Она оживилась, заговорила более непринужденно, а на ее всегда бледных щеках появился легкий румянец.
Когда подали кофе, Карим наклонился и накрыл своей ладонью ее руку. Эдит была в смятении, она поспешно оглянулась по сторонам - а вдруг кто-то заметил такое бесстыдство. Но никому не было до них дела. Она убрала свою руку, но медленно, нерешительно.
К концу недели они посетили все четыре запланированные Эдит сокровищницы культуры. После проведенного в «Мюзикферайне» вечера, когда они шли по темной, холодной улице к ее автомобилю, он снова взял ее за руку. На этот раз Эдит не возражала, чувствуя, как сквозь ткань перчатки ей передается его тепло.
- Вы слишком любезны, уделяя мне столько времени, - серьезным тоном сказал Карим. - Уверен, все это вам неинтересно.
- О нет, что вы, совсем наоборот, - горячо возразила Эдит. - Мне нравится смотреть и слушать все прекрасное. Я рада, что вам тоже понравилось. Скоро вы станете знатоком европейского искусства.
Когда они оказались перед автомобилем, Карим улыбнулся Эдит, своими поразительно горячими руками прикоснулся к ее замерзшему на холодном ветру лицу и осторожно поцеловал в губы.
- Спасибо, Эдит.
Потом Эдит уехала. Она вела машину привычной дорогой, но почему-то у нее дрожали руки, и она едва не врезалась в трамвай.
Девятого января в Женеве государственный секретарь США Джеймс Бейкер встретился с иракским министром иностранных дел Тариком Азизом. Встреча оказалась недолгой, а беседа проходила в далеко не дружественном тоне. На встрече присутствовал переводчик, хотя Тарик Азиз владел английским в достаточной мере, чтобы хорошо понять американца, который говорил медленно и четко. Суть его сообщения была проста:
- Я уполномочен информировать вас и президента Хуссейна, что если в ходе конфликтов, которые могут возникнуть между нашими странами, правительство Ирака решится использовать запрещенные международным сообществом боевые отравляющие вещества, то моя страна прибегнет к ядерному оружию. Короче говоря, мы сбросим ядерную бомбу на Багдад.
Коренастый седой иракец отлично понял, что сказал Бейкер, но долго не мог поверить своим ушам. Во-первых, ни один здравомыслящий человек не осмелится передать раису такую ничем не прикрытую угрозу. Саддам, как древние вавилонские цари, имел обыкновение вымещать свою злобу на том, кто принес недобрую весть.
Во-вторых, он не был уверен, что американец говорит серьезно. Ведь радиоактивные осадки, эти неизбежные последствия ядерного взрыва, выпадут не только на Багдад? Будет опустошена половина Среднего Востока, не так ли?
Тарик Азиз полетел в Багдад в смятении. В Женеве он так и не узнал по меньшей мере трех вещей.
Во-первых, что современное так называемое тактическое ядерное оружие, как небо от земли, отличается от бомбы, сброшенной на Хиросиму в 1945 году. Новые бомбы недаром называли «чистыми»: хотя их тепловой эффект и взрывная мощь остались на прежнем уровне, выбрасываемые при взрыве радиоактивные осадки имеют чрезвычайно малое время жизни.
Во-вторых, что в трюме линейного корабля «Висконсин», стоявшего в Персидском заливе и поддерживаемого линкором «Миссури», были установлены три сверхпрочных контейнера из стали и железобетона. Даже если корабль пойдет ко дну, то эти контейнеры не разрушатся и за десять тысяч лет. В них лежали три крылатых ракеты типа «томагавк»; американцы надеялись, что их не придется пускать в ход никогда.
В-третьих, что государственный секретарь США совсем не шутил.
Темной южной ночью генерал Питер де ла Бильер прогуливался по пустыне. Его сопровождали лишь поскрипывание песка под ботинками и собственные беспокойные мысли.
Вкусы профессионального солдата, участника многих сражений, были предельно аскетичны. Ему не доставляла удовольствия роскошь больших городов, он чувствовал себя легко и непринужденно лишь в военных лагерях и на позициях своих войск, в компании таких же солдат, как и он сам. Подобно многим его предшественникам, ему нравилась аравийская пустыня с ее бескрайними просторами, испепеляющей жарой, а больше всего - с ее благословенной тишиной.
Вечером он приехал на передовые позиции; такую роскошь он позволял себе всякий раз, как только представлялась возможность. Потом генерал ушел из лагеря святого Патрика, и за его спиной остались укрытые маскировочными сетями танки «челленджер», которые напоминали прильнувших к земле животных, терпеливо ждущих своего часа, и расположившиеся под машинами танкисты, которые готовили ужин.
Будучи близким другом генерала Шварцкопфа и непременным участником всех самых секретных совещаний, генерал де ла Бильер знал, что война неизбежна. Оставалось меньше недели до назначенного ООН дня, а пока не было видно ни малейшего намека на то, что Саддам Хуссейн собирается уйти из Кувейта.
Той звездной ночью в аравийской пустыне британскому генералу не давала покоя мысль о том, что он не может понять мотиваций багдадского тирана. Как истинный солдат, де ла Бильер всегда пытался понять своего врага, его тактику, его стратегические замыслы, проникнуть в ход его мыслей, в его намерения.
К самому багдадскому диктатору генерал не испытывал никаких чувств, кроме презрения. Его возмущали практикуемые Саддамом бесчисленные убийства, пытки, настоящий геноцид; подобным фактам не было конца. Саддам никогда не был солдатом, немногим талантливым иракским военачальникам он не давал никакой свободы действий, а лучших из них расстрелял.
Но главное было в другом: Саддам Хуссейн, очевидно, единолично принимал все самые важные политические и военные решения, и все эти решения казались абсолютно бессмысленными.
Для вторжения в Кувейт он выбрал неудачное время, а для оправдания своей агрессии нашел неудачный повод. Потом Саддам сам упустил возможность убедить своих соседей-арабов, что он готов к дипломатическим путям решения кризиса, что он способен прислушиваться к голосу разума и что кризис может быть преодолен посредством переговоров между одними лишь арабскими странами. Не упусти Саддам такую возможность, он вполне мог бы рассчитывать на то, что арабская нефть и дальше будет течь рекой, а конференция арабских стран затянется на годы, и Запад постепенно утратит к ней всякий интерес.
Лишь собственная глупость Саддама не позволила ему изолировать Запад от решения кувейтской проблемы, а после того как стали общеизвестны жестокости оккупационных войск в Кувейте, после попытки использовать западных заложников в качестве человеческого щита сам Ирак оказался в полной изоляции.
В первые дни войны богатейшие нефтяные месторождения на северо-востоке Саудовской Аравии были практически беззащитны, но Саддам не решился перейти кувейтско-саудовскую границу. При разумной стратегии гигантская армия Саддама могла бы дойти даже До Эр-Рияда; тогда он мог бы диктовать свои условия. Он этого не сделал, а тем временем был воздвигнут «Щит в пустыне». Саддам же терпел одно моральное поражение за другим.
Возможно, Саддам был ловким бандитом, но в вопросах политической и военной стратегии он оставался полным профаном. Неужели, размышлял генерал, человек может быть настолько глуп, настолько недальновиден?
Даже перед лицом нависшей над Ираком угрозы воздушного удара невиданной силы каждый его шаг, и политический и военный, был ошибкой. Может, он не представлял, какой силы удар обрушится с небес на Ирак? Может, он действительно не понимал, что авиация коалиции за пять недель нанесет такой ущерб его армии, какой не удастся восполнить и за десять лет?
Генерал остановился и повернулся лицом к северу. Ночь была безлунной, но в пустыне звезды светят так ярко, что даже в их свете хорошо видны очертания предметов. За ровной полосой песка начинался лабиринт песчаных стен, противотанковых рвов, минных полей, проволочных заграждений, канав - всего того, что составляло передовую линию обороны иракской армии, через которую американские саперы скоро проложат проходы для «челленджеров».
И все же у багдадского тирана был один козырь, о котором знал и которого боялся британский генерал. Саддам мог в последний момент уйти из Кувейта.
Время работало не на союзников, а на Ирак. Пятнадцатого марта у мусульман начинался рамазан. В течение месяца от восхода солнца до его заката правоверный мусульманин не может осквернять свои уста ни пищей, ни водой. Есть и пить разрешено только по ночам. Мусульманская армия во время рамазана практически небоеспособна.
После 15 апреля пустыня превратится в ад, где даже в тени температура будет подниматься до пятидесяти пяти градусов. Тогда станут особенно слышны голоса тех, кто уже сегодня требует возвращения американских солдат домой; к лету будет невозможно противостоять протестам в США и неудобствам жизни в раскаленной пустыне. Союзникам придется вывести свои войска, а ввести их в Саудовскую Аравию еще раз будет неизмеримо труднее. Антииракскую коалицию можно создать только один раз.
Следовательно, к 15 марта война должна быть закончена. Наземные военные действия планировалось завершить за двадцать дней. Значит, они должны начаться - если они вообще начнутся - не позднее 23 февраля. Но до этого Чаку Хорнеру нужно тридцать пять дней на воздушную войну, чтобы подавить иракскую систему обороны: все эти орудия, машины, ракеты, сооружения и воинские части. Семнадцатое января - последняя реальная дата начала воздушной войны.
Но предположим, что Саддам сам уйдет из Кувейта, что будет тогда? Тогда он оставит полумиллионную армию союзников в дураках, она окажется не у дел, ей некуда будет идти - только вернуться домой. Однако, судя по всему, Саддам тверд в своем решении: он не выведет свои дивизии.
Что на уме у этого параноика, в который раз спрашивал себя генерал. Может быть, он ждет, что на него снизойдет чудесное откровение, которое поможет ему сокрушить врагов и отпраздновать победу?
С той стороны, где находился лагерь танкистов, до генерала донесся крик. Он обернулся. Его звал ужинать Артур Динаро, командир ирландского полка королевских гусар. Когда наступит тот день, танк веселого и гостеприимного, высокого и сильного Артура Динаро первым пойдет по проложенному саперами пути.
Генерал улыбнулся и повернул назад. Будет приятно, сидя на песке, поболтать с танкистами, черпая из котелка тушеную фасоль, при свете костра слушать вялый гнусавый выговор ланкаширцев, раскатистый картавый акцент гемпширцев, мягкий ирландский говорок, посмеяться над шутками и розыгрышами, над грубым языком тех, кто привык говорить без обиняков, но с изрядной толикой английского юмора.
Боже, покарай того параноика, что сидит в своем дворце на севере. На что он, черт его возьми, надеется?
Глава 14
Британский генерал нашел бы ответ на свой недоуменный вопрос, если бы проник на секретный завод, построенный на восьмидесятифутовой глубине в центре иракской пустыни, и увидел бы там устройство, которое лежало под лампами дневного света на обитой войлоком тележке.
Инженер в последний раз провел полировальной пастой по и без того идеально гладкой поверхности устройства и поспешно отошел в сторону. Дверь распахнулась, и в комнату вошли пятеро мужчин. Два вооруженных охранника из Амн-аль-Хасса, личной охраны президента, тут же закрыли за ними дверь.
Четверо посетителей почтительно смотрели на того, кто стоял в центре. Он был в своей обычной военной форме, начищенных до блеска черных ботинках из телячьей кожи; с зеленым хлопчатобумажным шейным платком, прикрывавшим грудь под курткой. На его поясном ремне висел неизменный пистолет.
Один из четырех был его личным телохранителем. Он не отходил от босса ни на шаг даже здесь, где в поисках сокрытого оружия всех посетителей обыскивали пять раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Когда подали кофе, Карим наклонился и накрыл своей ладонью ее руку. Эдит была в смятении, она поспешно оглянулась по сторонам - а вдруг кто-то заметил такое бесстыдство. Но никому не было до них дела. Она убрала свою руку, но медленно, нерешительно.
К концу недели они посетили все четыре запланированные Эдит сокровищницы культуры. После проведенного в «Мюзикферайне» вечера, когда они шли по темной, холодной улице к ее автомобилю, он снова взял ее за руку. На этот раз Эдит не возражала, чувствуя, как сквозь ткань перчатки ей передается его тепло.
- Вы слишком любезны, уделяя мне столько времени, - серьезным тоном сказал Карим. - Уверен, все это вам неинтересно.
- О нет, что вы, совсем наоборот, - горячо возразила Эдит. - Мне нравится смотреть и слушать все прекрасное. Я рада, что вам тоже понравилось. Скоро вы станете знатоком европейского искусства.
Когда они оказались перед автомобилем, Карим улыбнулся Эдит, своими поразительно горячими руками прикоснулся к ее замерзшему на холодном ветру лицу и осторожно поцеловал в губы.
- Спасибо, Эдит.
Потом Эдит уехала. Она вела машину привычной дорогой, но почему-то у нее дрожали руки, и она едва не врезалась в трамвай.
Девятого января в Женеве государственный секретарь США Джеймс Бейкер встретился с иракским министром иностранных дел Тариком Азизом. Встреча оказалась недолгой, а беседа проходила в далеко не дружественном тоне. На встрече присутствовал переводчик, хотя Тарик Азиз владел английским в достаточной мере, чтобы хорошо понять американца, который говорил медленно и четко. Суть его сообщения была проста:
- Я уполномочен информировать вас и президента Хуссейна, что если в ходе конфликтов, которые могут возникнуть между нашими странами, правительство Ирака решится использовать запрещенные международным сообществом боевые отравляющие вещества, то моя страна прибегнет к ядерному оружию. Короче говоря, мы сбросим ядерную бомбу на Багдад.
Коренастый седой иракец отлично понял, что сказал Бейкер, но долго не мог поверить своим ушам. Во-первых, ни один здравомыслящий человек не осмелится передать раису такую ничем не прикрытую угрозу. Саддам, как древние вавилонские цари, имел обыкновение вымещать свою злобу на том, кто принес недобрую весть.
Во-вторых, он не был уверен, что американец говорит серьезно. Ведь радиоактивные осадки, эти неизбежные последствия ядерного взрыва, выпадут не только на Багдад? Будет опустошена половина Среднего Востока, не так ли?
Тарик Азиз полетел в Багдад в смятении. В Женеве он так и не узнал по меньшей мере трех вещей.
Во-первых, что современное так называемое тактическое ядерное оружие, как небо от земли, отличается от бомбы, сброшенной на Хиросиму в 1945 году. Новые бомбы недаром называли «чистыми»: хотя их тепловой эффект и взрывная мощь остались на прежнем уровне, выбрасываемые при взрыве радиоактивные осадки имеют чрезвычайно малое время жизни.
Во-вторых, что в трюме линейного корабля «Висконсин», стоявшего в Персидском заливе и поддерживаемого линкором «Миссури», были установлены три сверхпрочных контейнера из стали и железобетона. Даже если корабль пойдет ко дну, то эти контейнеры не разрушатся и за десять тысяч лет. В них лежали три крылатых ракеты типа «томагавк»; американцы надеялись, что их не придется пускать в ход никогда.
В-третьих, что государственный секретарь США совсем не шутил.
Темной южной ночью генерал Питер де ла Бильер прогуливался по пустыне. Его сопровождали лишь поскрипывание песка под ботинками и собственные беспокойные мысли.
Вкусы профессионального солдата, участника многих сражений, были предельно аскетичны. Ему не доставляла удовольствия роскошь больших городов, он чувствовал себя легко и непринужденно лишь в военных лагерях и на позициях своих войск, в компании таких же солдат, как и он сам. Подобно многим его предшественникам, ему нравилась аравийская пустыня с ее бескрайними просторами, испепеляющей жарой, а больше всего - с ее благословенной тишиной.
Вечером он приехал на передовые позиции; такую роскошь он позволял себе всякий раз, как только представлялась возможность. Потом генерал ушел из лагеря святого Патрика, и за его спиной остались укрытые маскировочными сетями танки «челленджер», которые напоминали прильнувших к земле животных, терпеливо ждущих своего часа, и расположившиеся под машинами танкисты, которые готовили ужин.
Будучи близким другом генерала Шварцкопфа и непременным участником всех самых секретных совещаний, генерал де ла Бильер знал, что война неизбежна. Оставалось меньше недели до назначенного ООН дня, а пока не было видно ни малейшего намека на то, что Саддам Хуссейн собирается уйти из Кувейта.
Той звездной ночью в аравийской пустыне британскому генералу не давала покоя мысль о том, что он не может понять мотиваций багдадского тирана. Как истинный солдат, де ла Бильер всегда пытался понять своего врага, его тактику, его стратегические замыслы, проникнуть в ход его мыслей, в его намерения.
К самому багдадскому диктатору генерал не испытывал никаких чувств, кроме презрения. Его возмущали практикуемые Саддамом бесчисленные убийства, пытки, настоящий геноцид; подобным фактам не было конца. Саддам никогда не был солдатом, немногим талантливым иракским военачальникам он не давал никакой свободы действий, а лучших из них расстрелял.
Но главное было в другом: Саддам Хуссейн, очевидно, единолично принимал все самые важные политические и военные решения, и все эти решения казались абсолютно бессмысленными.
Для вторжения в Кувейт он выбрал неудачное время, а для оправдания своей агрессии нашел неудачный повод. Потом Саддам сам упустил возможность убедить своих соседей-арабов, что он готов к дипломатическим путям решения кризиса, что он способен прислушиваться к голосу разума и что кризис может быть преодолен посредством переговоров между одними лишь арабскими странами. Не упусти Саддам такую возможность, он вполне мог бы рассчитывать на то, что арабская нефть и дальше будет течь рекой, а конференция арабских стран затянется на годы, и Запад постепенно утратит к ней всякий интерес.
Лишь собственная глупость Саддама не позволила ему изолировать Запад от решения кувейтской проблемы, а после того как стали общеизвестны жестокости оккупационных войск в Кувейте, после попытки использовать западных заложников в качестве человеческого щита сам Ирак оказался в полной изоляции.
В первые дни войны богатейшие нефтяные месторождения на северо-востоке Саудовской Аравии были практически беззащитны, но Саддам не решился перейти кувейтско-саудовскую границу. При разумной стратегии гигантская армия Саддама могла бы дойти даже До Эр-Рияда; тогда он мог бы диктовать свои условия. Он этого не сделал, а тем временем был воздвигнут «Щит в пустыне». Саддам же терпел одно моральное поражение за другим.
Возможно, Саддам был ловким бандитом, но в вопросах политической и военной стратегии он оставался полным профаном. Неужели, размышлял генерал, человек может быть настолько глуп, настолько недальновиден?
Даже перед лицом нависшей над Ираком угрозы воздушного удара невиданной силы каждый его шаг, и политический и военный, был ошибкой. Может, он не представлял, какой силы удар обрушится с небес на Ирак? Может, он действительно не понимал, что авиация коалиции за пять недель нанесет такой ущерб его армии, какой не удастся восполнить и за десять лет?
Генерал остановился и повернулся лицом к северу. Ночь была безлунной, но в пустыне звезды светят так ярко, что даже в их свете хорошо видны очертания предметов. За ровной полосой песка начинался лабиринт песчаных стен, противотанковых рвов, минных полей, проволочных заграждений, канав - всего того, что составляло передовую линию обороны иракской армии, через которую американские саперы скоро проложат проходы для «челленджеров».
И все же у багдадского тирана был один козырь, о котором знал и которого боялся британский генерал. Саддам мог в последний момент уйти из Кувейта.
Время работало не на союзников, а на Ирак. Пятнадцатого марта у мусульман начинался рамазан. В течение месяца от восхода солнца до его заката правоверный мусульманин не может осквернять свои уста ни пищей, ни водой. Есть и пить разрешено только по ночам. Мусульманская армия во время рамазана практически небоеспособна.
После 15 апреля пустыня превратится в ад, где даже в тени температура будет подниматься до пятидесяти пяти градусов. Тогда станут особенно слышны голоса тех, кто уже сегодня требует возвращения американских солдат домой; к лету будет невозможно противостоять протестам в США и неудобствам жизни в раскаленной пустыне. Союзникам придется вывести свои войска, а ввести их в Саудовскую Аравию еще раз будет неизмеримо труднее. Антииракскую коалицию можно создать только один раз.
Следовательно, к 15 марта война должна быть закончена. Наземные военные действия планировалось завершить за двадцать дней. Значит, они должны начаться - если они вообще начнутся - не позднее 23 февраля. Но до этого Чаку Хорнеру нужно тридцать пять дней на воздушную войну, чтобы подавить иракскую систему обороны: все эти орудия, машины, ракеты, сооружения и воинские части. Семнадцатое января - последняя реальная дата начала воздушной войны.
Но предположим, что Саддам сам уйдет из Кувейта, что будет тогда? Тогда он оставит полумиллионную армию союзников в дураках, она окажется не у дел, ей некуда будет идти - только вернуться домой. Однако, судя по всему, Саддам тверд в своем решении: он не выведет свои дивизии.
Что на уме у этого параноика, в который раз спрашивал себя генерал. Может быть, он ждет, что на него снизойдет чудесное откровение, которое поможет ему сокрушить врагов и отпраздновать победу?
С той стороны, где находился лагерь танкистов, до генерала донесся крик. Он обернулся. Его звал ужинать Артур Динаро, командир ирландского полка королевских гусар. Когда наступит тот день, танк веселого и гостеприимного, высокого и сильного Артура Динаро первым пойдет по проложенному саперами пути.
Генерал улыбнулся и повернул назад. Будет приятно, сидя на песке, поболтать с танкистами, черпая из котелка тушеную фасоль, при свете костра слушать вялый гнусавый выговор ланкаширцев, раскатистый картавый акцент гемпширцев, мягкий ирландский говорок, посмеяться над шутками и розыгрышами, над грубым языком тех, кто привык говорить без обиняков, но с изрядной толикой английского юмора.
Боже, покарай того параноика, что сидит в своем дворце на севере. На что он, черт его возьми, надеется?
Глава 14
Британский генерал нашел бы ответ на свой недоуменный вопрос, если бы проник на секретный завод, построенный на восьмидесятифутовой глубине в центре иракской пустыни, и увидел бы там устройство, которое лежало под лампами дневного света на обитой войлоком тележке.
Инженер в последний раз провел полировальной пастой по и без того идеально гладкой поверхности устройства и поспешно отошел в сторону. Дверь распахнулась, и в комнату вошли пятеро мужчин. Два вооруженных охранника из Амн-аль-Хасса, личной охраны президента, тут же закрыли за ними дверь.
Четверо посетителей почтительно смотрели на того, кто стоял в центре. Он был в своей обычной военной форме, начищенных до блеска черных ботинках из телячьей кожи; с зеленым хлопчатобумажным шейным платком, прикрывавшим грудь под курткой. На его поясном ремне висел неизменный пистолет.
Один из четырех был его личным телохранителем. Он не отходил от босса ни на шаг даже здесь, где в поисках сокрытого оружия всех посетителей обыскивали пять раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111