– Да? – с иронией спросил Мейер. – А если бы я проектировал тракторы для нужд сельского хозяйства или портовые краны?
– Да-да, ведь портовые краны Мейера…
– Тридцать второй год! Как давно это было! Вы, Клос, интересовались портовыми кранами?
– В сорок первом году я должен был защищать диссертацию в политехническом институте в Гданьске.
– Хотели защитить европейскую цивилизацию? – В голосе инженера прозвучала недвусмысленная насмешка. И вдруг он спохватился: – Я хотел бы просить вас, Ганс… Могли бы вы кое-что сделать для меня?
– Постараюсь, если это в моих силах.
– Прошу вас сказать мне… но только правду. Вы служите в абвере, вам многое известно, вы знаете значительно больше, чем пишут в газетах. Скажите честно, что было в Гамбурге? Это для меня очень важно: мои жена с ребёнком и родители живут в этом городе.
– Вчера, – ответил Клос, – на Гамбург был налёт авиации противника. Я слышал об этом налёте, но, к сожалению, не знаю подробностей. У нас в Гамбурге отличная зенитная артиллерия – костяк нашей противовоздушной обороны, так что нет оснований о чём-то беспокоиться. – «Боишься, наверняка боишься, – подумал он с удовлетворением. – Твоя жена. Твои родители… А что было в тридцать девятом, когда фашисты бомбили Варшаву? Или в сороковом, когда они разрушали Лондон? Или в сорок первом, когда они уничтожали города и сёла России? Там тоже были чьи-то жёны, дети и родители. Тогда господин Мейер, видимо, также не любил войны, но только сейчас он почувствовал страх за своих близких…»
Клос не мог сказать Мейеру о своих родных, близких, могилы которых невозможно будет даже разыскать. У него было желание потрясти этого немца, постучать кулаком по его затуманенной геббельсовской пропагандой голове. А ведь этот ум породил много научно-технических идей, смелых проектов, он мог бы служить мирному, созидательному труду так же, как служит сейчас войне.
Ему было жаль этого человека, попавшегося в паучью сеть фашизма, из которой нелегко выбраться.
Вместе с тем Клос испытывал удовлетворение, что сейчас немцы почувствовали страх и смертельную опасность. Вера многих из них во всемогущество нацистской Германии пошатнулась.
– Вы не хотите сказать мне правду… – нарушил тишину Мейер. – Один унтер-офицер в нашей столовой, он тоже родом из Гамбурга, сказал мне по секрету, что было там. Девять часов продолжался непрерывный массированный налёт… Начали его ночью англичане, а закончили днём американцы. Наш дом находится невдалеке от порта. Вчера целый день телефон не отвечал. Видимо, нарушена связь в городе.
«Что я могу ему сказать? – подумал Клос. – Надо ли утешать его? Унтер-офицер, видимо, имеет информацию, слушает зарубежные радиопередачи. Каждому немцу вдалбливают, что это пораженческая информация. За слушание лондонского радио этому унтер-офицеру грозит Восточный фронт, а это наверняка претит его желанию».
Клос многое сделал бы, чтобы помочь тому унтер-офицеру, который перестал верить гитлеровской пропаганде. Он родом из Гамбурга – города рабочих. Там гитлеровцы всегда проигрывали – гамбуржцы голосовали за социалистов и коммунистов.
Сегодня утром Клос просматривал армейский бюллетень с грифом «Совершенно секретно» и знал, что в результате налёта английской и американской авиации город Гамбург превратился в руины.
– Может быть, действительно прервана линия связи, – ответил Клос, – но это ещё не значит, что ваш дом не уцелел. Скажите мне ваш адрес в Гамбурге, имена родителей, жены и ребёнка. Попробую дозвониться через армейскую линию связи.
Мейер написал несколько слов на листке бумаги, вырванном из блокнота, и подал его обер-лейтенанту.
«Сегодня в полночь, – подумал Клос, – Филипп передаст по рации в Центр добытые сведения о новом тяжёлом танке немцев, а результатом этой передачи будет массированный налёт советской авиации на испытательный полигон и заводские ангары».
Уничтожение многомесячных трудов немецких специалистов во главе с Мейером по производству нового оружия было в тот период главной задачей Ганса Клоса.
– Проклятая война, – сказал Мейер, глубоко вздохнув. Потом, немного успокоившись, начал перебирать свои бумаги на письменном столе. И когда Клос был уже у выхода, он услышал дрожащий голос Мейера: – Вы должны, Клос, сказать мне правду! Только правду, умоляю вас!..
6
Паренёк плакал, не стыдясь слёз.
– Останусь здесь, – говорил он, вытирая рукавом щеки.
– Хорошо, останешься, – успокаивал его Бартек. – Пока останешься, а потом что-нибудь придумаем. Ешь, – пододвинул он ему тарелку горячего супа.
– Если бы я сразу прибежал к лавке, а не мотался по улицам, то предупредил бы Филиппа, а так…
– Иначе ты поступить не мог, – сказал Бартек. – Хорошо, что успел предупредить часовщика.
– Он выставил в витрине паяца, – сказал паренёк. – но разве это теперь поможет Филиппу?
– Перестань хныкать, – оборвал его Флориан, тот самый кудрявый мужчина, который принимал донесения от слепого старика в лавке.
Этот на вид суровый человек хотел своей строгостью помочь парнишке, на плечи которого легла непомерная тяжесть.
– Выспись, – сказал Бартек парнишке, бросив на деревянный сундук кожух.
В соседней избе, самой большой в лесничестве, в которой они находились уже третий месяц, радиотелефонистка Анка готовилась к передаче.
– Прежде всего передай последнюю информацию Филиппа, ту, от «J-23», – сказал Бартек.
– Постараюсь передать всё. – Анка начала уверенно постукивать телеграфным ключом.
Бартек какое-то время приглядывался к девушке, как будто хотел ещё что-то сказать, потом осторожно пододвинул два стула к окну, сел и указал место Флориану.
– Молодец! Успел нас предостеречь, – сказал он. – Арест Филиппа никак не связан с операцией, которую готовят немцы против партизан. В противном случае… – Он замолчал на полуслове.
– Ты имеешь в виду «J-23»? – спросил Флориан. – Кто он на самом деле?
Бартек пристально посмотрел на Флориана. Вопрос этот насторожил его. В рапорте Филиппа ясно сказано: «Не исключено, что в отряде действует провокатор, агент гестапо». А если это так, то у провокатора было достаточно возможностей, чтобы сообщить гестапо об отряде и выдать всех товарищей. Однако пока что ничего подобного не произошло. Что же означало предостережение Филиппа? Подозревал ли он кого-нибудь конкретно? К сожалению, Филипп больше ничего не скажет.
Под пристальным взглядом Бартека Флориан немного смутился. Хорошо знакомым Бартеку жестом он взъерошил кудрявую голову.
– Извини, Бартек, – сказал он, – глупо было спрашивать, кто такой «J-23»…
Эти слова Флориана успокоили Бартека.
– Сегодня, – сказал он, – Филипп должен был получить от «J-23» информацию о более точном времени бомбардировки испытательного полигона. «Тётя Сюзанна» ждёт от нас этого сообщения. К сожалению, от него мы ничего не получили.
– Есть ли возможность спасти Филиппа?
– Об этом подумают в штабе. Я знаю только одно: без человека, который встречался с Филиппом, мы не можем даже надеяться на это. Нам необходима помощь «J-23».
– Если его тоже ещё не раскрыли, – мрачно проговорил Флориан.
– Будем надеяться на лучшее. Ещё сегодня встречусь с руководством соединения. Меня вызывают на совещание. Удобный случай, чтобы предупредить товарищей из других партизанских отрядов о готовящейся операции СД. До моего возвращения ты принимаешь командование отрядом. В случае чего, ты знаешь, куда его вывести. Надо усилить дозоры со стороны железной дороги. Сейчас нужно быть особенно бдительными.
– Слушаюсь, – по-армейски вытянулся Флориан.
Анка закончила передачу, закрыла шкаф, в котором хранилась радиостанция, подошла к Бартеку:
– Что будем передавать в полночь? Выделен дополнительный сеанс. «Тётя Сюзанна» напомнила, чтобы мы непременно сообщили точное время бомбардировки полигона.
– Подумаем, как это лучше сделать, – сказал Бартек и похлопал её по плечу. – Если не получим необходимые сведения от «J-23», то свяжемся через три дня на резервной волне. А в полночь передадим, что произошёл провал. Арестован Филипп, а может быть, и «J-23». – Бартек прижал девушку к себе и нежно поцеловал. – Будем надеяться на лучшее, – сказал он уже в дверях. – Я ещё застану вас здесь, ждите…
7
– Янек, Янек! – кричала старушка, укутанная клетчатым платком, высовываясь из окна переполненного до отказа вагона узкоколейки. – Опоздает глупый мальчишка, опоздает! – голосила она.
До смешного маленький паровозик подал еле слышный гудок, вздрогнул, с большим усилием потянул за собой несколько вагончиков.
Паренёк лет пятнадцати бежал вдоль состава. Паровоз уже набирал скорость. Янек схватился за поручень последнего вагона, на мгновение повис, и наконец ему удалось взобраться на подножку.
– В порядке, – сказал Клос, глубоко вздохнув. – Успел сесть.
Старушка взглядом поблагодарила его и, как бы желая выразить признательность, передвинула в сторону свой узел, который давил ему на ногу.
В вагоне было тесно. Одежда, в которую облачился Клос, соответствовала облику оккупированного города. Благовоспитанный полковник Роде, шеф Клоса, открыл бы рот от удивления, если бы увидел своего офицера в полушубке с барашковой оторочкой, в бриджах, сапогах и кепке, небрежно сдвинутой набекрень.
Клос редко переодевался в гражданскую одежду. Это было слишком опасно. Правда, появление немецкого офицера в мундире на улицах города генерал-губернаторства было не менее опасным. На всякий случай Клос обеспечил себе надёжное алиби: позвонил Роде и сообщил: гестапо предполагает, что в окрестном лесу действует партизанская радиостанция. Жаль, если Гейбель ликвидирует её, а не абвер. Роде проглотил эту наживку, и тогда Клос сказал ему, что попытается добраться до этой радиостанции, опередив гестапо.
Роде одобрил намерения своего офицера, но на всякий случай предупредил Клоса, что тот делает это под свою личную ответственность.
Ну что же, завтра придётся доложить шефу, что радиостанцию, к сожалению, обнаружить не удалось. Получив это сообщение, Роде наверняка скривится и скажет, что он с самого начала не верил в успех этого предприятия. А если полковник будет в хорошем настроении, то похвалит Клоса за отвагу.
Но Клос должен найти радиостанцию, и сегодня же к ночи. Ему известно, что последний сеанс радиопередачи – в полночь.
Необходимо, чтобы его информация о времени выезда инженера Мейера с его новыми танками успела дойти до Центра. Там должны точно знать, когда направить бомбардировщики, чтобы превратить военный завод вместе с танками в развалины.
Узнать точно дату выезда инженера Клосу помог неожиданный случай. Спустя полчаса после того, как Клос покинул завод, он позвонил Мейеру и сказал ему, что армейская линия связи с Гамбургом так перегружена, что только в конце недели он сможет получить сведения о судьбе его семьи.
– К сожалению, слишком поздно, – ответил Мейер. – В четверг рано утром мы выезжаем. – Говоря это, инженер не мог даже предположить, что одной этой фразой он превращает завод вместе со своим новым оружием в груду дымящих развалин.
И для того чтобы это осуществилось, Клосу нужно было отправиться в лес и разыскать отряд Бартека.
Его гражданская одежда ни у кого не вызывала особого подозрения. Он преобразился в молодого человека, который вполне мог сойти за мелкого торговца.
Выезд Клоса в лес был последней возможностью спасти положение. Решился он на это только тогда, когда по дороге к Филиппу, как обычно, задержался около витрины часовщика, чтобы проверить время. Однако точное время в витрине часовой мастерской показывали не только старинные часы с двумя маятниками, по и уродливый паяц с циферблатом на животе.
Клос, не оглядываясь, прошёл мимо подъезда дома номер 32, остановил проезжавшего велорикшу и распорядился везти его в предместье города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9