Гюнтер занялся теми, кто стоял в фойе. Там было человек семь-восемь. Одна женщина с кем-то говорила по телефону. Мужчин он стволом пистолета отогнал в угол, а женщине приказал бросить трубку и поднять руки. Испуганные выстрелами мужчины сгрудились в углу, но с женщиной вышла незадача.
Ему никак не удавалось втолковать этой молодой смуглой даме с надменным взглядом, что сейчас не время звонить по телефону. Она не желала этого понять. Фриц, который должен был ему помочь, куда-то исчез. И ему приходилось одним глазом следить за мужчинами, а другим за говорливой дамой.
Она совершенно не испугалась нападения и продолжала себе названить кому-то по телефону. Он выстрелом из пистолета разбил стоявший перед ней аппарат. Она схватилась за другой. Гюнтер почувствовал, как в нем закипает ненависть. Еще минута, и он выстрелит в нее. И тогда он выпустил магазин по всей батарее телефонных аппаратов. Она испуганно отскочила и присоединилась к остальным.
Гюнтер потратил на неё почти минуту. За это время его самого могли преспокойно застрелить, ведь он ещё не проверил, есть ли у них оружие.
Он вспомнил свои скудные познания в английском языке и скомандовал:
— Снять пиджаки!
Пистолетом указал на противоположную стену. Один за другим они выходили вперед и снимали пиджаки. Удостоверившись, что оружия нет, он по одному запускал их в конференц-зал.
Тут Гюнтер заметил, что один из мужчин пытается улизнуть. С поднятыми руками он медленно отступал в сторону выхода. Гюнтер решил, что не станет ему мешать: пусть уходит. Заложников предостаточно.
Но в этот самый момент у входа появилась Петра Вагнер, возбужденная первой пролитой кровью. Она поступила на редкость глупо. Увидев, что человек пытается бежать, она, вместо того чтобы прицелиться с безопасного расстояния, ткнула в него автоматом и приказала вернуться в здание. Но тот не растерялся и мгновенно перешел в наступление. Он ловко схватил Петру, не давая ей выстрелить, и потащил её к выходу.
Гюнтер бросился к ним и услышал выстрелы. Петра все-таки сумела выстрелить буквально в упор. Мужчина рухнул, и Петра упала вместе с ним.
Гюнтер увидел, что тот, оказывается, был вооружен. Пиджак задрался, и стала видна наплечная кобура с матово блестевшей рукояткой пистолета. Гюнтер нагнулся и вытащил пистолет из кобуры, недоумевая, почему он не пустил оружие в ход.
Виктор Шумилин стоял с поднятыми руками и с ужасом наблюдал за происходящим. Посла Вавилова как почетного гостя сразу провели в зал заседаний, и он не знал, что с ним сделали террористы.
Шумилин и аль-Халиль задержались в фойе, и здесь их прихватили. Смельчак аль-Халиль решил бежать, чтобы вызвать подмогу…
Шумилин смотрел, как кровь растекается вокруг головы аль-Халиля. Аль-Халиль был ещё жив и страшно хрипел. Шумилина мутило, он отвернулся.
Гюнтер, теперь уже без проверки, поспешно загнал всех в конференц-зал и принялся обыскивать комнаты. К этому времени подоспел Рольник и стал ему помогать. Но вскоре они бросили это занятие, потому что комнат было много, а времени мало.
Рольник вернулся в конфренц-зал, а Гюнтер вместе с Фрицем заняли оборону у закрытых дверей. Теперь следовало подождать, пока власти не вступят с ними в переговоры, чтобы узнать, зачем они сюда явились и чего, собственно, они хотят.
Террористы контролировали все подходы к конференц-залу, и профессионалы должны были понять, что освободить заложников силой будет непросто.
Гюнтер выглянул из-за колонны и увидел четырех бравых полицейских в стальных касках с автоматами в руках. Им бы в кино играть, а не служить в элитном подразделении ливанской полиции. Они вошли в здание и озирались.
У Гюнтера было три возможности. Он мог расстрелять их из укрытия, потому что пуленепробиваемые жилеты не спасают от прямого попадания, мог забросать их ручными гранатами, а мог просто отступить.
Он предпочел отодвинуться за колонну и стал перазаряжать пистолет. В эту минуту раздались автоматные очереди. Стреляли полицейские. Зачем они это делали, было непонятно. Прорваться к заложникам они не могли: без ручных гранат здесь нечего было делать. А бросать гранаты им не разрешалось — можно задеть заложников.
Но стрелять им тоже не следовало. Автоматные пули летели во все стороны, и, если хотя бы одна залетела в конференц-зал, Рольник сразу бы отдал приказ взорвать здание, решив, что Гюнтер и Фриц уже убиты.
То, что у террористов, захвативших здание, могут быть гранаты, видимо, не приходило полицейским в голову, иначе они бы вели себя осмотрительнее. Но они продолжали поливать коридоры огнем, и все кончилось тем, что Гюнтер получил рикошетом пулю в живот.
Он выпустил пистолет из рук, вытащил рубашку из брюк и осмотрел рану. Это была не дырка, а, скорее, щель, окруженная рваными кусками мяса. Кровь пока не шла. Он подумал: вот дерьмо. И для начала выкурил сигарету. Боли не было, как будто бы ничего не произошло.
Фриц, которому он показал рану, сразу заорал:
— На помощь, Дитер!
Полицейские продолжали палить во все стороны, как будто им приказали снести здание до основания. Рольник выскочил, оценил обстановку, что-то прорычал Фрицу и опять исчез в конференц-зале. Фриц равнодушно швырнул в фойе одну за другой две гранаты. Свет погас, и в головах полицейских наконец-то прояснилось. Прекратилась бессмысленная пальба. Полиция вступила в переговоры.
Один из нефтяных министров, врач по профессии, наскоро осмотрел Гюнтера. Рольник спросил, сможет ли Гюнтер уйти из здания на своих ногах.
— Нет, — твердо ответил министр. — Ему нужна операция, и как можно скорее. Пока что не давайте ему ни есть, ни пить.
Рольник приказал Гюнтеру сидеть в конференц-зале и охранять заложников. Но теперь живот стал болеть. Гюнтер начал слабеть, его мучила ужасная жажда. Когда он почти потерял сознание, Рольник забрал у него бумажник и оружие, сказал:
— Иди.
Гюнтер, покачиваясь, вышел в фойе. Там совершенно открыто стояли полицейские, как будто ожидая, чтобы их кто-нибудь пристрелил. Полицейский офицер спросил его, не заложник ли он. Гюнтер помотал головой. Сел прямо на пол, натянул пиджак на голову и перестал отвечать на вопросы.
Он ещё увидел, что несут носилки, и окончательно вырубился. Во время рентгеновского обследования он на короткое время пришел в себя. Какие-то типы снимали с него отпечатки пальцев, а он не давался.
Сначала врачи с ним что-то делали, потом его опять стали фотографировать, а чтобы он при этом открыл глаза, они дергали трубки, которые отовсюду торчали из него. Это вызывало дикую боль.
Врачи связались с Рольником и сказали, что Гюнтер не переживет перелета, поэтому они не дают согласия на его транспортировку. Потом с Рольником связался командующий христианской милицией Ливана Башир Амин и дал ему честное слово, что как только Гюнтер будет транспортабелен, то он сможет беспрепятственно выехать в любую страну по собственному выбору.
Рольник не стал обсуждать это предложение и сказал Баширу, что требует доставить Гюнтера в самолет к моменту вылета. Живым или мертвым.
Это было правильное решение, решил Гюнтер впоследствии. В тюрьме он бы непременно загнулся.
Когда его привезли к самолету, он был скорее мертв, чем жив. Газеты писали, что Гюнтер не выживет. На самом деле через пять дней он поднялся на ноги, а ещё через пять дней с него сняли швы.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Хайнц Риттген, новый начальник западногерманской контрразведки, был спокойным и жестким человеком. Он потратил немало сил на то, чтобы уменьшить масштаб ущерба, нанесенного бегством его предшественника Вилли Кайзера.
Риттген пригласил к себе Кристину фон Хассель.
— У меня есть сведения, что этот знаменитый Гюнтер на самом деле остался в Ливане. Никуда они не улетели, а обосновались где-то в долине Бекаа. Вместе с Гюнтером находятся и известный нам Рольник, и Петра Вагнер. Можно предположить, что они готовятся к новой акции. Мне бы не хотелось, чтобы они повторили бейрутский налет у нас в стране.
Кристи слушала его очень внимательно, хотя читала те же материалы, что и Риттген. Она уже догадалась, что ей предстоит дорога в Бейрут.
— В том, что сейчас происходит в Бейруте, сам черт ногу сломит, поэтому будьте крайне осторожны, — сказал Риттген. — Но при таком многообразии интересов найдутся силы, которые захотят нам помочь отыскать людей из «Революционных ячеек».
Риттген прошелся по комнате и пояснил свою мысль:
— Подумайте о Башире Амине. Для него нападение террористов на министров, которые собрались в зоне его ответственности, — личное оскорбление. Он полон жажды мести и мечтает расквитаться со своими врагами — сирийцами и палестинцами. Возможно, он тот самый человек, который нам нужен. Наши интересы сходятся. Он хочет избавиться от тех, по кому плачут наши тюрьмы. Попробуйте установить с Баширом контакт.
Бейрут показался Кристине пустыней. После стольких лет гражданской войны люди предпочитали лишний раз не выходить на улицу. Только дети бесстрашно играли среди бетонных развалин. В этом городе винтовка рождала власть. А винтовок было много.
Война разорвала некогда процветавший Ливан на клочки, каждый из которых превратился в самостоятельное княжество под управлением какого-нибудь сильного человека, достаточно богатого и решительного для того, чтобы обзавестись собственной армией.
Кристина поселилась в сравнительно тихом отеле «Александр», где останавливались европейцы и богатые провинциальные ливанцы, приезжавшие в столицу по делам.
Кристина приехала в Бейрут с корреспондентским удостоверением немецкого радио. Она попросила организовать ей интервью с Баширом Амином, и это оказалось не трудной задачей. Вниманием иностранных корреспондентов в Ливане дорожили все.
Окольным путем она отправила письмо Конни. Через три дня услышала зашифрованный ответ по радио: Конни желал ей успеха, счастливого пути и просил быть поосторожнее. Кристи была счастлива. Она жила ожиданием скорой встречи.
Из своего дворца, возвышающегося над ливанским городом Джуния, патриарх христиан-маронитов мог любоваться прекрасным видом на побережье. Из дворца патриарха Ливан казался таким же прекрасным, каким он когда-то был. С такой высоты разрушения, причиненные стране кровавой гражданской войной, были еле различимы в дымке.
У ворот похрапывал сторож. Он спал в нижнем белье, откинув противомоскитную сетку. Пели сверчки. Перед входом стояла базарно-яркая статуя мадонны, заросшая вьющимся кустарником.
Через ворота в резиденцию вливался нескончаемый поток посетителей с серьезными, сосредоточенными лицами. К ним просоединилась Кристи. Отчаявшиеся просители, растерянные священнослужители, потерявшие мужество политики — все надеялись получить совет от патриарха.
Патриах старался сохранять отношения с мусульманами и призывал жаждущих крови предводителей христианских вооруженных подразделений к умеренности. Патриах надеялся на согласие между мусульманами и христианами, оставаясь во все большем одиночестве. Патриарх не соглашался благословить восстание христиан против мусульман. Он не хотел превращаться в предводителя партизанской борьбы.
Горячие маронитские головы упрекали его в нерешительности. Он предпочитал сдержанность. Но он не был отрешенным от мирских забот князем церкви, который произносит далекие от интересов прихожан елейные проповеди о пастыре и его пастве.
Патриарх был сам себе хозяином. Он мог говорить тогда, когда другим приходилось молчать.
— Я не буду участвовать в окончательном разрушении и без того истерзанной страны, — повторял патриарх своим единоверцам. — Все мы прежде всего ливанцы.
Радикальные христиане смотрели на дело иначе. С тех пор как их веру основал в конце четвертого века монах Мар Марон, объявленный позднее святым, они постоянно подвергались преследованиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36