Так что под «рождественской помощью» Падильо подразумевал тех, кого Бог пошлет, то есть дилетантов.
Однако сложившаяся ситуация требовала немедленного решения. Я мог плюнуть на авиабилет и на SOS Падильо, остаться в моем уютном салуне и как следует набраться. Или позвать Хорста, передать ему ключи от сейфа и всех дверей, поехать домой, собрать чемодан на столе и отправиться в Дюссельдорф. Коньяк я оставил на столе и подошел к бару. Репортеры уже смотались, и Карл преспокойно читал «Тайм». Он полагал, что это развлекательный журнал. Я склонялся к тому, чтобы согласиться с ним.
— Где Хорст?
— На кухне.
— Позови его.
Карл всунулся в кухню и позвал Хорста. Тощий, невысокий мужчина обошел стойку и вытянулся передо мной. Я даже подумал, что он щелкнет каблуками. За те пять лет, что он работал в салуне, наши отношения оставались строго официальными.
— Да, герр Маккоркл?
— На несколько дней вы останетесь за старшего. Мне надо уехать.
— Хорошо, герр Маккоркл.
— Куда это? — встрял Карл.
— Не твоего ума дело, — отрезал я.
Хорст неодобрительно глянул на него. Он получал пять процентов прибыли и соответственно куда с большим почтением воспринимал решения руководства.
— Что-нибудь еще, герр Маккоркл? — спросил Хорст.
— Позвоните в фирму, что реставрирует ковры, и узнайте, сколько они возьмут, чтобы заштопать все дыры, прожженные окурками. Если не слишком много, наймите их. Решение примите сами.
Хорст просиял.
— Будет исполнено, герр Маккоркл. Позвольте спросить, надолго ли вы отбываете?
— На несколько дней, возможно, на неделю. Падильо тоже не будет, так что командовать придется вам.
Хорст едва не отдал мне честь.
— О Господи, да разве так ведут дела? — не унимался Карл. — А как же мой «континенталь»?
— Подождет моего возвращения.
Я повернулся к Хорсту.
— К вам придет человек, может, двое, чтобы проверить телефоны. Думаю, завтра. Обеспечьте им все условия для работы.
— Разумеется, герр Маккоркл.
— Раз с этим все ясно, до свидания.
— До свидания, герр Маккоркл, — вытянулся в струнку Хорст.
— С нетерпением ждем вашего возвращения, — добавил Карл.
Выйдя из салуна, я сел в машину и проехал шесть кварталов до многоэтажного дома, точь-в-точь такого же, как у Фредль. Оставил машину у тротуара и поднялся на шестой этаж. Постучал в квартиру 614. Через несколько мгновений дверь приоткрылась на дюйм. На меня глянуло бледное лицо.
— Заходи, — дверь распахнулась. — Выпей, если хочется.
Я вошел в квартиру Кука Джи Бейкера, боннского корреспондента международной радиослужбы новостей, называвшейся «Глоубол рипортс, Инк.». Кроме того, Бейкер был единственным представителем «Анонимных алкоголиков» в стане журналистов, да и то с каждым днем сдавал свои позиции.
— Привет, Куки. Как идет борьба с зеленым змием?
— Я только что проснулся. Не желаешь пропустить по стопочке?
— Спасибо, я — пас.
В квартире чувствовалось отсутствие женской руки. Неубранная постель. Два заваленных книгами стола. Огромное кресло со встроенным в один из подлокотников телефоном. У второго подлокотника — портативная пишущая машинка на вращающейся подставке. И бутылки виски, расставленные по всей комнате. Некоторые наполовину пустые, другие — на четверть. Куки придерживался теории, что бутылка должна находиться на расстоянии вытянутой руки, когда бы у него ни возникло желание выпить.
— Иной раз, когда я уже на полу, чертовски долго ползти на кухню, — однажды объяснил он мне.
В тот год Куки исполнилось тридцать три, и Фредль утверждала: более красивого мужчину видеть ей не доводилось. На пару дюймов выше шести футов, гибкий, как тростинка, с открытым лбом, классическим носом, губами, на которых, казалось, вот-вот заиграет улыбка. И безупречный вкус. Встретил он меня в темно-синей рубашке спортивного покроя, галстуке в сине-желтую полоску, с широкими, как у шарфа, концами, серых брюках, стоивших не меньше шестидесяти баксов, и черных мягких кожаных ботинках типа мокасин.
— Присядь, Мак. Кофе?
— Не откажусь.
— С сахаром?
— Если он у тебя есть.
Он поднял с пола бутылку и направился на кухню. Несколько минут спустя протянул мне полную чашку и сел сам. Поднял одной рукой рюмку виски, другой — бокал молока.
— Пора позавтракать. Твое здоровье.
— Твое тоже, — отозвался я.
Он опрокинул рюмку, тут же запил спиртное молоком.
— Неделю назад опять начал пить, — сообщил он.
— Скоро бросишь.
Он покачал головой и грустно улыбнулся.
— Может, и так.
— Что слышно из Нью-Йорка? — спросил я.
— За прошлый год прибыль составила тридцать семь миллионов, и денежки сыплются на мой счет.
Семь лет назад Бейкер прослыл гением Мэдисон-авеню среди руководства рекламных компаний и информационных агентств, основав новую фирму — «Бейкер, Брикхилл и Хилсман».
— Я переезжал с места на место и никак не мог оторваться от бутылки, — рассказывал он мне одним дождливым вечером. — Они хотели выкупить мою долю, но каким-то чудом адвокатам удалось застать меня трезвым, и продавать я отказался. Мне принадлежит треть акций. И упрямство мое росло по мере того, как росла их цена. Однако мы пришли к соглашению. Я не принимаю участия в работе фирмы, а они переводят треть прибыли на мой счет. Мои адвокаты подготовили необходимые бумаги. Теперь я очень богат и очень пьян и знаю, что никогда не брошу пить, потому что мне не нужно писать книгу, которую я собирался написать, чтобы заработать кучу денег.
Куки пробыл в Бонне три года. Несмотря на частные уроки, выучить язык он так и не смог.
— Психологический блок, — говорил он. — Не люблю я этот проклятый язык и не хочу его учить.
Требовалось от него ежедневно заполнять одну минуту новостей и иногда выходить в прямой эфир. Информацию он черпал у личных секретарей тех, кто мог знать что-то интересное. Секретарш помоложе соблазнял, постарше — просто очаровывал. Однажды я попал к нему как раз в момент, когда он собирал новости. Он сидел в кресле, заранее улыбаясь.
— Сейчас зазвонит телефон, — объявил он.
И не ошибся. Первой вышла на связь девчушка из боннского бюро лондонской «Дейли экспресс». Если ее боссу попадало что-либо интересное, она сообщала об этом и Куки... Телефон звонил и звонил. И каждый раз Куки рассыпался в комплиментах и благодарил, благодарил, благодарил.
К восьми часам звонки прекратились. За это время мы успели раздавить бутылочку. Куки осмотрелся, убедился, что рядом с креслом стоит еще одна, полная, протянул ее мне.
— Разливай, Мак, а я пока запишу эту муть.
Развернул к себе пишущую машинку и начал печатать, изредка сверяясь с записями, произнося вслух каждое слово.
— «Канцлер Людвиг Эрхард сказал сегодня, что...» — В тот день ему дали две минуты эфира, а текст он печатал пять.
— Поедешь со мной на студию? — спросил Куки.
Уже изрядно набравшись, я согласился. Куки сунул початую бутылку в карман макинтоша, и мы помчались на радиостанцию. Инженер ждал нас у дверей.
— У вас десять минут, герр Бейкер. Уже звонили из Нью-Йорка.
— Еще успеем. — Бейкер достал из кармана бутылку. Инженер поднес ее ко рту первым, за ним — я, потом Куки. Я уже едва стоял на ногах, Куки же лучился обаянием. Мы прошли в студию, и Куки по телефону соединился с редактором в Нью-Йорке. Редактор начал перечислять материалы, уже полученные по каналам АП и ЮПИ.
— Это у меня есть... и это... это тоже. Об этом у меня поболе. Плевать я хотел, что АП это не сообщило. Обязательно сообщит после десяти.
Бутылка еще раз прошлась по кругу. Куки нацепил наушники и спросил у инженера в Нью-Йорке:
— Как слышимость, Френк? Нормально? Это хорошо. Тогда поехали.
И Куки зачитал текст. Прекрасно поставленным голосом. Будто неделю не брал в рот спиртного. Язык не заплетался, фразы строились четко, без лишних слов. Лишь однажды он глянул на часы, чуть сбавил темп и закончил ровно через две минуты.
Мы добили бутылку и отправились в салун, где Куки и я назначили встречу двум секретаршам из министерства обороны.
— Только этим я и держусь, — говорил мне Куки по пути в Годесберг. — Если б не ежедневный выход в эфир и не возможность спать допоздна каждое утро, мне бы давно мерещились черти. Знаешь, Мак, тебе нужно бросить пить. Иначе жизнь в роскоши тебя погубит.
— Меня зовут Мак, и я — алкоголик, — механически ответил я.
— Это первый этап. Ко второму перейдем, когда я протрезвею. Нам будет о чем поговорить.
— Я подожду.
Через перепелочек, как Куки называл секретарш, он знал Бонн как никто другой. К нему поступала информация и о проблемах с обслуживающим персоналом в посольстве Аргентины, и о внутренних трениях в христианско-демократическом союзе. Он ничего не забывал. Однажды даже сказал мне: «Иногда мне кажется, что в этом причина моего пьянства. Я хочу узнать, смогу ли отключиться. Пока мне этого не удавалось. Я помню все, что делалось или говорилось при мне».
— Сегодня у тебя совсем не дрожат руки, — заметил я.
— Добрый доктор каждый день делает мне витаминную инъекцию. Новый метод лечения. Он полагает, что я могу пить сколько душе угодно при условии, что буду получать витамины. Он составил мне компанию и перед тем, как уйти, решил, что такой же укол необходим и ему.
Я пригубил кофе.
— Майк полагает, что наш салун необходимо проверить. И мою квартиру. Нет ли подслушивающих устройств. Он считает, что ты можешь помочь.
— Где Майк?
— В Берлине.
— Как скоро это нужно?
— Чем быстрее, тем лучше.
Куки снял телефонную трубку и набрал десятизначный номер.
— Этот парень живет в Дюссельдорфе.
Он подождал, пока на другом конце провода возьмут трубку.
— Конард, это Куки... Отлично... В двух местечках Бонна требуется твой талант... «У Мака» в Годесберге... Ты знаешь, где это? Хорошо. И квартира. Адрес... — он глянул на меня. Я продиктовал адрес, а он повторил его в телефонную трубку. — Что именно, не знаю. Наверное, телефоны и все остальное. Подожди. — Он опять обратился ко мне: — А если они что-то найдут?
Я на мгновение задумался.
— Пусть оставят все на месте, но скажут тебе, где что находится.
— Оставь все на месте, Конрад. Ничего не трогать. Позвони мне, когда закончишь, и расскажи что к чему. Теперь, сколько это будет стоить? — Он послушал, спросил меня: — На тысячу марок согласен? — Я кивнул. — Хорошо. Тысяча. Получишь их у меня. И ключ от квартиры. Договорились. Завтра я тебя жду.
Куки положил трубку и ухватился за бутылку.
— Он проверяет мою квартиру раз в неделю. Однажды, когда позвонила какая-то перепелочка, мне показалось, что в трубке посторонний звук.
— Он что-нибудь обнаружил?
Куки кивнул.
— Перепелочка потеряла работу. Мне пришлось найти ей другую.
Он глотнул шотландского, запил молоком.
— Мак угодил в передрягу?
— Не знаю.
Куки посмотрел на потолок.
— Помнишь девчушку, которую звали Мэри Ли Харпер? Из Нешвилля.
— Смутно.
— Раньше она работала у одного типа по фамилии Бурмсер.
— И что?
— Ну, Мэри и я подружились. Стали просто не разлей вода. И как-то ночью, после энного числа мартини, прямо здесь, Мэри Ли начала «петь». И «пела» главным образом об одном милом человеке, мистере Падильо. Я споил ей еще несколько мартини. И утром она уже не помнила, что «пела». Я, естественно, заверил ее, что ночью было не до разговоров. Потом она скоренько уехала.
— Значит, ты знаешь.
— Знаю, и немало. Я сказал Майку, что мне многое известно, и предложил без всякого стеснения обращаться ко мне, если возникнет необходимость. — Куки помолчал. — Похоже, она и возникла.
— Что можно сказать о Бурмсере, помимо написанного в удостоверении, которое он показывает тем, кто хочет его видеть?
Куки задумчиво уставился на бутылку.
— Твердый орешек. Продаст собственного ребенка, если сочтет, что предложена стоящая цена. Очень честолюбивый. А честолюбие — штука коварная, особенно в тех делах, какими он занимается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Однако сложившаяся ситуация требовала немедленного решения. Я мог плюнуть на авиабилет и на SOS Падильо, остаться в моем уютном салуне и как следует набраться. Или позвать Хорста, передать ему ключи от сейфа и всех дверей, поехать домой, собрать чемодан на столе и отправиться в Дюссельдорф. Коньяк я оставил на столе и подошел к бару. Репортеры уже смотались, и Карл преспокойно читал «Тайм». Он полагал, что это развлекательный журнал. Я склонялся к тому, чтобы согласиться с ним.
— Где Хорст?
— На кухне.
— Позови его.
Карл всунулся в кухню и позвал Хорста. Тощий, невысокий мужчина обошел стойку и вытянулся передо мной. Я даже подумал, что он щелкнет каблуками. За те пять лет, что он работал в салуне, наши отношения оставались строго официальными.
— Да, герр Маккоркл?
— На несколько дней вы останетесь за старшего. Мне надо уехать.
— Хорошо, герр Маккоркл.
— Куда это? — встрял Карл.
— Не твоего ума дело, — отрезал я.
Хорст неодобрительно глянул на него. Он получал пять процентов прибыли и соответственно куда с большим почтением воспринимал решения руководства.
— Что-нибудь еще, герр Маккоркл? — спросил Хорст.
— Позвоните в фирму, что реставрирует ковры, и узнайте, сколько они возьмут, чтобы заштопать все дыры, прожженные окурками. Если не слишком много, наймите их. Решение примите сами.
Хорст просиял.
— Будет исполнено, герр Маккоркл. Позвольте спросить, надолго ли вы отбываете?
— На несколько дней, возможно, на неделю. Падильо тоже не будет, так что командовать придется вам.
Хорст едва не отдал мне честь.
— О Господи, да разве так ведут дела? — не унимался Карл. — А как же мой «континенталь»?
— Подождет моего возвращения.
Я повернулся к Хорсту.
— К вам придет человек, может, двое, чтобы проверить телефоны. Думаю, завтра. Обеспечьте им все условия для работы.
— Разумеется, герр Маккоркл.
— Раз с этим все ясно, до свидания.
— До свидания, герр Маккоркл, — вытянулся в струнку Хорст.
— С нетерпением ждем вашего возвращения, — добавил Карл.
Выйдя из салуна, я сел в машину и проехал шесть кварталов до многоэтажного дома, точь-в-точь такого же, как у Фредль. Оставил машину у тротуара и поднялся на шестой этаж. Постучал в квартиру 614. Через несколько мгновений дверь приоткрылась на дюйм. На меня глянуло бледное лицо.
— Заходи, — дверь распахнулась. — Выпей, если хочется.
Я вошел в квартиру Кука Джи Бейкера, боннского корреспондента международной радиослужбы новостей, называвшейся «Глоубол рипортс, Инк.». Кроме того, Бейкер был единственным представителем «Анонимных алкоголиков» в стане журналистов, да и то с каждым днем сдавал свои позиции.
— Привет, Куки. Как идет борьба с зеленым змием?
— Я только что проснулся. Не желаешь пропустить по стопочке?
— Спасибо, я — пас.
В квартире чувствовалось отсутствие женской руки. Неубранная постель. Два заваленных книгами стола. Огромное кресло со встроенным в один из подлокотников телефоном. У второго подлокотника — портативная пишущая машинка на вращающейся подставке. И бутылки виски, расставленные по всей комнате. Некоторые наполовину пустые, другие — на четверть. Куки придерживался теории, что бутылка должна находиться на расстоянии вытянутой руки, когда бы у него ни возникло желание выпить.
— Иной раз, когда я уже на полу, чертовски долго ползти на кухню, — однажды объяснил он мне.
В тот год Куки исполнилось тридцать три, и Фредль утверждала: более красивого мужчину видеть ей не доводилось. На пару дюймов выше шести футов, гибкий, как тростинка, с открытым лбом, классическим носом, губами, на которых, казалось, вот-вот заиграет улыбка. И безупречный вкус. Встретил он меня в темно-синей рубашке спортивного покроя, галстуке в сине-желтую полоску, с широкими, как у шарфа, концами, серых брюках, стоивших не меньше шестидесяти баксов, и черных мягких кожаных ботинках типа мокасин.
— Присядь, Мак. Кофе?
— Не откажусь.
— С сахаром?
— Если он у тебя есть.
Он поднял с пола бутылку и направился на кухню. Несколько минут спустя протянул мне полную чашку и сел сам. Поднял одной рукой рюмку виски, другой — бокал молока.
— Пора позавтракать. Твое здоровье.
— Твое тоже, — отозвался я.
Он опрокинул рюмку, тут же запил спиртное молоком.
— Неделю назад опять начал пить, — сообщил он.
— Скоро бросишь.
Он покачал головой и грустно улыбнулся.
— Может, и так.
— Что слышно из Нью-Йорка? — спросил я.
— За прошлый год прибыль составила тридцать семь миллионов, и денежки сыплются на мой счет.
Семь лет назад Бейкер прослыл гением Мэдисон-авеню среди руководства рекламных компаний и информационных агентств, основав новую фирму — «Бейкер, Брикхилл и Хилсман».
— Я переезжал с места на место и никак не мог оторваться от бутылки, — рассказывал он мне одним дождливым вечером. — Они хотели выкупить мою долю, но каким-то чудом адвокатам удалось застать меня трезвым, и продавать я отказался. Мне принадлежит треть акций. И упрямство мое росло по мере того, как росла их цена. Однако мы пришли к соглашению. Я не принимаю участия в работе фирмы, а они переводят треть прибыли на мой счет. Мои адвокаты подготовили необходимые бумаги. Теперь я очень богат и очень пьян и знаю, что никогда не брошу пить, потому что мне не нужно писать книгу, которую я собирался написать, чтобы заработать кучу денег.
Куки пробыл в Бонне три года. Несмотря на частные уроки, выучить язык он так и не смог.
— Психологический блок, — говорил он. — Не люблю я этот проклятый язык и не хочу его учить.
Требовалось от него ежедневно заполнять одну минуту новостей и иногда выходить в прямой эфир. Информацию он черпал у личных секретарей тех, кто мог знать что-то интересное. Секретарш помоложе соблазнял, постарше — просто очаровывал. Однажды я попал к нему как раз в момент, когда он собирал новости. Он сидел в кресле, заранее улыбаясь.
— Сейчас зазвонит телефон, — объявил он.
И не ошибся. Первой вышла на связь девчушка из боннского бюро лондонской «Дейли экспресс». Если ее боссу попадало что-либо интересное, она сообщала об этом и Куки... Телефон звонил и звонил. И каждый раз Куки рассыпался в комплиментах и благодарил, благодарил, благодарил.
К восьми часам звонки прекратились. За это время мы успели раздавить бутылочку. Куки осмотрелся, убедился, что рядом с креслом стоит еще одна, полная, протянул ее мне.
— Разливай, Мак, а я пока запишу эту муть.
Развернул к себе пишущую машинку и начал печатать, изредка сверяясь с записями, произнося вслух каждое слово.
— «Канцлер Людвиг Эрхард сказал сегодня, что...» — В тот день ему дали две минуты эфира, а текст он печатал пять.
— Поедешь со мной на студию? — спросил Куки.
Уже изрядно набравшись, я согласился. Куки сунул початую бутылку в карман макинтоша, и мы помчались на радиостанцию. Инженер ждал нас у дверей.
— У вас десять минут, герр Бейкер. Уже звонили из Нью-Йорка.
— Еще успеем. — Бейкер достал из кармана бутылку. Инженер поднес ее ко рту первым, за ним — я, потом Куки. Я уже едва стоял на ногах, Куки же лучился обаянием. Мы прошли в студию, и Куки по телефону соединился с редактором в Нью-Йорке. Редактор начал перечислять материалы, уже полученные по каналам АП и ЮПИ.
— Это у меня есть... и это... это тоже. Об этом у меня поболе. Плевать я хотел, что АП это не сообщило. Обязательно сообщит после десяти.
Бутылка еще раз прошлась по кругу. Куки нацепил наушники и спросил у инженера в Нью-Йорке:
— Как слышимость, Френк? Нормально? Это хорошо. Тогда поехали.
И Куки зачитал текст. Прекрасно поставленным голосом. Будто неделю не брал в рот спиртного. Язык не заплетался, фразы строились четко, без лишних слов. Лишь однажды он глянул на часы, чуть сбавил темп и закончил ровно через две минуты.
Мы добили бутылку и отправились в салун, где Куки и я назначили встречу двум секретаршам из министерства обороны.
— Только этим я и держусь, — говорил мне Куки по пути в Годесберг. — Если б не ежедневный выход в эфир и не возможность спать допоздна каждое утро, мне бы давно мерещились черти. Знаешь, Мак, тебе нужно бросить пить. Иначе жизнь в роскоши тебя погубит.
— Меня зовут Мак, и я — алкоголик, — механически ответил я.
— Это первый этап. Ко второму перейдем, когда я протрезвею. Нам будет о чем поговорить.
— Я подожду.
Через перепелочек, как Куки называл секретарш, он знал Бонн как никто другой. К нему поступала информация и о проблемах с обслуживающим персоналом в посольстве Аргентины, и о внутренних трениях в христианско-демократическом союзе. Он ничего не забывал. Однажды даже сказал мне: «Иногда мне кажется, что в этом причина моего пьянства. Я хочу узнать, смогу ли отключиться. Пока мне этого не удавалось. Я помню все, что делалось или говорилось при мне».
— Сегодня у тебя совсем не дрожат руки, — заметил я.
— Добрый доктор каждый день делает мне витаминную инъекцию. Новый метод лечения. Он полагает, что я могу пить сколько душе угодно при условии, что буду получать витамины. Он составил мне компанию и перед тем, как уйти, решил, что такой же укол необходим и ему.
Я пригубил кофе.
— Майк полагает, что наш салун необходимо проверить. И мою квартиру. Нет ли подслушивающих устройств. Он считает, что ты можешь помочь.
— Где Майк?
— В Берлине.
— Как скоро это нужно?
— Чем быстрее, тем лучше.
Куки снял телефонную трубку и набрал десятизначный номер.
— Этот парень живет в Дюссельдорфе.
Он подождал, пока на другом конце провода возьмут трубку.
— Конард, это Куки... Отлично... В двух местечках Бонна требуется твой талант... «У Мака» в Годесберге... Ты знаешь, где это? Хорошо. И квартира. Адрес... — он глянул на меня. Я продиктовал адрес, а он повторил его в телефонную трубку. — Что именно, не знаю. Наверное, телефоны и все остальное. Подожди. — Он опять обратился ко мне: — А если они что-то найдут?
Я на мгновение задумался.
— Пусть оставят все на месте, но скажут тебе, где что находится.
— Оставь все на месте, Конрад. Ничего не трогать. Позвони мне, когда закончишь, и расскажи что к чему. Теперь, сколько это будет стоить? — Он послушал, спросил меня: — На тысячу марок согласен? — Я кивнул. — Хорошо. Тысяча. Получишь их у меня. И ключ от квартиры. Договорились. Завтра я тебя жду.
Куки положил трубку и ухватился за бутылку.
— Он проверяет мою квартиру раз в неделю. Однажды, когда позвонила какая-то перепелочка, мне показалось, что в трубке посторонний звук.
— Он что-нибудь обнаружил?
Куки кивнул.
— Перепелочка потеряла работу. Мне пришлось найти ей другую.
Он глотнул шотландского, запил молоком.
— Мак угодил в передрягу?
— Не знаю.
Куки посмотрел на потолок.
— Помнишь девчушку, которую звали Мэри Ли Харпер? Из Нешвилля.
— Смутно.
— Раньше она работала у одного типа по фамилии Бурмсер.
— И что?
— Ну, Мэри и я подружились. Стали просто не разлей вода. И как-то ночью, после энного числа мартини, прямо здесь, Мэри Ли начала «петь». И «пела» главным образом об одном милом человеке, мистере Падильо. Я споил ей еще несколько мартини. И утром она уже не помнила, что «пела». Я, естественно, заверил ее, что ночью было не до разговоров. Потом она скоренько уехала.
— Значит, ты знаешь.
— Знаю, и немало. Я сказал Майку, что мне многое известно, и предложил без всякого стеснения обращаться ко мне, если возникнет необходимость. — Куки помолчал. — Похоже, она и возникла.
— Что можно сказать о Бурмсере, помимо написанного в удостоверении, которое он показывает тем, кто хочет его видеть?
Куки задумчиво уставился на бутылку.
— Твердый орешек. Продаст собственного ребенка, если сочтет, что предложена стоящая цена. Очень честолюбивый. А честолюбие — штука коварная, особенно в тех делах, какими он занимается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30