Так и получилось. Старшие товарищи, сидевшие в тюрьме, написали специальную листовку. Они поддержали Дитера Рольника.
«Мы мертвого судью оплакивать не станем, — говорилось в листовке. — Мы радуемся его казни. Эта акция была необходима, потому что она показала каждой судейской и чиновной свинье, что и он — и уже сегодня — может быть привлечен к ответственности. Эта акция была необходима потому, что она положила конец разговорам о всемогуществе государственного аппарата».
Единственное, чего Рольник не знал, — это что делать с Петрой. Она никак не могла прийти в себя. Он разговаривал с ней целыми днями.
— Если кто-то из заложников сопротивляется или не желает немедленно выполнять приказ, он должен быть убит, — внушал ей Рольник. — И это не имеет ничего общего с убийством, это военная необходимость, возникающая в политической борьбе.
— Мы ведем войну с фашистской и империалистической ФРГ, — говорил Рольник, — мы должны считать себя солдатами. Убийство политического врага — не только необходимость, но и долг.
— Это был ваш моральный долг — убить судью, — повторял Рольник. — Именно так ты должна оценивать происшедшее.
Но он напрасно старался. Петра его слушала, но не слышала. Она не то чтобы не принимала его аргументов или спорила с ним. Нет, она не возражала, она покорно слушала. Но она замкнулась в себе.
Дитер пробовал разбудить её в постели, но она больше не откликалась на движения его тела. Она лежала недвижимо, как бревно, и у Рольника появлялось ощущение, что он имеет дело с трупом. Он гордился тем, что способен любую женщину заставить кричать от восторга. Неудачный опыт с Петрой его испугал, и он больше не предпринимал таких попыток.
Остальные ребята давно обходили стороной её постель. Они сначала сочувствовали Петре, потом стали тяготиться её присутствием.
Особого порядка в конспиративной квартире никогда не было, но Петра окончательно распустилась. Она не переодевалась и мылась только тогда, когда её силком отправляли в ванную комнату.
Дитер Рольник забеспокоился: поведение Петры действовало на группу разрушительно. Надо было как-то избавиться от нее. Лучше всего отправить Петру в Ливан, в один из учебных лагерей для перевоспитания.
Какое это счастье — соблазнить мужчину!
Повалить его на кровать, оседлать, подчинить своему телу и ритму, слышать, как учащается его дыхание, как он начинает постанывать, как вопль удовольствия вырывается из его горла.
Какое это счастье — заставить мужчину испытать настоящее наслаждение в постели!
Кристина вовсе не хотела быть робкой и покорной ученицей в этом классе. Едва познакомившись с самим предметом, она поспешила освоить высшие ступени. Ей нравилось не просто получать, а брать. Она хотела соблазнять мужчину, заставлять его чувствовать желание и удовлетворять его. В постельной игре она сделала заявку на равное партнерство.
Кристи оставалась девственницей до двадцати двух лет. Сверстницы уже давно посмеивались над ней. Они начали свою жизнь смело и бесшабашно. Кристи же никак не могла решиться.
Она легла в постель с мужчиной, который по-настоящему увлек её. И не ошиблась.
Кристи совершенно не ожидала от себя такой прыти. Она вела себя в постели как взрослая, умудренная опытом женщина, а вовсе не как робкая девушка, потерявшая невинность три дня назад.
Но Кристи понимала, чья это заслуга. Она с нежностью и гордостью смотрела на Конни, похрапывавшего рядом с ней. Это он пробудил в ней настоящую женщину. Он подарил ей освобождение от девичьих страхов и страданий. Он сделал её счастливым человеком. Он самый потрясающий любовник в мире. И она всегда будет любить его.
Только на обратном пути, в поезде, Кристи перевела дух и попыталась понять, что же с ней произошло. Все случилось так стремительно. Она поехала на неделю в Москву, чтобы участвовать в международном научном семинаре, а вместо этого попала в милицию и…
Москва встретила Кристи хорошей погодой и любопытными взглядами москвичей, которые с первого взгляда безошибочно распознавали в ней иностранку.
Кристи оделась как можно проще, но московские девушки с завистливым сожалением смотрели на её джинсы, водолазку и кожаную курточку.
Семинары шли с утра и до обеда. Вечером участниц семинара везли в театр. А до вечера Кристи была предоставлена сама себе. Она могла спать сколько угодно, гулять и вообще делать все, что ей заблагорассудится. Рассказы о том, что в Советском Союзе за всеми иностранцами следят, явно относились к числу мифов.
Кристи походила по магазинам и с удивлением познакомилась со скудным выбором товаров. В продуктовых лавочках не было почти ничего из того, к чему она привыкла. Но ели в Москве значительно больше, чем у неё дома. Русские совсем не знали, что такое диета, и не заботились о своей фигуре.
Кормили Кристи необыкновенно вкусно. Когда в воскресенье переводчица западногерманской делегации пригласила Кристи в гости, то усадили её за стол, какого она и не видела. Можно было подумать, что хозяйка наготовила на неделю вперед. И при этом никто за столом не говорил о том, как теперь все дорого стоит и что приходится во всем экономить.
Кристи понравились москвичи. Они были сердечнее и приятнее, чем обитатели её родного городка.
Ее только удивляло, что люди в Москве никогда ничего не критиковали в собственной жизни и мало о чем её расспрашивали. Когда она рассказывала о Федеративной Республике, её слушали словно бы с сомнением.
В воскресенье она встала очень рано и целый день ходила по городу. Погуляла по центру, дошла до Кремля, хотела зайти в Мавзолей, но была большая очередь.
Москва не может похвастаться буйством весенних красок и умиротворяющей палитрой осени. Зато Кристи признала, что Москва прекрасна летом. Московское лето почему-то вызвало у неё ассоциацию с длинноногой блондинкой с белоснежной кожей и большими голубыми глазами.
Ей понравился этот долгий теплый вечер. Городские огни вспыхнули на фоне ещё почти светлого неба. Зелень деревьев отражалась в прудах. Правда, Кристи рассказывали, что особенно хороша Москва зимой, под серым облачным небом. В Москве бывает настоящая зима с крепким морозом и хрустящим снегом, а не привычная немцам атлантическая слякоть. Но и летом было неплохо.
Кристи отметила, что московские дома сильно отличаются, например, от парижских, где царит захватывающая дух элегантность. Для москвичей главное комфорт и уют. Они строят себе большие, высокие дома, уставленные старой и надежной мебелью. И лишь представители интеллигенции, отдавая дань времени, вешают на стену холодную абстракционистскую картину.
Переводчица, просившая называть её просто Маша, разобрала подарки, которые принесла Кристи, и осталась очень довольна. Она долго расспрашивала Кристи о родителях, о будущей работе. Ее муж Валера, тощий как спичка, с морщинистым лицом, сказал, что работает инженером в городском автобусном парке.
За столом Кристи оказалась рядом с пожилым журналистом в клетчатом пиджаке и модном галстуке. Он опрокидывал рюмку за рюмкой и чувствовал себя превосходно. При этом следил за тем, чтобы и бокал его соседки не пустовал. Кристи попробовала домашнюю вишневую наливку, и ей очень понравился терпкий напиток. Журналист был мастер произносить кавказские тосты, после которых невозможно было отказаться выпить.
Другим соседом Кристи был молодой человек лет тридцати с небольшим. На нем был хорошо отглаженный костюм устаревшего фасона. Он явно любил поесть, о чем неопровержимо свидетельствовал откровенно выпиравший из пиджака животик.
Молодой человек, скромно улыбаясь, взял на себя задачу накормить Кристи. Он перепробовал все, что было на столе, и самым вкусным угощал Кристи. Хозяйка особенно гордилась запеченной в духовке ногой сайгака с жареным картофелем, и Кристи призналась, что в жизни не ела столь нежного мяса.
Когда дошло дело до десерта, Кристи была уверена, что уже ничего не сможет съесть. Но тут Маша принесла с кухни большой домашний торт и стала всех угощать. Торт Кристи тоже не могла не попробовать. Молодой человек съел кусок, с комическим ужасом посмотрел на свой округлившийся животик и потянулся за вторым. Торт был необыкновенным.
Журналист в клетчатом пиджаке перешел на коньяк и ещё доброжелательнее смотрел на юных соседей.
— Вы женаты, юноша? — спросил он молодого человека, который угощал Кристи тортом.
Тот покачал коротко стриженной головой.
— А вы? — обратился он к Кристи.
— Увы.
— А я был, — сказал журналист. — Четыре раза. Первая и третья были женщинами.
— А вторая и четвертая? — поинтересовалась Кристи.
— Скорее, мужчинами.
— Зачем же вы на них женились? — рассмеялась Кристи.
Молодой человек подмигнул ей. Он помалкивал и следил за их диалогом.
— Не сразу сумел отличить, — ответил журналист. — Они были слишком красивые.
В его голосе чувствовалось раскаяние.
— От первой и третьей я ушел. А вторая и четвертая бросили меня. С четвертой мы ещё даже и не развелись.
— А почему вы на ней женились? — спросила Кристи.
— Это получилось само собой. Она работала секретарем в редакции — без образования, но прекрасно печатала на машинке. Лучшей машинистки я не встречал. Однажды в пятницу вечером мы остались в редакции одни.
Тут он вдруг застеснялся.
— Знаете, как это бывает. Мы получили премию Союза журналистов, у нас была вечеринка, мы с ней выпили. Нас вдруг потянуло друг к другу. Ну и вы понимаете, как это происходит. В редакции никого не осталось, свет потушили, у шефа в приемной есть диван…
Кристи смущенно улыбнулась. Молодой человек прыснул в кулак.
— Словом, утром я решил жениться. Она приняла мое предложение.
Журналист вытащил пачку болгарских сигарет без фильтра, задумчиво посмотрел на Кристи и спрятал сигареты.
— У неё не было жилья, она переехала ко мне. Мы заботились друг о друге. Она очень интересовалась моей работой, расспрашивала, чем я занимаюсь, как пишутся статьи и рецензии. Однажды она сама захотела написать рецензию. Я купил ей книгу рассказов одного молодого писателя, велел прочитать и написать, что она по этому поводу думает.
Она принесла мне пять машинописных страничек. Отпечатаны они были великолепно. Но никуда не годились. Не то что опубликовать, их даже нельзя было никому показывать. Я видел много никуда не годных рукописей с чудовищными ошибками, но автор должен хотя бы понимать, что именно он желает сказать.
Он покачал головой и как бы в рассеянности налил себе ещё коньяка.
— Что же вы сделали? — спросила Кристи.
Журналист пожал плечами.
— Написал рецензию вместо нее. Что мне ещё оставалось? Рецензию напечатали. И она всем понравилась. Позвонил сам автор книги, чтобы поблагодарить, и сказал, что хотел бы встретиться с таким тонким ценителем литературы.
По мере того как пустела коньячная бутылка, украшенная медалями, его голос становился все более саркастическим.
— Главный редактор перевел её в отдел культуры. Мы поженились, и я каждую неделю должен был писать за неё рецензию.
Молодой человек поглощал домашнее печенье и посмеивался над рассказом. Иногда он бросал взгляд на Кристи, и она чувствовала, что нравится ему.
— Как вы думаете, чем все это закончилось? — Журналист обращался в основном к Кристи. — Ее взяли в большую газету. Как только её приняли на работу, она собрала свои вещи и переехала к подруге.
— А как же вы? — спросила Кристи.
— А я остался.
— Но она же без вас пропадет, — сказала Кристи. — Кто-то же должен писать за неё рецензии.
— Желающие всегда найдутся, — меланхолично заметил журналист. — При её фигуре и улыбке.
Большим глотком он опустошил рюмку и убрал под стол пустую бутылку. Через минуту он встал и пошел прощаться с хозяевами.
— Что вы об этом думаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36