это — конец. До сих пор люди верили в то, что национал-социализм выражает народную идею, которая признает границы. С вступлением же войск в Прагу он превратился в империализм.
Внешне подобные соображения не оставили никаких следов в мыслях и действиях фюреров СС. Охранные отряды следовали за Гитлером в его захватнических походах и расовых преступлениях, потакая его безумствам. Однако даже у Гиммлера порою возникали сомнения в правильности таких действий. Будучи в душе боязливым человеком, шеф СС стал задумываться. Если в период Судетского кризиса в 1938 году, Гиммлер был в числе тех, кто всецело поддерживал воинственные устремления диктатора, то уже в 1939 году, когда тот затеял спор из-за Данцига, он понял, что Гитлер ставит все на карту в своей опасной игре.
Гиммлер объединился с Германом Герингом, который по данцигскому вопросу занял уклончивую позицию, и встал в оппозицию Иоахиму Риббентропу, ставшему советником Гитлера. В начале апреля 1939 года он даже ездил в Данциг, чтобы призвать тамошнего правителя, гауляйтера Альберта Форстера, к умеренным действиям. Французский генеральный консул барон Ги де Турнель даже сообщил в Париж, что Гиммлер намерен сместить Форстера. Гиммлера поддержал председатель данцигского сената, конкурент Форстера — Грайзер, но решить этот вопрос шефу СС не удалось. Польский посол в Берлине рассматривал в те дни Гиммлера как противника войны. Швейцарский комиссар в Данциге Буркхардт писал генеральному секретарю Лиги Наций о распространявшихся там слухах, будто бы Гиммлер и Геббельс дистанцировались от Гитлера. Но это не соответствовало действительности. С осени 1938 года, в особенности после ноябрьских преследований евреев, Гиммлер сблизился с Герингом, но отошел от Геббельса.
Несколько позже Гиммлер стал снова поддерживать воинственный курс Гитлера, но сохранил отрицательное отношение к Риббентропу, на которого взвалил всю ответственность за безрассудную политику развязывания войны. В окружении Гиммлера даже возникла иллюзия, что путем низложения Риббентропа можно добиться быстрого заключения мира с союзниками.
«Это — не наша война, это — война Риббентропа!» — признался в тот период времени Геринг.
Таковым было мнение и некоторых эсэсовских руководителей. Бывший посол Ульрих фон Хассель, видная фигура немецкого движения Сопротивления, узнал об этом в октябре 1939 года. При встрече с графом Вельцеком, бывшим немецким послом в Париже, тот сказал ему, что надо как можно быстрее прекратить войну. Хассель записал тогда в своем дневнике: «Он (Вельцек) общается с такими представителями руководства СС, как Штуккарт и Хёном, и утверждает, что они думают в принципе как и мы (сопротивленцы), рассматривая мысль о целесообразности сдачи Риббентропа, на съедение. В их кругах обсуждается даже состав нового министерства иностранных дел». Приведенные им подобные факты показывают довольно четко, что эти круги не разделяли слепой уверенности нацистского руководства в окончательной победе. Так, даже на гребне военных побед Хассель писал: «Об исходе войны эти люди думают по-прежнему скептически и без ложного ура-патриотизма».
Это, однако, не означало потерю руководством СС внутренней убежденности в правоте политики силы, проводимой Гитлером. Охранные отряды, как и прежде, были готовы выполнить любой варварский приказ фюрера, шла ли речь о ликвидации евреев как народа, о планировании нового наступления на фронте, освобождении Бенито Муссолини из-под ареста или предотвращении отделения одного из сателлитов от Германии.
Исключение составляла лишь интеллигенция в составе элиты СД. Она была достаточно умна, чтобы не поддаться на лживую пропаганду апостолов теории необходимости завоевания жизненного пространства для немецкого народа. В оккупационной политике различались значительные нюансы в понимании господствующего положения «черного ордена» и отношений господ и рабов. Гитлеровское руководство не хотело понимать, что своей голой логикой завоевателей и нежеланием видеть различий в тех или иных странах Европы оно способствует возникновению движения Сопротивления в них.
То, что вдалбливалось Гитлером в отношении поведения в оккупированной части России, осуществлялось и в Европе. Как заявлял Гитлер, речь идет в основном о том, чтобы «разделить громадный пирог в целях установления своего господства и управления его частями и их эксплуатации». Во всем мире, кроме Германии, не должно быть автономных государств и народов, и могут допускаться лишь наместничества централистской супердиктатуры. На совещании имперских наместников и гауляйтеров в 1943 году Гитлер поучал: «Небольшие государства должны быть ликвидированы как можно скорее, и в единой Европе установлен новый порядок».
Оккупированные немцами государства не должны были иметь никакой национальной автономии. Фюрер предупреждал: «Самоуправление является прямым путем к самостоятельности. Демократическими средствами нельзя удержать того, что взято силой».
Этой программе руководство СС противопоставляло более интеллигентную, но не менее спорную в моральном отношении политику «кнута и пряника». Путем переходов от жесткости к более мягкому обращению в вопросах оккупационной политики оно пыталось установить шаткий консенсус между победителями и побежденными. Так, например, Бест говорил: «Во взаимоотношениях между народом-победителем и другими народами следует исходить из того, что его руководящее положение не может сохраняться длительное время вопреки их воле, так как жизнь не допускает принуждения и обмана».
В 1942 году он писал в журнале «Рейх, народный порядок и жизненное пространство»: «Установление общенародного порядка на территории, на которой проживают различные народы, и управление ими для сильнейшего из них будет являться высшей ступенью саморазвития, поскольку оно, исходя из законов жизни, обеспечит долговременное существование и прогресс и не допустит гибели, наступающей обычно после короткого всплеска мании величия и господства».
Райнхард Гейдрих был первым, кто попробовал проводить собственную оккупационную политику. Обергруппенфюрер СС, шеф СД и начальник главного управления имперской безопасности был в сентябре 1941 года назначен заместителем имперского протектора в Богемии и Моравии, где стал фактически единовластным хозяином положения.
Свое появление в Чехословакии Гейдрих отметил волной террора, из-за чего получил прозвище «мясник из Праги».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Гестапо на первых порах Канариса не трогало. Какое-то время он находился под своеобразным домашним арестом в Бург Лауэнштайне, а после разговора с Шелленбергом возвратился в Берлин, чтобы возглавить спецотдел верховного командования вермахта по ведению торговой войны и экономическим мероприятиям.
В начале мая 1944 года в замке под Зальцбургом Гиммлер и начальник генерального штаба вермахта Кейтель отпраздновали начало новой эры секретной службы, причем рейхсфюрер СС отметил «заслуживающие высокой оценки деяния абвера».
Основная масса офицеров абвера вначале не поняла, почему Шелленберг столь снисходительно обошелся с ближайшим окружением Канариса. Постепенно однако им стало ясно, что тот стал на путь, довольно близкий абверовским фрондерам.
Накануне 20 июля 1944 года никто еще не знал, сколь близки были тайные намерения абвера и новой секретной службы, которые потеряли веру в конечную победу и стремились к заключению сепаратного мира с союзниками, будучи готовыми пожертвовать Гитлером во имя спасения Германии.
Критический анализ военного положения, произведенный абвером, сходился с выводами внешней разведки, основанными на донесениях о противнике и внутреннем положении страны. Той и другой службе была ясна бесперспективность и бесполезность всех усилий. Канарис постоянно жаловался, что его сводки о положении дел не читались, СД же с середины 1944 года было вообще запрещено представление сообщений о внутриполитическом положении в стране. В попытках найти выход из гитлеровской войны та и другая службы часто использовали одни и те же пути, прибегая к тем же посредникам и деловым партнерам со стороны союзников.
Таким образом, цели, преследуемые ими, были, по сути дела, во многом одинаковыми, а мятеж в рядах офицерского корпуса судьбоносно слился с уклончивыми маневрами хладнокровных рационалистов из числа сотрудников СД по выходу из создавшегося положения. Вернер Бест после войны заявил, что абвер и прогрессивная часть СД испытали почти равную трагедию.
«В общем-то, — писал он, — нашей общей трагедией явилось то, что мы, исходя из интересов народа, создали такой режим, который после хорошего старта и значительных начальных успехов из-за непредвиденных обстоятельств (безумной идеи Гитлера стать пророком) привел страну к катастрофе».
Хотя подобная интерпретация и игнорирует моральный аспект, которым в основном руководствовались заговорщики 20 июля 1944 года и который отделял их от эсэсовских технологов власти, слова эти отражают горечь и разочарование бывшего эсэсовского юриста. Она показывала пропасть, в которую был ввергнут третий рейх полубогами фюрерской диктатуры. То, что Бест называет «безумной идеей Гитлера стать пророком», является, пожалуй, ключом для понимания изменений, произошедших в сознании целого ряда эсэсовских руководителей, потерявших веру в Адольфа Гитлера, которому совсем недавно они клялись в слепой и фанатичной преданности.
Эсэсовские лидеры видели смысл и задачу своего ордена в ориентации на «величайший мозг всех времен», как Гиммлер называл своего идола. Охранять жизнь Адольфа Гитлера, беспрекословно выполнять его приказы и быть исполнителями его предначертаний — в этом видели они священную миссию СС. Имея перед глазами искаженную картину демократии Веймарской республики, многие эсэсовские фюреры были проникнуты утопической идеей установления надлежащего порядка в народном государстве. Во главе его, по их мнению, встал гениальный, покоривший свой век фюрер, собравший вокруг себя технологов, осуществляющих управление государством без всяких сантиментов и по-деловому. Тоталитарное государство представлялось им единственным спасением и возможностью установления жесткой дисциплины, к которым стремились миллионы немцев, стоявших вне политики. Однако вскоре близость к власть имущим отрезвила некоторых из них. Вместо демократической межпартийной борьбы появилась даже не единоличная диктатура фюрера, исходящая из его воли, а междоусобная возня довольно большого числа национал-социалистских иерархов, которым Гитлер для обеспечения собственного господства предоставил широкие права.
Руководство СД, состоявшее в основном из интеллектуалов, более всего беспокоило то обстоятельство, что диктатор не показал себя реалистом и здравомыслящим государственным деятелем. Вместо понятной для всех рациональности и абсолютизированной деловитости руководство государства стало демонстрировать жесткую завоевательную политику, неконтролируемое упоение властью и вульгарный биологический национализм XIX века, связанный с бредовой идеей господствующей расы.
Когда упоенный успехами диктатор аннексировал Чехословакию, между ним и некоторыми руководителями СС возникла трещина, правда, заметная лишь посвященным. Штандартенфюрер СС Райнхард Хён не забыл тот мартовский день 1939 года, когда встретился на конной выездке с оберфюрером Бестом, который сказал ему доверительно: "Это — конец. До сих пор люди верили в то, что национал-социализм выражает народную идею, которая признает границы. С вступлением же войск в Прагу он превратился в империализм.
Внешне подобные соображения не оставили никаких следов в мыслях и действиях фюреров СС. Охранные отряды следовали за Гитлером в его захватнических походах и расовых преступлениях, потакая его безумствам. Однако даже у Гиммлера порою возникали сомнения в правильности таких действий. Будучи в душе боязливым человеком, шеф СС стал задумываться. Если в период Судетского кризиса в 1938 году, Гиммлер был в числе тех, кто всецело поддерживал воинственные устремления диктатора, то уже в 1939 году, когда тот затеял спор из-за Данцига, он понял, что Гитлер ставит все на карту в своей опасной игре.
Гиммлер объединился с Германом Герингом, который по данцигскому вопросу занял уклончивую позицию, и встал в оппозицию Иоахиму Риббентропу, ставшему советником Гитлера. В начале апреля 1939 года он даже ездил в Данциг, чтобы призвать тамошнего правителя, гауляйтера Альберта Форстера, к умеренным действиям. Французский генеральный консул барон Ги де Турнель даже сообщил в Париж, что Гиммлер намерен сместить Форстера. Гиммлера поддержал председатель данцигского сената, конкурент Форстера — Грайзер, но решить этот вопрос шефу СС не удалось. Польский посол в Берлине рассматривал в те дни Гиммлера как противника войны. Швейцарский комиссар в Данциге Буркхардт писал генеральному секретарю Лиги Наций о распространявшихся там слухах, будто бы Гиммлер и Геббельс дистанцировались от Гитлера. Но это не соответствовало действительности. С осени 1938 года, в особенности после ноябрьских преследований евреев, Гиммлер сблизился с Герингом, но отошел от Геббельса.
Несколько позже Гиммлер стал снова поддерживать воинственный курс Гитлера, но сохранил отрицательное отношение к Риббентропу, на которого взвалил всю ответственность за безрассудную политику развязывания войны. В окружении Гиммлера даже возникла иллюзия, что путем низложения Риббентропа можно добиться быстрого заключения мира с союзниками.
«Это — не наша война, это — война Риббентропа!» — признался в тот период времени Геринг.
Таковым было мнение и некоторых эсэсовских руководителей. Бывший посол Ульрих фон Хассель, видная фигура немецкого движения Сопротивления, узнал об этом в октябре 1939 года. При встрече с графом Вельцеком, бывшим немецким послом в Париже, тот сказал ему, что надо как можно быстрее прекратить войну. Хассель записал тогда в своем дневнике: «Он (Вельцек) общается с такими представителями руководства СС, как Штуккарт и Хёном, и утверждает, что они думают в принципе как и мы (сопротивленцы), рассматривая мысль о целесообразности сдачи Риббентропа, на съедение. В их кругах обсуждается даже состав нового министерства иностранных дел». Приведенные им подобные факты показывают довольно четко, что эти круги не разделяли слепой уверенности нацистского руководства в окончательной победе. Так, даже на гребне военных побед Хассель писал: «Об исходе войны эти люди думают по-прежнему скептически и без ложного ура-патриотизма».
Это, однако, не означало потерю руководством СС внутренней убежденности в правоте политики силы, проводимой Гитлером. Охранные отряды, как и прежде, были готовы выполнить любой варварский приказ фюрера, шла ли речь о ликвидации евреев как народа, о планировании нового наступления на фронте, освобождении Бенито Муссолини из-под ареста или предотвращении отделения одного из сателлитов от Германии.
Исключение составляла лишь интеллигенция в составе элиты СД. Она была достаточно умна, чтобы не поддаться на лживую пропаганду апостолов теории необходимости завоевания жизненного пространства для немецкого народа. В оккупационной политике различались значительные нюансы в понимании господствующего положения «черного ордена» и отношений господ и рабов. Гитлеровское руководство не хотело понимать, что своей голой логикой завоевателей и нежеланием видеть различий в тех или иных странах Европы оно способствует возникновению движения Сопротивления в них.
То, что вдалбливалось Гитлером в отношении поведения в оккупированной части России, осуществлялось и в Европе. Как заявлял Гитлер, речь идет в основном о том, чтобы «разделить громадный пирог в целях установления своего господства и управления его частями и их эксплуатации». Во всем мире, кроме Германии, не должно быть автономных государств и народов, и могут допускаться лишь наместничества централистской супердиктатуры. На совещании имперских наместников и гауляйтеров в 1943 году Гитлер поучал: «Небольшие государства должны быть ликвидированы как можно скорее, и в единой Европе установлен новый порядок».
Оккупированные немцами государства не должны были иметь никакой национальной автономии. Фюрер предупреждал: «Самоуправление является прямым путем к самостоятельности. Демократическими средствами нельзя удержать того, что взято силой».
Этой программе руководство СС противопоставляло более интеллигентную, но не менее спорную в моральном отношении политику «кнута и пряника». Путем переходов от жесткости к более мягкому обращению в вопросах оккупационной политики оно пыталось установить шаткий консенсус между победителями и побежденными. Так, например, Бест говорил: «Во взаимоотношениях между народом-победителем и другими народами следует исходить из того, что его руководящее положение не может сохраняться длительное время вопреки их воле, так как жизнь не допускает принуждения и обмана».
В 1942 году он писал в журнале «Рейх, народный порядок и жизненное пространство»: «Установление общенародного порядка на территории, на которой проживают различные народы, и управление ими для сильнейшего из них будет являться высшей ступенью саморазвития, поскольку оно, исходя из законов жизни, обеспечит долговременное существование и прогресс и не допустит гибели, наступающей обычно после короткого всплеска мании величия и господства».
Райнхард Гейдрих был первым, кто попробовал проводить собственную оккупационную политику. Обергруппенфюрер СС, шеф СД и начальник главного управления имперской безопасности был в сентябре 1941 года назначен заместителем имперского протектора в Богемии и Моравии, где стал фактически единовластным хозяином положения.
Свое появление в Чехословакии Гейдрих отметил волной террора, из-за чего получил прозвище «мясник из Праги».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117