Сейчас оперативная память «Азимута» была заполнена бесконечными: «Центр — Пастухову. Доложите обстановку», «Центр — Пастухову. Доложите обстановку».
Отвечать на это было нельзя, вероятность расшифроваться составляла все сто процентов. Одно неточное слово, и в этом долбаном Центре поймут: рация захвачена. Сработает самоликвидатор, «Селена-5» превратится в ящик мусора. Но в этом случае безответность была оправданной: не до того, не до докладов об обстановке.
Последняя же шифрограмма требовала ответа. Требовала, черт бы ее побрал. И ответа быстрого.
Можно было, конечно, и на это. сообщение не отвечать. Но это было очень слабым решением. Ничтожным. За такие решения из «консерватории», как называли Академию ГРУ, отчисляли безжалостно. И правильно делали. В военной разведке перестраховщики не нужны. Такое решение было безопасным для самого Тимашука, но бесполезным, а значит — вредным, для дела. Центр мог заключить, что связь утрачена, и прекратить вызовы. Тем самым перечеркивалась возможность радиоигры — функельшпиля.
Во время войны функельшпиль широко использовали и Смерш и немцы: через захваченных радистов запускали противнику дезу. Для Тимашука важно было не дезу впарить, ему позарез нужно было другое: выяснить, что это за Центр. О нем ничего не сказали захваченные диверсанты — ни на месте при потрошении по-горячему, ни на других допросах.
Правда, первые два допроса Тимашук провел не лучшим образом. Он отдавал себе в этом отчет. Далеко не лучшим. Просто бездарно. Особенно самый первый, на горе, в грохоте вертолетных двигателей, когда бойцы из команды Сивопляса скрутили диверсантов. В запале штурма, не вполне осознавая, что произошло, почему он еще жив и почему «калаш» снова в. его руках, он яростно тыкал автоматным стволом в изукрашенные маскировочным гримом лица, орал: «Где остальные? Где остальные, говори, мразь, пристрелю!» Стрелял короткими очередями над ухом, вновь рвал горячим дулом щеки и рты. Видел, что они не понимают вопроса, еще больше ярился и действительно пристрелил бы кого-нибудь, если бы его не оттащил Сивопляс.
Второй допрос, в дежурке полковой гауптвахты, на пол которой свалили связанных по рукам и ногам диверсантов, Тимашук провел лучше. Но все равно плохо. Он был к нему не готов. Пустые руки — этого мало для качественного допроса. Без готовности, но и без запирательств, они назвали себя, признали, что диверсии на железной дороге, на резервной электростанции и взрывы ЛЭП — их рук дело.
Выполняли приказ Центра: любыми средствами предотвратить вылет «Мрии». Назвали пароль, открывающий доступ к работе с клавиатурой «Азимута». Пароль оказался правильным. Но про Центр не сказали ни слова. Не знали. Совсем ничего. Даже простенькой легенды не выложили.
Не знали. Чушь собачья. Как они могли не знать? Могли знать не все. Это да. Но чтобы не знали совсем ничего?
В дежурку заглядывали встревоженные офицеры, мешали. Мешал и грим на лицах диверсантов, делал их одинаковыми, скрывал, как маской. Психологической защитой для них и преградой для Тимашука был и добротный, хорошо подогнанный камуфляж.
Тимашук прекратил допрос. Приказал смыть грим, переодеть в солдатские робы и рассадить в отдельные камеры. Одного из них, самого маленького, начало рвать.
Тимашук распорядился отправить его в санчасть и держать под постоянным присмотром.
На местной губе четырех камер не было, было только две, и в одной сидели два солдата-первогодка и прапорщик, которые не смогли объяснить ротному, почему от них несет перегаром. Сивопляс предложил использовать ремонтные боксы. Тимашук одобрил. Боксы охранялись «черными». Это было удачно. Тимашуку очень не нравился всеобщий интерес солдат и офицеров гарнизона к задержанным. Нездоровый интерес.
Впрочем, а с чего ему быть здоровым?
«Центр — Пастухову. За успешное выполнение задания…»
Со слова «Центр» подполковник Тимашук заставил себя переключить внимание на слово «задание».
«Задание». Какое задание? Они успешно выполнили только одно задание: взорвали «Мрию». «Мрию»! Засадили ракету в самолет стоимостью пятьдесят миллионов долларов и объявили: «Мы сдаемся». Тимашук был ошеломлен. На секунды утратил всякую способность соображать. Все происходило как в тяжелом сне, когда силишься нажать на спусковой крючок автомата, но вместо очереди пули начинают выкатываться из ствола и повисать в воздухе. В полном ступоре, окаменевший и онемевший, он смотрел, как ракета выписывает дымную медленную дугу, как вспухает от взрыва фюзеляж «Мрии», как проседает и рушится на бетон то, что еще мгновение назад было самым большим самолетом в мире.
Онемел и генерал армии Г. Выслушав доклад Тимашука, он молчал не меньше минуты.
Потом начал выспрашивать о подробностях, записал фамилии захваченных, серийные номера оружия, обещал заняться, но все это так, будто не понимал, что произошло, не врубился. А когда наконец въехал, разразился очередью крупнокалиберного мата и приказал:
— Вытряси из них все. Понял? Все!
— Как быть с отправкой? — спросил Тимашук. — «Мрии» нет.
— Срать на «Мрию»! Сейчас нужно понять, что происходит. Выверни их наизнанку. Мы должны знать все. Что они успели узнать. Что успели передать. Кому. Сразу доложи. И не разводи там. Понял? Не разводи!
Тимашук понял.
— Что с ними делать? — спросил он. И уточнил:
— Потом.
— Не задавай мудацких вопросов! — прикрикнул Г.
И это Тимашук тоже понял. Третий допрос он провел нормально. С каждым отдельно.
Но это был, строго говоря, не допрос. Опрос. Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, семейное положение, место жительства семьи, воинское звание, место службы. Какое получили задание, когда, от кого, при каких обстоятельствах. Как добирались в район операции, на чем, сколько времени.
Допрос шел под магнитофонную запись. Но подполковнику Тимашуку не пришлось делать расшифровку и сравнивать показания, вылавливая нестыковки. Не было нестыковок. Это было видно навскидку. Показания совпадали до мельчайших деталей.
Только в одном они гнали откровенную липу. Но гнали так слаженно и так равнодушно, что при других обстоятельствах Тимашук, возможно, и поверил бы.
Воинское звание: рядовой запаса. Да, служили. Да, были офицерами, вместе воевали в Чечне. В 96-м разжалованы и уволены из армии. С тех пор на гражданке. Пастухов — владелец индивидуального частного предприятия по изготовлению столярки.
Перегудов работает в реабилитационном центре для бывших «афганцев» и участников чеченской войны. Мухин и Хохлов — совладельцы детективно-охранного агентства.
Злотников — безработный актер. За что разжалованы? За невыполнение боевого приказа. Какого приказа? Долгая история, подполковник. Долгая и темная.
Запросите кадры Минобороны, они лучше знают.
У подполковника Тимашука не было времени на запросы. И необходимости тратить на это время он не видел. Легенда была нелепая, но сшита крепко.
Да, в их показаниях не было мелких нестыковок. Была одна — большая. Легенда о том, что они — рядовые запаса, вызванные на переподготовку, не сочеталась с изъятым у них новейшим вооружением, которого с лихвой хватило бы не на одну, а на две таких группы. Гранатометы РГ-6. «Иглы». А «каштаны»? Их даже в серию еще не запустили, делают малыми партиями по заказам спецслужб.
Шифрограмма из таинственного Центра снимала все вопросы. Это был сильный козырь.
Туз козырный.
«За успешное выполнение задания…»
В этом тексте был и другой смысл. Откуда в Центре узнали, что они выполнили задание? Сами доложить не могли. Его разговор с Г. перехватить не могли — канал связи был защищен ФАПСИ. Спутники. Да, только с них могли зафиксировать взрыв «Мрии».
Да с чем же мы имеем дело?! Что за сила вдруг обнаружила себя?
«Центр — Пастухову. За успешное выполнение задания представлены к очередным воинским званиям…»
Еще минута-другая — и текст исчезнет. Навсегда. Оборвется выход на этот проклятый Центр.
«Думай! — приказывал себе Тимашук. — Думай, думай!»
Что может ответить на такую шифровку военный человек? Только одно. Но больно уж очевидно. Слишком просто. А если нет? Если нормально? Они же не журналюги, чтобы играть словами. И не умники с «западного» и «восточного» факультетов «консерватории», смотревшие сверху вниз на курсантов третьего факультета, которым, в их числе и Тимашуку, предстояло не кайфовать в Лондонах и Кайрах под дипломатическим прикрытием, а пахать, как Карлы, в разведуправлениях военных округов и флотов.
Десантники. Рабочая сила. Офицеры-десантники. Были, как следовало из шифрограммы: капитан, старший лейтенант, лейтенант. Стали: майор, капитан, старлей. Для старшего, Перегудова, майор — нормально. Для остальных — много.
Особенно для Пастухова. Майор в двадцать восемь лет — очень неслабо. Сам Тимашук стал майором только в тридцать два года. И помнил, какой сатанинской гордостью обожгло душу.
Должны ответить. Не могут не ответить.
И Тимашук решился. Быстро набрал:
«Пастухов — Центру. Служим России».
Нажал кнопку шифратора и отошел от рации в дальний угол бокса, за станину сверлильного станка. На случай, если сработает самоликвидатор. Черт его знает, сколько там взрывчатки. Может, пшикнет. А может и рвануть.
Минута.
Две.
Четыре.
Секундная стрелка двигалась по дымчатому циферблату сверхточных швейцарских часов «Радо», скрытому за сапфировым стеклом.
Упругими толчками.
Как кровь в виске.
Как бы преодолевая сопротивление времени.
Шесть.
Обманчивый круговорот жизни. Время идет по кругу. А жизнь идет по прямой.
Семь.
От старта к финишу. Но выигрывает не тот, кто достигает финиша раньше.
Восемь.
А тот, кто позже.
«Селена» пискнула. На дисплее появилось:
«Центр — Пастухову. Выходить на связь только в крайнем случае. Могут запеленговать. Ждите дальнейших распоряжений».
Подполковник Тимашук перевел дух. Получилось. Сумел не спугнуть удачу. Сумел!
Этот раунд он выиграл. Теперь Центр подвязан. Открыта возможность для функельшпиля. И он сыграет с ними в эту старую игру. Как только получит информацию, необходимую для результативного функельшпиля. А он ее получит.
Заглянул Сивопляс, доложил:
— Полковник Тулин. К вам. Пустить или одно из двух?
Тимашук кивнул:
— Пусть войдет.
Вид у полковника Тулина был пришибленный. От шквала событий, обрушившихся на вверенный ему объект, он как втянул голову в плечи, да так и остался. И еще больше стал похож на перестоявший гриб-боровик. Перед встречей с Тимашуком он накручивал себя, накачивался решимостью и теперь выпалил заранее приготовленные фразы, будто боялся, что решимость исчезнет:
— Олег Николаевич, все. Больше тянуть не могу. Ни минуты. Обязан доложить в округ. Иду и докладываю. Не обессудьте.
— Вы доложите тогда, когда я вам об этом скажу, — сухо ответил Тимашук.
— Я понимаю. Все понимаю. У вас свои проблемы. Понимаю. Но вы и меня поймите.
Такое ЧП! Командующий шкуру с меня спустит! Я обязан был доложить еще… — Он посмотрел на часы и ужаснулся:
— Еще восемь часов назад!
— Успокойтесь, полковник. Всю ответственность я беру на себя.
— Вы не знаете командующего! У него всегда на первом месте: «Почему не доложили немедленно?» Все, Олег Николаевич. Иду и докладываю. И будь что будет.
Тимашук нахмурился. Это был очень опасный момент. Прилетят люди из контрразведки округа и заберут арестованных. Их тут же переправят в Москву, закрутится машина следствия. Или не закрутится, если успеет вмешаться их Центр. Судьба диверсантов не волновала Тимашука. Волновало другое: он останется ни с чем. С взорванной «Мрией». С невыполненным приказом. Ни с чем. И главное: только он будет виноват в том, что произойдет утечка информации. Этого ему не простят. И тут пахнет не понижением в должности. Тут пахнет случайным дорожно-транспортным происшествием со смертельным исходом или внезапным инфарктом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52