Потому что отец дружит с депутатом Госдумы Асланбеком Аслахановым. «Державные ведомости» выходят не без помощи Аслаханова, а также при содействии и поддержке Совета Федерации и Госдумы. Кредо издания – идеология партии и фракции «Единство», пропутинской. Аслаханов иногда дает нам номера «Державных ведомостей», и мы распространяем их среди знакомых. Так вот, когда «маски» увидели эти пачки, они как закричат: «Что?! Антироссийскую пропаганду тут ведете!» Совершенно неграмотные люди – ничего не знают, не понимают, не читают.
Анекдот оказался коротким. Когда доцент Дидигов от побоев потерял сознание, прямо на глазах у Тамерлана ему под подушку засунули пистолет. Потом спросили: «Где пальто отца?» Сын показал, и тогда в карман опустили глушитель от пистолета…
Обувь выбросили с балкона. Порвали все плакаты с изображением депутата Аслаханова. Забрали всю документацию студии «Нахи». 900 рублей. А также духи жены доцента. Сгребли в карманы все, что под руки попадалось: носки, ручки, мелочь с холодильника, остатки растворимого кофе, боксерские перчатки… Потому что так привыкли в Чечне. Зашел в дом – берешь, что захочешь. И никаких иных объяснений.
Так было до полудня. Потом бойцы стали собираться. Они выстроили всех чеченских студентов в затылок друг другу и покомнатно стали сводить вниз – к машинам. Там, конечно, места на всех не хватало. И потому опять их били и унижали. Допросы в РУБОПе длились до вечера. Впрочем, у студентов осталось впечатление, что спрашивать их было особенно не о чем. Вот примерный перечень вопросов: воюют ли родители? где гексоген? видел ли боевиков? как относишься к армии?…
Вывод студентов таков: рубоповцы с собровцами просто отводили душу, израненную на войне. А мой вывод другой: мы – уже за опасной чертой; не маргиналы-бар-кашовцы-лимоновцы, а представители правоохранительных органов – госслужащие по своему статусу, действую-
щие от имени закона и Конституции, – провели в Химках настоящий национальный погром. И никто их не остановил – никакие прокуроры не прибежали, чтобы восстановить законность.
Это значит, что люди в погонах, абсолютно безнаказанно и беспрепятственно, заняты не просто разжиганием межнациональной розни, что автоматически влечет за собой уголовную ответственность, – они инициируют моноэтничность в стране, а значит, дальнейший ее распад по национальным квартирам. Сепаратизм. Да, тот самый, с которым якобы борется президент Путин, на службе у которого рубоповцы состоят.
Напоследок – о творческой интеллигенции и творческой среде. Негромкая она у нас – в который уже раз. Тихая и смирная. На химкинский погром театральная корпорация отреагировала настолько апатично, будто в Москве и не проживает армия влиятельных актеров и режиссеров, исповедующих либеральные ценности.
А на помощь студентам пришли только их педагоги.
– Я работаю в Институте культуры 25 лет. Преподаю русский язык. Сейчас учу ребят из чеченской студии. Они очень трудолюбивые, стремление учиться – огромное. После всего случившегося с ними я просто заболела, – голос Светланы Николаевны Дымовой, преподавателя Московского госуниверситета культуры и искусства, дрожит. – Первое, что я сказала им: «Знайте, это были бандиты, они могут прийти и к вам, и ко мне. Не отчаивайтесь! Мы, педагоги, очень хотим, чтобы вы у нас учились!» Я понимаю, что бандитов не найдут, никого не привлекут к ответственности. Ведь самое страшное, что они им кричали тогда: «Мы вам не дадим учиться в России!» Отношение педагогов, которые работают с «Нахи», – прямо противоположное. Я хочу, чтобы об этом все знали.
Финал погрома оказался вполне в стиле самого погрома. Вечером весь мужской состав студии «Нахи» просто-напросто отпустили на все четыре стороны, не предъявив никакого обвинения. При этом некоторые рубоповцы, как рассказывают студенты, пытались даже
извиняться, уверяя, что это собровцы «плохие»: «торпеды они – сначала бьют, потом думают».
– Мы их простили, – сказал Тимур Лалаев. – Потому что они – больные.
Прошло полгода, на экзамен в «Нахи» приехал Андрон Коталовский. Пригласил на роли в своем новом фильме. Они дебютировали. Их заметили.
А следователь подмосковного РУБОПа, особенно лютовавший над чеченскими студентами 28 марта 2001 года, вдрызг спился, был уволен со службы и сейчас работает грузчиком в химкинском универмаге. Как увидит, пьяный, чеченцев, так кричит: «Привет! Помните меня?…» И давай рассказывать собутыльникам, как он их тогда бил. «Видите, в люди вышли…» – добавляет.
А чеченцы молча проходят мимо.
500 рублей за жену
14 июня 2001 года в ингушской станице Орджоникидзевской на границе Чечни и Ингушетии прошел сход. В нем участвовали как беженцы из Чечни, живущие в Ингушетии, так и просто граждане нашей страны, имеющие в паспортах неприятную по нынешним временам строчку о регистрации в воюющей республике, действующую, как красная тряпка на быка, на любого российского милиционера и не дающую возможность иметь легальную работу, медицинскую страховку и место для детей в школе.
Нервная двухтысячная толпа приняла обращение к мировому сообществу следующего содержания: «Провести экспертизу и анализ ситуации в Чеченской Республике на основе международного права – с определением прав граждан ЧР на самооборону в случае бесправных действий военнослужащих и при отсутствии правовой защиты со стороны российского руководства».
И далее: «Обратиться к Президенту США Бушу как к руководителю государства, которое играет одну из ключевых ролей в мировой политике, с тем чтобы он призвал руководство России (Президента Путина)…» (Далее – по первому тексту.)
И еще: «Обратиться к главам „семерки“ на предстоящем саммите повлиять на Президента Путина…» (Далее – тоже по первому тексту.)
Но при чем тут Буш? Если перевести с официального на обычный, воззвание к американскому президенту и ведущим мировым лидерам стоит читать так: «Помогите выжить! Утихомирьте армию и Путина! Станьте третейскими судьями! Мы не знаем, что противопоставить военному беспределу! Объясните, остались ли у нас хоть какие-то права! Или мы должны смириться с тем, что мы – никто…» Это вопль отчаяния людей, загнанных в угол.
Однако обращение схода в Орджоникидзевской вызвало самую дурную реакцию в российском обществе: чеченцев в который раз обвинили в антироссийских настроениях, сепаратизме и желании оболгать Путина перед лицом мирового сообщества.
Почему мы глухи? И злы. Не оттого ли, что война совершенно перестала быть персонифицированной, превратившись в несколько говорящих генеральских голов на телеэкране?
Вот несколько характерных чеченских историй для размышления. Быть может, ваши сердца оттаят.
В толпе схода – знакомые лица. Вон женщина со строгим лицом и холодными глазами – типичная чеченка времен войны. Она из горного селения Махкеты в Веденском районе. У нее трагедия: 14-летнего сына «замочили в сортире». Натурально так «замочили», без всяких иносказаний – прямым попаданием снаряда в деревенскую «дырку», когда парень отправился по нужде. Дом этой женщины – почти на краю села, вот федералы и видели с постов, кто куда по двору идет. Поняли, зачем мальчик двинулся по тропинке в дальний угол огорода, – и пальнули. С одной стороны, в собственное удовольствие. С другой – непосредственно исполняя волю своего президента, – просил же Путин, главковерх, «мочить».
А в сторонке – отец, незамужняя взрослая дочь которого прошла через фильтрационный лагерь в Урус-Мартане, где… Ох, в этом случае лучше уж не вслух… Лишь один штрих заточения: ее заставляли ползать по ступенькам вниз-вверх на четвереньках, по-собачьи, держа в зубах ведро с говном…
Ни той матери из Махкетов, ни этому отцу из Урус-Мартана уже не до политических игр. Им наплевать на сепаратизм – они сами по себе, один на один со своим горем. Им и Масхадов, и Путин – до гроба враги. И если уж они просят на сходе: «Помогите!» – обращаясь к мировым державам, – им можно верить.
И еще одна картинка с выставки под названием «Чечня». 5 июня 2001 года, Грозный. Театральная площадь – такая тут есть, несмотря на руины, – были же когда-то
и театры. Люди вышли на митинг протеста. В руках у них лозунги: «Верните мою маму!» Это от детей, чья мама, будучи арестована при «зачистке», исчезла в неизвестном направлении. И еще: «Верните трупы наших детей!» Это уже от матерей, чьи дети при «зачистках» пропали с концами. Мимо митинга по дороге пыхтит парочка БТРов. На броне – федералы. Среднего возраста мужики, контрактники, наверное, не солдаты, веселые, пассионарные и крепкозубые. В масках, косынках, с автоматами и гранатометами, наставленными на толпу. Хохочут до судорог, откидываясь в экстазе назад, на броню, и поэтому видны эти ряды мощных зубных клыков сквозь прорези в масках. Тычут пальцами в обрезанных перчатках – все больше на «Верните мою маму!». И в довершение неприличными жестами демонстрируют, как же они собираются возвращать и чужих мам, и трупы чужих сыновей.
Рядом – офицер, старший группы. Ведет себя так же.
Понятно, все это детали – «неприличный жест», «замочили в сортире». Но именно по деталям мы узнаем жизнь – не по генеральным линиям. Мало того, что у вас отняли маму, а у мам – детей, забыв вернуть трупы, так над этой вашей болью еще и измываются?! Кто может это остановить? Путин? Министр обороны? Генпрокурор? Нет. Эти господа не приучены думать о деталях. Лишь Запад их большой поклонник. Поэтому к нему и апелляция – ради выживания.
…Мы знакомы уже несколько недель, и мне стыдно смотреть в глаза измученному чеченцу по имени Шомсу. Я почти ничем не могу ему помочь – палачи были умные и совсем не оставили следов.
Начиная с 8 января везде и всюду Шомсу ищет своего племянника Умара Аслахаджиева и его друзей – Нур-Магомеда Бамбатгириева и Турпал-Али Наибова. Все трое ехали в тот день на машине по селению Курчалой. Ранним утром там началась «зачистка». А в 10 утра «зачистили» и их – и с концами. До сих пор. Вместе с темно-зеленой «восьмеркой».
За минувшие полгода Шомсу прочесал всю Чечню – вдоль и поперек, и много раз. И не знает сегодня, что же еще ему сделать. И я не знаю и не понимаю элементарного: а «восьмерка», например, где? В чем она-то виновата, даже если у кого-то были основания предполагать виновность хозяев? И кто конкретно ее экспроприировал? А своровав, почему не ответил за преступление? И почему до сих пор не выдвинуты обвинения в адрес «зачищенных» и так и не отпущенных? Сколько времени еще потребуется государству, чтобы их написать? Полвека? Как это уже однажды было с «незаконно репрессированными»? И почему исключена возможность передать им в тюрьму – если они, конечно, в какой-то тюрьме – ну хотя бы письмо? И почему запрещено иметь адвокатов и осуществлять переписку? И какой вообще смысл в том, чтобы шумно, с участием множества серьезных господ нашей страны обсуждать с подачи генералов возможность введения публичной смертной казни для главарей боевиков, если бессудная смертная казнь для обычных чеченцев – уже факт?…
Вопросов – тьма, бездонная пропасть. И ни единого ответа. Или: если ответ все-таки следует, он как будто рассчитан на идиотов. Вот как это обычно бывает в Чечне: приходит родственник исчезнувшего к важному военному чину, от которого что-то зависит. Офицеры вокруг обычно услужливо подсказывают: «Да, тебе – к нему». А «тот» говорит:
– Я – Саша.
– Как? Просто Саша?
– Да, просто Саша.
И начинается кишкомотание. Этот «Саша» без фамилии, звания и должности пару месяцев кормит обещаниями: вот-вот, завтра найду, не их, так могильник…
– Ну а пока процесс идет, – намекает «Саша», – костюм за 200 долларов на рынке в Хасавюрте я присмотрел.
– Да-да, – понимает намек семья похищенного человека, – костюм, конечно, костюм… В субботу едем в Хасавюрт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Анекдот оказался коротким. Когда доцент Дидигов от побоев потерял сознание, прямо на глазах у Тамерлана ему под подушку засунули пистолет. Потом спросили: «Где пальто отца?» Сын показал, и тогда в карман опустили глушитель от пистолета…
Обувь выбросили с балкона. Порвали все плакаты с изображением депутата Аслаханова. Забрали всю документацию студии «Нахи». 900 рублей. А также духи жены доцента. Сгребли в карманы все, что под руки попадалось: носки, ручки, мелочь с холодильника, остатки растворимого кофе, боксерские перчатки… Потому что так привыкли в Чечне. Зашел в дом – берешь, что захочешь. И никаких иных объяснений.
Так было до полудня. Потом бойцы стали собираться. Они выстроили всех чеченских студентов в затылок друг другу и покомнатно стали сводить вниз – к машинам. Там, конечно, места на всех не хватало. И потому опять их били и унижали. Допросы в РУБОПе длились до вечера. Впрочем, у студентов осталось впечатление, что спрашивать их было особенно не о чем. Вот примерный перечень вопросов: воюют ли родители? где гексоген? видел ли боевиков? как относишься к армии?…
Вывод студентов таков: рубоповцы с собровцами просто отводили душу, израненную на войне. А мой вывод другой: мы – уже за опасной чертой; не маргиналы-бар-кашовцы-лимоновцы, а представители правоохранительных органов – госслужащие по своему статусу, действую-
щие от имени закона и Конституции, – провели в Химках настоящий национальный погром. И никто их не остановил – никакие прокуроры не прибежали, чтобы восстановить законность.
Это значит, что люди в погонах, абсолютно безнаказанно и беспрепятственно, заняты не просто разжиганием межнациональной розни, что автоматически влечет за собой уголовную ответственность, – они инициируют моноэтничность в стране, а значит, дальнейший ее распад по национальным квартирам. Сепаратизм. Да, тот самый, с которым якобы борется президент Путин, на службе у которого рубоповцы состоят.
Напоследок – о творческой интеллигенции и творческой среде. Негромкая она у нас – в который уже раз. Тихая и смирная. На химкинский погром театральная корпорация отреагировала настолько апатично, будто в Москве и не проживает армия влиятельных актеров и режиссеров, исповедующих либеральные ценности.
А на помощь студентам пришли только их педагоги.
– Я работаю в Институте культуры 25 лет. Преподаю русский язык. Сейчас учу ребят из чеченской студии. Они очень трудолюбивые, стремление учиться – огромное. После всего случившегося с ними я просто заболела, – голос Светланы Николаевны Дымовой, преподавателя Московского госуниверситета культуры и искусства, дрожит. – Первое, что я сказала им: «Знайте, это были бандиты, они могут прийти и к вам, и ко мне. Не отчаивайтесь! Мы, педагоги, очень хотим, чтобы вы у нас учились!» Я понимаю, что бандитов не найдут, никого не привлекут к ответственности. Ведь самое страшное, что они им кричали тогда: «Мы вам не дадим учиться в России!» Отношение педагогов, которые работают с «Нахи», – прямо противоположное. Я хочу, чтобы об этом все знали.
Финал погрома оказался вполне в стиле самого погрома. Вечером весь мужской состав студии «Нахи» просто-напросто отпустили на все четыре стороны, не предъявив никакого обвинения. При этом некоторые рубоповцы, как рассказывают студенты, пытались даже
извиняться, уверяя, что это собровцы «плохие»: «торпеды они – сначала бьют, потом думают».
– Мы их простили, – сказал Тимур Лалаев. – Потому что они – больные.
Прошло полгода, на экзамен в «Нахи» приехал Андрон Коталовский. Пригласил на роли в своем новом фильме. Они дебютировали. Их заметили.
А следователь подмосковного РУБОПа, особенно лютовавший над чеченскими студентами 28 марта 2001 года, вдрызг спился, был уволен со службы и сейчас работает грузчиком в химкинском универмаге. Как увидит, пьяный, чеченцев, так кричит: «Привет! Помните меня?…» И давай рассказывать собутыльникам, как он их тогда бил. «Видите, в люди вышли…» – добавляет.
А чеченцы молча проходят мимо.
500 рублей за жену
14 июня 2001 года в ингушской станице Орджоникидзевской на границе Чечни и Ингушетии прошел сход. В нем участвовали как беженцы из Чечни, живущие в Ингушетии, так и просто граждане нашей страны, имеющие в паспортах неприятную по нынешним временам строчку о регистрации в воюющей республике, действующую, как красная тряпка на быка, на любого российского милиционера и не дающую возможность иметь легальную работу, медицинскую страховку и место для детей в школе.
Нервная двухтысячная толпа приняла обращение к мировому сообществу следующего содержания: «Провести экспертизу и анализ ситуации в Чеченской Республике на основе международного права – с определением прав граждан ЧР на самооборону в случае бесправных действий военнослужащих и при отсутствии правовой защиты со стороны российского руководства».
И далее: «Обратиться к Президенту США Бушу как к руководителю государства, которое играет одну из ключевых ролей в мировой политике, с тем чтобы он призвал руководство России (Президента Путина)…» (Далее – по первому тексту.)
И еще: «Обратиться к главам „семерки“ на предстоящем саммите повлиять на Президента Путина…» (Далее – тоже по первому тексту.)
Но при чем тут Буш? Если перевести с официального на обычный, воззвание к американскому президенту и ведущим мировым лидерам стоит читать так: «Помогите выжить! Утихомирьте армию и Путина! Станьте третейскими судьями! Мы не знаем, что противопоставить военному беспределу! Объясните, остались ли у нас хоть какие-то права! Или мы должны смириться с тем, что мы – никто…» Это вопль отчаяния людей, загнанных в угол.
Однако обращение схода в Орджоникидзевской вызвало самую дурную реакцию в российском обществе: чеченцев в который раз обвинили в антироссийских настроениях, сепаратизме и желании оболгать Путина перед лицом мирового сообщества.
Почему мы глухи? И злы. Не оттого ли, что война совершенно перестала быть персонифицированной, превратившись в несколько говорящих генеральских голов на телеэкране?
Вот несколько характерных чеченских историй для размышления. Быть может, ваши сердца оттаят.
В толпе схода – знакомые лица. Вон женщина со строгим лицом и холодными глазами – типичная чеченка времен войны. Она из горного селения Махкеты в Веденском районе. У нее трагедия: 14-летнего сына «замочили в сортире». Натурально так «замочили», без всяких иносказаний – прямым попаданием снаряда в деревенскую «дырку», когда парень отправился по нужде. Дом этой женщины – почти на краю села, вот федералы и видели с постов, кто куда по двору идет. Поняли, зачем мальчик двинулся по тропинке в дальний угол огорода, – и пальнули. С одной стороны, в собственное удовольствие. С другой – непосредственно исполняя волю своего президента, – просил же Путин, главковерх, «мочить».
А в сторонке – отец, незамужняя взрослая дочь которого прошла через фильтрационный лагерь в Урус-Мартане, где… Ох, в этом случае лучше уж не вслух… Лишь один штрих заточения: ее заставляли ползать по ступенькам вниз-вверх на четвереньках, по-собачьи, держа в зубах ведро с говном…
Ни той матери из Махкетов, ни этому отцу из Урус-Мартана уже не до политических игр. Им наплевать на сепаратизм – они сами по себе, один на один со своим горем. Им и Масхадов, и Путин – до гроба враги. И если уж они просят на сходе: «Помогите!» – обращаясь к мировым державам, – им можно верить.
И еще одна картинка с выставки под названием «Чечня». 5 июня 2001 года, Грозный. Театральная площадь – такая тут есть, несмотря на руины, – были же когда-то
и театры. Люди вышли на митинг протеста. В руках у них лозунги: «Верните мою маму!» Это от детей, чья мама, будучи арестована при «зачистке», исчезла в неизвестном направлении. И еще: «Верните трупы наших детей!» Это уже от матерей, чьи дети при «зачистках» пропали с концами. Мимо митинга по дороге пыхтит парочка БТРов. На броне – федералы. Среднего возраста мужики, контрактники, наверное, не солдаты, веселые, пассионарные и крепкозубые. В масках, косынках, с автоматами и гранатометами, наставленными на толпу. Хохочут до судорог, откидываясь в экстазе назад, на броню, и поэтому видны эти ряды мощных зубных клыков сквозь прорези в масках. Тычут пальцами в обрезанных перчатках – все больше на «Верните мою маму!». И в довершение неприличными жестами демонстрируют, как же они собираются возвращать и чужих мам, и трупы чужих сыновей.
Рядом – офицер, старший группы. Ведет себя так же.
Понятно, все это детали – «неприличный жест», «замочили в сортире». Но именно по деталям мы узнаем жизнь – не по генеральным линиям. Мало того, что у вас отняли маму, а у мам – детей, забыв вернуть трупы, так над этой вашей болью еще и измываются?! Кто может это остановить? Путин? Министр обороны? Генпрокурор? Нет. Эти господа не приучены думать о деталях. Лишь Запад их большой поклонник. Поэтому к нему и апелляция – ради выживания.
…Мы знакомы уже несколько недель, и мне стыдно смотреть в глаза измученному чеченцу по имени Шомсу. Я почти ничем не могу ему помочь – палачи были умные и совсем не оставили следов.
Начиная с 8 января везде и всюду Шомсу ищет своего племянника Умара Аслахаджиева и его друзей – Нур-Магомеда Бамбатгириева и Турпал-Али Наибова. Все трое ехали в тот день на машине по селению Курчалой. Ранним утром там началась «зачистка». А в 10 утра «зачистили» и их – и с концами. До сих пор. Вместе с темно-зеленой «восьмеркой».
За минувшие полгода Шомсу прочесал всю Чечню – вдоль и поперек, и много раз. И не знает сегодня, что же еще ему сделать. И я не знаю и не понимаю элементарного: а «восьмерка», например, где? В чем она-то виновата, даже если у кого-то были основания предполагать виновность хозяев? И кто конкретно ее экспроприировал? А своровав, почему не ответил за преступление? И почему до сих пор не выдвинуты обвинения в адрес «зачищенных» и так и не отпущенных? Сколько времени еще потребуется государству, чтобы их написать? Полвека? Как это уже однажды было с «незаконно репрессированными»? И почему исключена возможность передать им в тюрьму – если они, конечно, в какой-то тюрьме – ну хотя бы письмо? И почему запрещено иметь адвокатов и осуществлять переписку? И какой вообще смысл в том, чтобы шумно, с участием множества серьезных господ нашей страны обсуждать с подачи генералов возможность введения публичной смертной казни для главарей боевиков, если бессудная смертная казнь для обычных чеченцев – уже факт?…
Вопросов – тьма, бездонная пропасть. И ни единого ответа. Или: если ответ все-таки следует, он как будто рассчитан на идиотов. Вот как это обычно бывает в Чечне: приходит родственник исчезнувшего к важному военному чину, от которого что-то зависит. Офицеры вокруг обычно услужливо подсказывают: «Да, тебе – к нему». А «тот» говорит:
– Я – Саша.
– Как? Просто Саша?
– Да, просто Саша.
И начинается кишкомотание. Этот «Саша» без фамилии, звания и должности пару месяцев кормит обещаниями: вот-вот, завтра найду, не их, так могильник…
– Ну а пока процесс идет, – намекает «Саша», – костюм за 200 долларов на рынке в Хасавюрте я присмотрел.
– Да-да, – понимает намек семья похищенного человека, – костюм, конечно, костюм… В субботу едем в Хасавюрт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42