ИСТЕЦ. Прими ж от нас… Корабельников золотых полновесных, счетом тридцать…
Вносят золотые монеты на серебряном блюде.
Зуб рыбий!
Вносят моржовый клык.
Поставов рудожелтого сукна, счетом десять… Сороков соболей, счетом пять… Ковш с жемчугом речным… Рог, чтобы пить, окован серебром…
В то время как оглашаются и вносятся дары, появляется Упадыш и знаком отзывает в сторону Захария и Назария.
УПАДЫШ. Борецкий Феодор вернулся в ночь. С обозами. Из Двинских мест. Час сей будет. Откуда знаю – от вечевого пристава, он нес ему указ сюда явиться. Ему и Марфе.
ЗАХАРИЙ. То нам и без тебя ведомо. Успешен был надзор?
УПАДЫШ. Вельми.
ЗАХАРИЙ. И что?
УПАДЫШ. Ничто.
ЗАХАРИЙ. Сношения с Литвой? Хотя б попытки?
УПАДЫШ. Ни единой.
ЗАХАРИЙ. Посланье грамот в Литву с оказией иль с нарочным?
УПАДЫШ. Тож не было.
НАЗАРИЙ. Да верно ль все?
УПАДЫШ. Мой человек был средь его людей. Не упускал из глаз на час единый. Изволь расчет за службу.
НАЗАРИЙ. Сполна получишь. (Заметил, что к ним приближается Брадатый.) Пока годи.
Упадыш отходит.
ЗАХАРИЙ (Брадатому). Борецкого вели изъять из списка изменников. Он не замечен в сношениях с Литвой.
БРАДАТЫЙ. Вот так! Взять и изъять? Добро! Так не замешан иль не замечен?
НАЗАРИЙ. Не уличен. Но коль нужда – свидетель уличит. (Подзывает Упадыша.) Вот свидетель.
УПАДЫШ. Да, я свидетель.
БРАДАТЫЙ. Чему?
УПАДЫШ. Всему!
БРАДАТЫЙ. Свидетельства сии! Чуть повелят Софией новгородской в них присягнуть, так тотчас на попятный!.. Радения не зрю, бояре!.. (Возвращается в приближение к Иоанну.)
ИСТЕЦ (завершая перечень даров). А тако же двух ловчих соколов прими и меру ягод винных!
ИОАНН. Являю вам, купцам новугородским, свою приязнь за верность!
Истец и дарители с поклонами отдаляются. Появляется Марфа. С ней Федор. Явление Марфы производит впечатление на всех присутствующих, не укрывшееся от Иоанна.
ХОЛМСКИЙ. Се Марфа, посадница. Посадника Борецкого вдова.
ИОАНН. А! Вот, значит, какова!.. Продолжим дело.
БРАДАТЫЙ. Бьют тебе челом, государь, жители улицы Славской и улицы Никитиной на разбой, учиненный посадником Васильем Ананьиным со товарищи. Наехав на те улицы, они многих перебили и переграбили, а иных до смерти убили. Вина доказаны многими свидетелями неложными. На пеню речено, что то дело их, новугородское, свои счеты меж ними, и к тому тебе, государь, касательства иметь не должно.
ИОАНН. Вот как! Разбой, а мне не должно?
Неожиданный шум. Появляется Гробовщик. Одной рукой он волочет подростка-оборвыша, а другой вздымает плотницкий инструмент.
ГРОБОВЩИК. Великий государь! Терпеть нет больше сил! Доколь у нас в Великом Новуграде разбою всякому и озорству цвести?! Вот, лишь на миг присмотр ослабил, как сей поганец инструмент исхитил и еле пойман быв! Сей случай мал, но я к тому привел, что таково у нас! Добро бы тать в нощи разор творил! Ан ино, вот такие озоруют! И коли так пойдет, к чему придем?
ИОАНН. Не диво. Коль посадники в разбое греха не видят, что ж иным? На что ему строгало?
ГРОБОВЩИК. Продать за деньгу. Или сменять на хлеб.
ИОАНН. О чем гласит закон?
БРАДАТЫЙ. Закон гласит: «А буде кто уличен в воровстве, отсече тому длань, коей деяние учинено».
ИОАНН. Какою дланье строгало схвачено?
ГРОБОВЩИК. Правшей. Одначе, государь, я за затем…
ИОАНН. Ту и отсечь. Исполнить.
ХОЛМСКИЙ. Стража!
Стражники берут ничего не понимающего Оборвыша и ведут к Палачу.
МАРФА. Остановитесь! (Иоанну.) От глада ж то! И он же несмышлен!
ИОАНН. В законе есть изъятья?
БРАДАТЫЙ. Нет, государь. Для малых и больших, для гладных и иных, для нищих и бояр – закон един.
ИОАНН. И он превыше нас!
ПАЛАЧ (сыну). Трудись, нехитро дело.
СЫН. Но, отче…
ПАЛАЧ. Да ты в своем уме? Коли палач государя указы почтет сомненью подвергать, что с Русью станет!.. (С Оборвышем и сыном уходит.)
ИОАНН. По челобитью таково решенье: виновных в узы взять! А также за измену, за связь с Литвой железом оковать и так в Москву отправить (по списку). Лощинского Богдана и Ивана. Тож Афанасьева Елевферья. Тож Борецкого Феодора.
МАРТФА. Нет! Непричастен он! (Загораживает сына от стражи.) Великий князь, клянусь Софией, невинен он! На что тебе мой сын? Молю о милосердье! Неповинен!
Стук топора и тотчас рвущий душу, исполненный ужаса и муки крик Оборвыша.
ФЕДОР (освобождается из рук матери и предстает перед Иоанном). Причастен ко всему! Во все виновен! Клянусь Святой Софией новгородской, душою был всегда со всеми, кто чаял пасть тебе забить железом, московский лютый волк! Виновен в том, что много говорил, да мало делал, и подлую таил в душе надежду, что сам собой народ наш пробудится и близкую беду свою прозрит. Очнись же, Новоград! Тщетны потуги задобрить злого хищника дарами, лишь алчь его тем распалится пуще! Не утешеет волк, покуда все стадо не вырежет! Помните о том!
ИОАНН. Взять дерзкого!
Стража схватывает Федора.
ИОАНН. Тем суд наш завершен! (В сопровождении Брадатого удаляется.)
ФЕДОР. Прости мне, мати. И благослови!
МАРФА. Прости и ты. Благословенен будь!
По знаку Холмского Федора уводят.
МАРФА (бросаясь вслед). Мой Федор! Мальчик мой! Сынок!
Ее удерживают. Народ начинает расходиться.
ИСТЕЦ (Гробовщику). Добро ж тебе строгать твоим строгалом!
ГРОБОВЩИК (валясь на колени). Прости меня, народ новогородский! Убивец я! Не ведал, что творю! Убивец окаянный я! Убивец!..
Судное место пустеет. Остаются лишь Захарий Овин и Назарий.
ЗАХАРИЙ. Как мыслишь обо всем?
НАЗАРИЙ. Да как и ты. В одном лишь нет сомненья. Коль Иоанн решился в Москву отправить бояр новогородских из первейших…
ЗАХАРИЙ. То нарушенье крестного обета: новогородец судится в Новгороде новгородским судам.
НАЗАРИЙ. Так, нарушенье. Отчего? Оплошка?
ЗАХАРИЙ. Кака оплошка! Тут наперед расчислен каждый шаг!
Появляются Палач с сыном.
ПАЛАЧ. Покойно почивать, честны бояре! А завтра новый день и новые труды. Кормилец не оставит без прибытка, наш Иоанн, благословенный Богом, великий Государь всея Руси! (Уходят.)
ЗАХАРИЙ. Всея Руси. Вот то, чего он жаждет.
НАЗАРИЙ. Всея Руси…
ЗАХАРИЙ. Да, так. Всея Руси!..
ОТРОК. «То быв числа 25-го, месяца ноября, а уже на другой день владыка и посадники явились в великокняжеский дворец, с видом великой скорби моля Иоанна отдать заключенных бояр на поруки. Нет, ответствовал Иоанн. Он отправил бояр в Москву, там судимы они были его судом и сосланы в заточение. Весть сия, дошед до Новограда, усилила в народе великую смуту, и недоставало лишь искры, чтоб вспыхнуть пожару бунта. Искра та не промедлила появленьем…»
Картина седьмая
По-прежнему безвиден и тих стоял дом Марфы на берегу Волхова, но уже иная, не похожая на бывшую жизнь билась в стенах его. По ночам за плотно закрытыми ставнями слышались многие голоса, скакали гонцы, прячась в покрове ночи, в Волхов соскальзывали быстрые елы и причаливали другие. Дом окружен был скрытой, но сильной охраной, и всякий, кто приближался к нему, бывал задержан и подвержен пристрастному допросу.
В один из зимних вечеров, год спустя после того, как Иоанн, свершив свой суд, возвратился в Москву с обозом золота, серебра и обильных новгородских даров, внимание Марфы, сидевшей за составлением грамоты, было отвлечено бряцаньем оружия и громкими голосами. Вошел слуга.
СЛУГА. Боярыня, незваный гость. Сказал, тебе откроется.
МАРФА. Впустить.
Гость сбрасывает прикрывавший лицо капюшон.
МАРФА. О Боже!.. Нет!.. Станислав?!
СТАНИСЛАВ. Вельможна пани!
МАРФА (слуге). Оставь нас.
Слуга выходит.
Станислав!
СТАНИСЛАВ. Марфа!
МАРФА. Возможно ль? Ужель и верно ты? Седой. И этот шрам. Шесть долгих лет! Я думала, тебя давно убили. И ставила свечу за упокой.
СТАНИСЛАВ. Я ранен был. Потом отправлен в ссылку.
МАРФА. Как, в ссылку? Ты, верный рыцарь Казимира, ему ближайший друг?
СТАНИСЛАВ. То в прошлом все. Когда из забытья смертельного восстал и мне сказали, что за беда пришла к вам на Шелони… про казнь Димитрия тогда же я узнал… прилюдно Казимиру я бросил обвинение в бесчестье. Он занят был войной, но хоть бы полк он должен был послать. Хотя бы отряд – во исполненье с вами договора! Он не стерпел…
МАРФА. Станислав… Боже! Ты ли?
СТАНИСЛАВ. Я, пани Марфа. Я, моя кролева!..
Молчат. И, может быть, слышат старинный клавесин – издалека, из самой глубины минувших лет.
СТАНИСЛАВ. И вот, опала снята стараньями моих друзей… Вновь зван на службу, но отверг служенье.
МАРФА. Но как ты здесь? Откуда? Для чего?
СТАНИСЛАВ. Как – долог разговор, на то нам будет время, коль даст Господь. Я прибыл за тобой.
МАРФА. За мной?
СТАНИСЛАВ. Да, за тобой. Готово все для верного проезда. Возьми Василья, внука. И невестку. И домочадцев из тебе ближайших. Через три дня пересечем мы Вислу. Мой замок ждет тебя. В дубравах пышных стоит он вдалеке от злых ветров, что над моей и над твоей землею свищут.
МАРФА. И что нам делать в нем?
СТАНИСЛАВ. Век доживать. Не молоды мы, Марфа. Так не грешно ли каждый Божий день, дарованный Господним провиденьем, нам тратить на тщету? Раденье наше не нужно никому. И кроме злой хулы при пораженье иль зависти и злобы при успехе, не принесет нам боле ничего.
МАРФА. Как любы сердцу все твои слова! В душе моей зима и озлобленье. И несть весны.
СТАНИСЛАВ. Нас ждет весна. И лето. И осень златая. А коль придет зима, душою обогреем мы друг друга. Скажи же «да», моя вельможна пани!
Вновь клавесин.
МАРФА. Ты слышишь ли? «Да, да!» – кричит душа. И «нет» ей отвечают ум и сердце. Не знаешь ты всего. Мой Федор сослан в оковах…
СТАНИСЛАВ. В Муром.
МАРФА. Да, он в Муроме.
СТАНИСЛАВ. Был. Теперь – у Бога.
МАРФА. Стой! Что ты говоришь?!
СТАНИСЛАВ. У Бога, Марфа.
МАРФА. Нет! Врешь! Продажный польский пес! Подослан ты! Эй, стража!
Врываются вооруженные стражники.
МАРФА. Схватить его! Подослан он! Пытать! Пока не скажет: кем и зачем!
СТАНИСЛАВ. Я не подослан, Марфа. И это знаешь ты.
МАРФА. Ступайте все.
Стража удаляется.
МАРФА. Когда?.. Нет, я скажу сама: недели с три назад?
СТАНИСЛАВ. Да, так.
МАРФА. Недели с три… Как тосковало сердце! Как томилась смертельной мукой вещая душа!.. Мой Федор! Мальчик мой! Кровинушка моя! Мой Федор!.. Убит?
СТАНИСЛАВ. Зачах.
МАРФА. Убит, убит! Задушен воздухом неволи! Убийцы подлые, будь прокляты навек!.. Все говори. В подробностях пристрастных. Хочу знать все!
СТАНИСЛАВ. Когда проведал я о заточенье Федора и ссылке в Муром…
МАРФА. Проведал как?
СТАНИСЛАВ. При дворе Казимира следят с великим тщаньем за каждым шагом явным Иоанна и послами тайными его. Давно уж внятно: ищет повод он, чтобы покончить с Новоградом вольным. Хоть ваши вольности утеснены, все мало. Не упокоит Иоанн себя, пока свободных новгородских граждан не обратит в своих холопов верных.
МАРФА. В холопов верных. Верен ли холоп?
СТАНИСЛАВ. Изрек не то. В холопов подлых – так. К тому сейчас благоприятно время. Орда усмирена и крымский хан утишен. Казимеж наш преславный Ягеллончик Ливонию воюет, не до вас. На Псков у вас надежды тоже мало.
МАРФА. То верно?
СТАНИСЛАВ. Верно. Иоанна ненавидя, они себя обезопасить тщатся не ратью, но сребром. И как шесть лет назад вас предали, так ныне предадут.
МАРФА. Я думала о том… (Берет грамоту и сжигает ее на свече.) Итак, прознав о ссылке Феодора…
СТАНИСЛАВ. Готовить начал тотчас я побег.
МАРФА. Безумец ты! Из Мурома глухого побег? Возможно ли о том хотя б помыслить!
СТЕНИСЛАВ. Чем Русь плоха? В ней ничего нельзя. Чем хороша? В ней можно все. За деньги. Я злата не жалел. И близок был успех. Лишь ждали, чтобы лед сковал покрепче реки. Господь открыл ему дорогу раньше в рай, чем к Висле… Вот все, что привезли мне… (Подает ладанку.)
МАРФА. Его! Его!..
СТАНИСЛАВ. Часы идут. Пора в дорогу, Марфа. Неблизок путь и неспокоен край. Еще у нас с тобою будет время его отплакать и отпеть.
МАРФА. Обрядом вашим?
СТАНИСЛАВ. Обряды разные, но Бог для всех един. Не о себе задумайся, о внуке.
1 2 3 4 5 6 7