Пинали?
–Да, как обычно у нас.
Поджав ноги, Розита просидела в яме на земляном полу 12 суток. Солдат, который охранял яму, как-то ночью сжалился – бросил кусок паласа.
–Я подложила под себя. Солдат – он же человек, – шевелит губами Розита.
«Ее» яма была неглубокая. Метр двадцать, не больше. Без крыши, но распрямиться невозможно: сверху положены бревна. Так что 12 суток – на корточках или сидя на том паласе. И это зимой! За все это время Розите так и не предъявили никакого обвинения, хотя трижды водили на допросы. Молодые офицеры, годящиеся ей в сыновья и представившиеся сотрудниками ФСБ, надевали Розите «детские варежки на резинке»: на пальцы одной руки – один конец оголенных проводов, на пальцы другой – их другой конец. А сами провода перекинуты через шею, сзади.
–Да, я очень кричала, когда ток пускали. Но все остальное вытерпела молча. Боялась еще больше их раздразнить.
Фээсбэшники приговаривали: «Плохо танцуешь. Подбавить надо», – именуя «танцами» конвульсии Розитиного тела. И подбавляли.
–А что они хотели?
–Они ничего не спрашивали.
Тем временем родственники Розиты через посредников получили от тех же офицеров задание: искать деньги на выкуп. Им объяснили: надо спешить – Розита плохо переносит яму, может не выдержать. Сначала военные запросили сумму, о которой сельчане (деньги на выкуп тут теперь принято собирать всем миром) сказали так: даже если продать все село, все равно не расплатиться. Военные, на удивление, оказались сговорчивыми и снизили сумму в десяток раз. Деньги привезли, и Розита, еле переставляя ноги, грязная и немытая, вышла на свободу, к полковому КПП. И упала на руки детям.
Самое время подвести промежуточную черту: на территории военной части, расположенной на окраине селения Хотгуни Веденского района, где дислоцируются 45-й воздушно-десантный и 119-й парашютно-десантный полки Министерства обороны, а также подразделения МВД, Минюста и ФСБ, существует концентрационный лагерь. С коммерческим уклоном.
Картинка вторая: воспитатель хрюшек
Командир 45-го полка Алексей Романов – очень интересный и волевой человек. Полковник прошел Афганистан и «первую» Чечню. Как большинство офицеров, воюющих на «второй», он костерит войну, думает вслух о своих детях, вечно растущих безотцовщиной, и готов закончить «вторую чеченскую» сразу – она ему надоела нешуточно. Ну а пока, в конце февраля 2001 года, накануне Дня защитника Отечества, мы гуляем по полку. Командир показывает столовую – вполне симпатичную для полевых условий. Ведет на склад, забитый тушенкой и всякой прочей снедью, что, по его мнению, полностью исключает стремление вверенных ему военнослужащих воровать у жителей скот.
Так и добираемся до главного – командир показывает ямы, куда после «зачисток» швыряют чеченцев. Полковник заботлив: он придерживает под локоток, чтобы я не свалилась по грязи на шестиметровую глубину. Яма выглядит точно так, как ее описывали многочисленные сидевшие в ней люди. Примерно три на три метра, в неразличимую преисподнюю вьется веревка – по ней
положено выбираться на допросы. Несмотря на мороз, от ямы несет специфически. Тут так заведено: чеченцы должны оправляться себе под ноги. И продолжать круглосуточно стоять на той же земле. Хочешь – сидеть.
Полковник рассказывает удивительные вещи: как-то прилетел в полк на проверку сам командующий группировкой генерал Баранов, увидел стоявших на поле задержанных чеченцев и приказал держать их в ямах, первоначально вырытых под бытовой мусор. С тех пор так и повелось. Ему очень неловко за все происходящее:
– Но мы туда только боевиков сажаем .
– А зачем тогда выпускаете? Если боевики?
Полковник выдавливает:
– Ты же сама все понимаешь …
Я лично не понимаю.
Картинка третья: ожидание ареста
Крепкий 50-летний горец Ваха из селения Товзени – сейчас общественник, а ранее работал в органах госбезопасности и также учителем местной школы. Теперь он на добровольных началах собирает сведения о зверствах российских войск и поэтому ждет ареста и своей «ямы» каждую ночь.
Ваха знает ответ на вопрос, не полученный у полковника. И рассказывает любопытнейшие истории о кратковременном пребывании в их селе Басаева с его бригадой. Как все жители тогда надеялись, что Басаева наконец-то обязательно арестуют. Басаев был истощен, как и все его бойцы, и надо было только захотеть… Но войска, до того стоявшие плотным кольцом вокруг села, неожиданно отвели прочь – ровно на время пребывания Басаева.
И он ушел. Хотите – верьте, хотите – нет… Но зато, как только бандиты ушли дальше в горы, военные стали хватать и истязать тех сельчан, которые не имели никакого отношения к бандформированиям, оставляя на свободе тех, кто действительно замешан в крови… В селе-то ведь все про всех знают.
Картинка четвертая: красивые попки
Иса живет в Сельментаузене. В начале февраля он также попал в концлагерь на окраине Хоттуни. Об его тело тушили сигареты, ему рвали ногти, его били по почкам наполненными водой бутылками из-под пепси. Потом скинули в яму, именуемую «ванной». Она была заполнена водой (зима, между прочим), и вслед сбрасываемым туда чеченцам швыряли дымовые шашки.
Их было шестеро в яме. Не всем удалось выжить.
Офицеры в младших чинах, проводившие коллективные допросы, говорили чеченцам, что у них красивые попки, и насиловали их. При этом добавляли, что это потому, что «ваши бабы с нами не хотят». Выжившие чеченцы сейчас говорят, что мстить за «красивые попки» – дело всей их оставшейся жизни.
Иса тоже так и не оправился от шока – это заметно. Как и Розиту, его отпустили за выкуп, который собирал весь Сельментаузен. Но сначала вволю поиздевались еще и над родственниками, собравшимися у КПП полка в надежде выяснить судьбу своих, уведенных в яму.
Конвейер мародерства и рэкета под маркой «выявления бандитов» – в Чечне бесперебойный. И значит, пора подводить следующую промежуточную черту: вторая война лишь поменяла исполнителей творимых тут преступлений. То, против чего была объявлена «антитеррористическая операция», – оголтелое заложничество, рабство и выкупы за живой товар – все это теперь делают нынешние хозяева положения, военные, силой оружия, физического и психического насилия. Мы сидим в единственной крохотной комнатке Исы, где только нары и печка – семья очень бедная. Четырехлетняя дочка Исы с ужасом, не отрываясь, смотрит на меня. Жена Исы объясняет:
– Она видит, что вы – не наша, той же масти, как те, которые при ней били отца. И увели его.
Картинка пятая: проверено на себе
Прошло всего две минуты после того, как мы расстались с командиром 45-го десантного полка, и меня задержали.
Сначала больше часа велели стоять прямо посреди разъезженного поля. Потом прикатила бронированная машина с вооруженными бойцами и старшим лейтенантом неизвестной военной этиологии. Схватили, пхнули прикладами, повезли. «Документы у тебя фальшивые, твой Ястржембский – прихвостень Басаева, а ты – боевичка», – так было объявлено.
Дальше потянулись многочасовые допросы. Молодые офицеры, сменяя друг друга, не представляясь, лишь вкрадчиво напоминая, что они из ФСБ и командир им только Путин, обернули дело так, что свобода закончилась: звонить и ходить нельзя, вещи – на стол… Самые омерзительные детали допросов предпочитаю опускать – ввиду их полного неприличия. Однако именно эти детали стали главным подтверждением того, что все сообщенное о мучениях и пытках в 45-м полку – не ложь.
Периодически к рьяным молодым подключался старшой – подполковник со смуглым лицом и темными туповатыми глазами навыкате. Он отсылал молодняк из палатки, включал музыку, которую считал лирической, и намекал на «благополучный исход» мероприятия при некоторой сговорчивости.
В перерывах между подполковником «молодые» издевались, умело надавливая на самые болевые точки: рассматривали фотографии моих детей, не забывали сказать, что бы с ними стоило сотворить… Так часа три кряду.
Наконец бывалый подполковник, периодически рвавший рубаху на груди – мол, кровь тут проливаю, – сказал, деловито глянув на часы: «Пойдем. Буду тебя расстреливать».
Вывел из палатки, а была уже полная темень. Ни зги в этих местах. Прошли немного, и подполковник произнес: «Кто не спрятался – я не виноват». И тут рядом все заполыхало прерывистым огнем, заскрежетало, страшно загремело и заухало. Подполковнику очень понравилось, что я в ужасе присела. Оказалось, это он подвел меня прямо под реактивную установку «Град» в момент боевого залпа. «Ну, пошли дальше».
Скоро из тьмы показались ступеньки вниз. «Это баня. Раздевайся». Поняв же, что эффекта никакого, очень разозлился, твердя, что «настоящий подполковник к тебе всей душой, а ты, гнида боевицкая, еще…»
В баню вошел еще один офицер – из ФСБ, он сам так представился. Подполковник подвел черту: «Мыться не желает». Фээсбэшник брякнул на стол принесенные бутылки и сказал: «Ну тогда я ее повел». И снова долго водили по темному лагерю. Наконец велел спускаться по лестнице – это был бункер, ставший мне прибежищем до самого освобождения 22 февраля. На стене бункера висел плакат: «119-й парашютно-десантный полк». И объяснения: 18 его военнослужащих удостоены звания Героя России.
Откуда-то принесли чай. Отхлебнула – и тут же поплыла голова, ноги стали ватными, и пришлось проситься за дверь – сильно рвало. В туалет?… Можно, но в сопровождении. «Жучки с тела пойдешь в туалете сбрасывать», – так объяснили.
Требовала: предъявите наконец обвинение, составьте протокол, этапируйте в тюрьму, родные принесут хотя бы зубную щетку… Нельзя! Боевичка! Ты ямы смотреть? Гнида! Гадина! Ястржембскому заплатил за тебя Басаев, Ястржембский заплатил твоему главному редактору, и главный редактор послал тебя сюда…
Утром 22 февраля в бункер вошел офицер и сказал, что он – мой сопровождающий до Ханкалы и у него все мои документы и вещи, которые «сдадут в ФСБ». У вертолета стоял тот самый подполковник, попрощавшийся так: «Расстрелял бы тебя, будь моя воля».
Когда машина села в Ханкале, прямо у люка налетели какие-то военные и стали меня отбивать у сопровождающего. Офицеры оказались сотрудниками военной прокуратуры Грозного, за что я им крайне признательна, иначе сидеть бы мне опять под присмотром очередного фээсбэшного офицерья, подорвавшего психическое здоровье на «антитеррористической операции». В прокуратуре дала все объяснения, сопровождающий также был допрошен, и оказалось, что в полку у меня украли всё, кроме аккредитационного удостоверения № 1258. У сопровождающего ничего при себе нет. Ни вещей, ни диктофонных кассет, ни фотопленки.
Вот так разрозненные картинки соединились в единое целое, а потому пора подводить окончательную черту…
Это все – в нашей стране. При действующей Конституции. При «волевом» президенте – ее гаранте. При Генпрокуратуре, правозащитниках: общественных и официальных, седом красивом лорде, замучившемся гонять из Страсбурга в Чечню и обратно… Ямы, «детские варежки», «танцуешь плохо», «кто не спрятался – я не виноват»… И никто не посмеет сказать, что я этого не видела. Проверено на себе.
Беспредел Веденского района
Джохар
Совсем маленький ребенок, укутанный в грязное тряпье, успокаивается, лишь когда тыком, по-телячьи, нащупывает мамину грудь. Остальное время худенькое тельце извивается в хаотичных подергиваниях. Плачет? Дрожит?…
–Как зовут?… Вашего?… – И не знаешь, как спросить, не обидев, – сын это или дочка…
Тоита, мать, к чьей груди ребенок просится каждые 10-15 минут, молчит, как на допросе.
– Она что, не понимает по-русски?
–Почему? Понимает… – говорят женщины и прячут глаза. Виснет пауза: разве бывают причины, чтобы не сказать, как зовут крошечного нездорового младенца?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
–Да, как обычно у нас.
Поджав ноги, Розита просидела в яме на земляном полу 12 суток. Солдат, который охранял яму, как-то ночью сжалился – бросил кусок паласа.
–Я подложила под себя. Солдат – он же человек, – шевелит губами Розита.
«Ее» яма была неглубокая. Метр двадцать, не больше. Без крыши, но распрямиться невозможно: сверху положены бревна. Так что 12 суток – на корточках или сидя на том паласе. И это зимой! За все это время Розите так и не предъявили никакого обвинения, хотя трижды водили на допросы. Молодые офицеры, годящиеся ей в сыновья и представившиеся сотрудниками ФСБ, надевали Розите «детские варежки на резинке»: на пальцы одной руки – один конец оголенных проводов, на пальцы другой – их другой конец. А сами провода перекинуты через шею, сзади.
–Да, я очень кричала, когда ток пускали. Но все остальное вытерпела молча. Боялась еще больше их раздразнить.
Фээсбэшники приговаривали: «Плохо танцуешь. Подбавить надо», – именуя «танцами» конвульсии Розитиного тела. И подбавляли.
–А что они хотели?
–Они ничего не спрашивали.
Тем временем родственники Розиты через посредников получили от тех же офицеров задание: искать деньги на выкуп. Им объяснили: надо спешить – Розита плохо переносит яму, может не выдержать. Сначала военные запросили сумму, о которой сельчане (деньги на выкуп тут теперь принято собирать всем миром) сказали так: даже если продать все село, все равно не расплатиться. Военные, на удивление, оказались сговорчивыми и снизили сумму в десяток раз. Деньги привезли, и Розита, еле переставляя ноги, грязная и немытая, вышла на свободу, к полковому КПП. И упала на руки детям.
Самое время подвести промежуточную черту: на территории военной части, расположенной на окраине селения Хотгуни Веденского района, где дислоцируются 45-й воздушно-десантный и 119-й парашютно-десантный полки Министерства обороны, а также подразделения МВД, Минюста и ФСБ, существует концентрационный лагерь. С коммерческим уклоном.
Картинка вторая: воспитатель хрюшек
Командир 45-го полка Алексей Романов – очень интересный и волевой человек. Полковник прошел Афганистан и «первую» Чечню. Как большинство офицеров, воюющих на «второй», он костерит войну, думает вслух о своих детях, вечно растущих безотцовщиной, и готов закончить «вторую чеченскую» сразу – она ему надоела нешуточно. Ну а пока, в конце февраля 2001 года, накануне Дня защитника Отечества, мы гуляем по полку. Командир показывает столовую – вполне симпатичную для полевых условий. Ведет на склад, забитый тушенкой и всякой прочей снедью, что, по его мнению, полностью исключает стремление вверенных ему военнослужащих воровать у жителей скот.
Так и добираемся до главного – командир показывает ямы, куда после «зачисток» швыряют чеченцев. Полковник заботлив: он придерживает под локоток, чтобы я не свалилась по грязи на шестиметровую глубину. Яма выглядит точно так, как ее описывали многочисленные сидевшие в ней люди. Примерно три на три метра, в неразличимую преисподнюю вьется веревка – по ней
положено выбираться на допросы. Несмотря на мороз, от ямы несет специфически. Тут так заведено: чеченцы должны оправляться себе под ноги. И продолжать круглосуточно стоять на той же земле. Хочешь – сидеть.
Полковник рассказывает удивительные вещи: как-то прилетел в полк на проверку сам командующий группировкой генерал Баранов, увидел стоявших на поле задержанных чеченцев и приказал держать их в ямах, первоначально вырытых под бытовой мусор. С тех пор так и повелось. Ему очень неловко за все происходящее:
– Но мы туда только боевиков сажаем .
– А зачем тогда выпускаете? Если боевики?
Полковник выдавливает:
– Ты же сама все понимаешь …
Я лично не понимаю.
Картинка третья: ожидание ареста
Крепкий 50-летний горец Ваха из селения Товзени – сейчас общественник, а ранее работал в органах госбезопасности и также учителем местной школы. Теперь он на добровольных началах собирает сведения о зверствах российских войск и поэтому ждет ареста и своей «ямы» каждую ночь.
Ваха знает ответ на вопрос, не полученный у полковника. И рассказывает любопытнейшие истории о кратковременном пребывании в их селе Басаева с его бригадой. Как все жители тогда надеялись, что Басаева наконец-то обязательно арестуют. Басаев был истощен, как и все его бойцы, и надо было только захотеть… Но войска, до того стоявшие плотным кольцом вокруг села, неожиданно отвели прочь – ровно на время пребывания Басаева.
И он ушел. Хотите – верьте, хотите – нет… Но зато, как только бандиты ушли дальше в горы, военные стали хватать и истязать тех сельчан, которые не имели никакого отношения к бандформированиям, оставляя на свободе тех, кто действительно замешан в крови… В селе-то ведь все про всех знают.
Картинка четвертая: красивые попки
Иса живет в Сельментаузене. В начале февраля он также попал в концлагерь на окраине Хоттуни. Об его тело тушили сигареты, ему рвали ногти, его били по почкам наполненными водой бутылками из-под пепси. Потом скинули в яму, именуемую «ванной». Она была заполнена водой (зима, между прочим), и вслед сбрасываемым туда чеченцам швыряли дымовые шашки.
Их было шестеро в яме. Не всем удалось выжить.
Офицеры в младших чинах, проводившие коллективные допросы, говорили чеченцам, что у них красивые попки, и насиловали их. При этом добавляли, что это потому, что «ваши бабы с нами не хотят». Выжившие чеченцы сейчас говорят, что мстить за «красивые попки» – дело всей их оставшейся жизни.
Иса тоже так и не оправился от шока – это заметно. Как и Розиту, его отпустили за выкуп, который собирал весь Сельментаузен. Но сначала вволю поиздевались еще и над родственниками, собравшимися у КПП полка в надежде выяснить судьбу своих, уведенных в яму.
Конвейер мародерства и рэкета под маркой «выявления бандитов» – в Чечне бесперебойный. И значит, пора подводить следующую промежуточную черту: вторая война лишь поменяла исполнителей творимых тут преступлений. То, против чего была объявлена «антитеррористическая операция», – оголтелое заложничество, рабство и выкупы за живой товар – все это теперь делают нынешние хозяева положения, военные, силой оружия, физического и психического насилия. Мы сидим в единственной крохотной комнатке Исы, где только нары и печка – семья очень бедная. Четырехлетняя дочка Исы с ужасом, не отрываясь, смотрит на меня. Жена Исы объясняет:
– Она видит, что вы – не наша, той же масти, как те, которые при ней били отца. И увели его.
Картинка пятая: проверено на себе
Прошло всего две минуты после того, как мы расстались с командиром 45-го десантного полка, и меня задержали.
Сначала больше часа велели стоять прямо посреди разъезженного поля. Потом прикатила бронированная машина с вооруженными бойцами и старшим лейтенантом неизвестной военной этиологии. Схватили, пхнули прикладами, повезли. «Документы у тебя фальшивые, твой Ястржембский – прихвостень Басаева, а ты – боевичка», – так было объявлено.
Дальше потянулись многочасовые допросы. Молодые офицеры, сменяя друг друга, не представляясь, лишь вкрадчиво напоминая, что они из ФСБ и командир им только Путин, обернули дело так, что свобода закончилась: звонить и ходить нельзя, вещи – на стол… Самые омерзительные детали допросов предпочитаю опускать – ввиду их полного неприличия. Однако именно эти детали стали главным подтверждением того, что все сообщенное о мучениях и пытках в 45-м полку – не ложь.
Периодически к рьяным молодым подключался старшой – подполковник со смуглым лицом и темными туповатыми глазами навыкате. Он отсылал молодняк из палатки, включал музыку, которую считал лирической, и намекал на «благополучный исход» мероприятия при некоторой сговорчивости.
В перерывах между подполковником «молодые» издевались, умело надавливая на самые болевые точки: рассматривали фотографии моих детей, не забывали сказать, что бы с ними стоило сотворить… Так часа три кряду.
Наконец бывалый подполковник, периодически рвавший рубаху на груди – мол, кровь тут проливаю, – сказал, деловито глянув на часы: «Пойдем. Буду тебя расстреливать».
Вывел из палатки, а была уже полная темень. Ни зги в этих местах. Прошли немного, и подполковник произнес: «Кто не спрятался – я не виноват». И тут рядом все заполыхало прерывистым огнем, заскрежетало, страшно загремело и заухало. Подполковнику очень понравилось, что я в ужасе присела. Оказалось, это он подвел меня прямо под реактивную установку «Град» в момент боевого залпа. «Ну, пошли дальше».
Скоро из тьмы показались ступеньки вниз. «Это баня. Раздевайся». Поняв же, что эффекта никакого, очень разозлился, твердя, что «настоящий подполковник к тебе всей душой, а ты, гнида боевицкая, еще…»
В баню вошел еще один офицер – из ФСБ, он сам так представился. Подполковник подвел черту: «Мыться не желает». Фээсбэшник брякнул на стол принесенные бутылки и сказал: «Ну тогда я ее повел». И снова долго водили по темному лагерю. Наконец велел спускаться по лестнице – это был бункер, ставший мне прибежищем до самого освобождения 22 февраля. На стене бункера висел плакат: «119-й парашютно-десантный полк». И объяснения: 18 его военнослужащих удостоены звания Героя России.
Откуда-то принесли чай. Отхлебнула – и тут же поплыла голова, ноги стали ватными, и пришлось проситься за дверь – сильно рвало. В туалет?… Можно, но в сопровождении. «Жучки с тела пойдешь в туалете сбрасывать», – так объяснили.
Требовала: предъявите наконец обвинение, составьте протокол, этапируйте в тюрьму, родные принесут хотя бы зубную щетку… Нельзя! Боевичка! Ты ямы смотреть? Гнида! Гадина! Ястржембскому заплатил за тебя Басаев, Ястржембский заплатил твоему главному редактору, и главный редактор послал тебя сюда…
Утром 22 февраля в бункер вошел офицер и сказал, что он – мой сопровождающий до Ханкалы и у него все мои документы и вещи, которые «сдадут в ФСБ». У вертолета стоял тот самый подполковник, попрощавшийся так: «Расстрелял бы тебя, будь моя воля».
Когда машина села в Ханкале, прямо у люка налетели какие-то военные и стали меня отбивать у сопровождающего. Офицеры оказались сотрудниками военной прокуратуры Грозного, за что я им крайне признательна, иначе сидеть бы мне опять под присмотром очередного фээсбэшного офицерья, подорвавшего психическое здоровье на «антитеррористической операции». В прокуратуре дала все объяснения, сопровождающий также был допрошен, и оказалось, что в полку у меня украли всё, кроме аккредитационного удостоверения № 1258. У сопровождающего ничего при себе нет. Ни вещей, ни диктофонных кассет, ни фотопленки.
Вот так разрозненные картинки соединились в единое целое, а потому пора подводить окончательную черту…
Это все – в нашей стране. При действующей Конституции. При «волевом» президенте – ее гаранте. При Генпрокуратуре, правозащитниках: общественных и официальных, седом красивом лорде, замучившемся гонять из Страсбурга в Чечню и обратно… Ямы, «детские варежки», «танцуешь плохо», «кто не спрятался – я не виноват»… И никто не посмеет сказать, что я этого не видела. Проверено на себе.
Беспредел Веденского района
Джохар
Совсем маленький ребенок, укутанный в грязное тряпье, успокаивается, лишь когда тыком, по-телячьи, нащупывает мамину грудь. Остальное время худенькое тельце извивается в хаотичных подергиваниях. Плачет? Дрожит?…
–Как зовут?… Вашего?… – И не знаешь, как спросить, не обидев, – сын это или дочка…
Тоита, мать, к чьей груди ребенок просится каждые 10-15 минут, молчит, как на допросе.
– Она что, не понимает по-русски?
–Почему? Понимает… – говорят женщины и прячут глаза. Виснет пауза: разве бывают причины, чтобы не сказать, как зовут крошечного нездорового младенца?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42