— Если не секрет, при каких обстоятельствах? — спросил я, подходя к окну. — И знаешь ли ты, сколько стоит авианосец?
— Знаю. Миллиона два... Нет, пожалуй, три.
— Это же такая уйма деньжищ!
— Не веришь? Честное слово, я видел пачки долларов своими глазами. Очень хочется тебе об этом рассказать...
— Почему мне?
— Потому что ты и Джоанна... мы трое... я вот думаю, если мы втроем раскинем мозгами, то непременно найдем выход.
— А ты, однако, весьма осведомлен обо всем, — заметил я.
— Послушай, Крейн, во-первых, я не убивал Айелло, а во-вторых, денег не брал...
— Так. Ну, рассказывай...
— Сначала ты скажи, зачем поехал к Мадонне. Может, уже на него работаешь?
— Нет, не работаю.
— Я должен поверить тебе на слово?
— Речь сейчас не обо мне. Откуда ты знаешь, что в убийстве подозревают именно тебя?
— А кого им еще подозревать, если я был связан с ними?
— Неужели?
— Представь себе...
— Может, все-таки расскажешь?
— Это долгая история...
— Ничего, я терпеливый. Надоест — дам знать...
Проглотив ком в горле, Майк Фаррелл сцепил пальцы и, не отводя взгляда от пистолета, спросил:
— Думаешь, мы не в силах помочь друг другу?
— Ничего не могу сказать, пока не узнаю все в подробностях.
— А я почему-то уверен, что мне ты сумеешь помочь! — громко прошептал Майк. — Мне больше не на кого рассчитывать.
— Усвой одну простую вещь — если сам о себе позаботишься, тогда можно и на других рассчитывать.
— Правильная мысль, но, к сожалению... Я всю жизнь сам пробиваю себе дорогу, а что толку? — Он старался перехватить мой взгляд, но это ему не удавалось. — Ладно, слушай. Придется начать с самого начала, а иначе лучше вовсе не рассказывать. Сегодня утром я попытался подвести итог и понял, что должен кому-то обо всем рассказать. Начну, пожалуй, со своего призвания. Не возражаешь?
Я промолчал, а он повел плечами и тяжело вздохнул:
— Я был хорошим саксофонистом и никогда не был замешан ни в каких аферах. Однажды даже создал небольшой оркестр. Точнее — квартет. Мы играли в клубах, во всяких забегаловках. Заработки у нас были пустяковыми, но все кругом говорили, что у меня талант, и я был убежден, что все наладится. Тогда мне казалось, что если вкалываешь по двенадцать часов в сутки, если виртуозно владеешь саксофоном, то непременно пробьешься. Я ждал, что не сегодня завтра появится какой-нибудь импресарио и станет меня уговаривать записать пару дисков на студии «Коламбия». Мы работали как проклятые. Я подбадривал свой коллектив, говорил, что мы в одно прекрасное утро проснемся знаменитыми. Ребята мне верили. И представь себе, мы стали зарабатывать неплохие деньги, нас приглашали играть в дорогие клубы. Я был тогда молодой. Женился на Джоанне. Ей было всего девятнадцать. Представляешь, она была сама невинность, девственница... Мы играли джаз, все было тип-топ! И вдруг от меня уходит кларнетист, а спустя какое-то время на Тихоокеанское побережье уезжает клавишник. Ну, думаю, не беда! Беру в оркестр двоих идиотов, не способных отличить трубу от гобоя. Ничего, играем! И тут в городе прямо мор какой-то начался. Сорокалетние трубачи отваливали один за другим по разным причинам. Один умер от туберкулеза, другой стал алкоголиком, третий в дистрофика превратился... Я за голову схватился: неужели впереди у меня два десятка лет беспросветной нужды и борьбы за существование? Куча долгов, привычка топить огорчения в стакане, а то и того хуже — избавляться от забот с помощью наркотиков... Кошмар, безнадега! Надо было что-то предпринимать, и немедленно... Хотя бы ради Джоанны. Крейн, ты следишь за мыслью? Или я объясняю, что такое радуга, слепому?
Я заметил, что, рассказывая свою историю, Майк оживился. Похоже, звук собственного голоса успокаивал его. Пусть выговорится, подумал я, возможно, поймет, что куда как приятней жить с легким сердцем.
— Продолжай! — кивнул я. — Мне понятны твои переживания.
— Короче, я вдруг осознал, что молодость уходит, а я — никто, то есть так ничего и не добьюсь. Я Джоанну без памяти любил. И страдал. Неужели ей уготована такая безрадостная жизнь? Моя жена достойна лучшего...
Майк замолчал и нахмурился. Я тоже молчал. Не было у меня желания беседовать с ним по душам.
Майк растянул губы в ухмылке и, покачав головой, продолжил:
— В довершение ко всему начался массовый рок-н-ролльный психоз. Длинноволосые просто осатанели. Бум-бум-бум! Никакой мелодики... Лупит ударник что есть мочи, все стоят, раскачиваются, будто заведенные... Чума, одним словом! А я музыкант от бога... И тут выясняется, что только в «Красной мельнице» рок-н-ролльщиков на порог не пускают. Я, конечно, со своими ребятами туда, и как будто бы все путем. Но нет!
В один далеко не прекрасный вечер встречают меня пятеро мордоворотов и метелят по-страшному, из чего я делаю вывод, что они не дадут мне зарабатывать по сотне баксов в неделю и придется подыхать с голоду.
Майк засмеялся. Смех получился неестественным. Мне даже показалось, будто он зарыдал.
— Понимаешь, Крейн, я тогда впервые столкнулся с вымогательством. Длинноволосые сказали, что ничего не имеют против, если я стану отдавать им половину заработка. Я их послал куда подальше. Но однажды вечером ко мне домой заявился Айелло и говорит, что я могу спокойно работать у него в «Красной мельнице», но в другом качестве. Я согласился. Опускаться на дно жизни мне не хотелось. Я как-то там побывал и скажу, народу на дне полным-полно и все готовы друг друга сожрать. Короче, вручил я своим парням уведомление об окончании срока действия договора, и мы расстались.
— Ну и кем же ты стал работать у Айелло?
— Носильщиком...
— Носильщиком? — переспросил я.
— Ну да! В полиции за мной ничего не числилось — никаких приводов, никаких задержаний. Я оказался идеальным кандидатом. Копам и на ум не приходило останавливать меня для проверки. Зачем, если за мной никакого криминала не числится? А я, между прочим, в конце каждого месяца с сумкой, полнехонькой баксов, отправлялся то к одному толстопузому политикану, то к другому и вручал толстенные пачки денег — плату за оказанные услуги, другими словами, выдавал векселя, по которым рано или поздно придется платить.
— А конкретно? Какие услуги оказывали Айелло?
— Этого я не знаю.
— Ладно! — Я подумал и решил, что настаивать не надо. Рассказ еще не завершен, поэтому ответ на мой вопрос еще появится. — Продолжай.
— В общем, работаю я на государственной службе, получаю приличные деньги, но однажды происходит кое-что такое, что выводит меня из себя.
Майк украдкой посмотрел на меня, пытаясь определить по выражению лица, что мне известно об этом весьма деликатном происшествии. Я решил Майку помочь:
— Мне известно, что произошло между Айелло и Джоанной.
— Ничего себе, а? И все живы, заметь! Мерзавец был уверен, что я шуметь не стану, он думал, что я сломлен и промолчу.
И оказался прав. Как-никак, Джоанна была моей женой, и я не хотел выставлять ее в плохом свете. Ну и, конечно, в этом ее поступке была и моя вина. Она любила веселые компании, а я мог гарантировать ей лишь серенькую, скучную жизнь. Не хочу сказать, будто ей это приключение сошло с рук. Я задал ей хорошую трепку, а с Айелло даже не поговорил. Зачем? Любой разговор между мной и им перерос бы в крупный скандал, после чего меня закатали бы под асфальт. Но однажды я не сдержался, выпил лишнего и стал чихвостить Айелло. И мерзавец-то он, и подонок, каких мало... Ну а Пит Данжело не растерялся и принял меры, которые вышли мне боком.
— Пит Данжело слышал, как ты крыл Айелло?
— Да нет! Подслушал... При нем я, конечно, попридержал бы язык.
— И что было дальше?
— А дальше спустя какое-то время ни с того ни с сего у меня дома появляется парочка копов с ордером на обыск. Я в изумлении хлопаю глазами, а они — в туалет, вытаскивают из сливного бачка пластиковую упаковку чистого героина весом около килограмма и заявляют, будто я отпетый наркодилер. Ну, само собой, меня арестовывают, и сразу становится ясно, что кое у кого появилось желание упрятать меня за решетку. Разумеется, по ложному обвинению.
— Это что же, героин подложили полицейские?
— Думаю, тут поработали Айелло с Питом Данжело. Джоанны в городе не было целую неделю, так что они воспользовались ее отсутствием.
— А когда Джоанна вернулась, что они ей сказали?
— Много чего... Мол, вытащат меня из тюрьмы, помогут, хотя она уверяла их, что я к наркотикам не имею никакого отношения и ни в чем не виноват.
— И что дальше?
— Айелло стал проявлять такую активность, такую отзывчивость, что я даже не ожидал. Приходил ко мне в дни свиданий и все уверял, что они выручат меня из беды. Ну и вот с моего согласия организация нанимает адвоката по уголовным делам, и тот, выступая в суде, признает меня виновным. Мне дают семь лет. Айелло клянется могилой матери, что в тот самый день, когда я выхожу на свободу, он устраивает меня на работу с высоким жалованьем, а во время моего отсутствия до Джоанны никто пальцем не дотронется. В общем, мне затыкают рот и дают понять, что Джоанна у них вроде бы как заложница.
Добряк, благороднейший Айелло... Вчера я первым делом кинулся к нему, чтобы напомнить о заверениях, что все будет честно, без обмана.
— Значит, ты, выйдя из тюрьмы, сразу решил ехать к нему?
— Ну да! Ничего другого мне не оставалось. — Майк грустно улыбнулся.
— Фаррелл, хоть убей, не могу понять, почему ты тогда не протестовал. Почему не добивался пересмотра дела? В конце концов, можно было раскрутить эпизод с обыском, произвести расследование, по чьей наводке полицейские пришли к тебе в дом. Нельзя же быть таким безучастным! Почему руки опустил, почему не оказал никакого сопротивления?
— Потому что сразу понял главное: начни я права качать — меня давно бы уже не было в живых. Они могут все. Подсадят, к примеру, в камеру соседа, а тот через какое-то время убивает меня и поднимает гвалт, будто я покончил жизнь самоубийством. А Джоанну я вообще не имел права подставлять, она со мной и так натерпелась. Словом, в тюрьме я вел себя тише воды, ниже травы и приобрел репутацию безропотного молчуна. Кстати, Тони Сенну организация в свое время отмазала. Он как-то раз собирал дань с букмекеров, а один из них уперся, мол, не даст ни цента, так помощники Сенны ему голову проломили. И представь себе, в это время проезжал полицейский патруль. Коп, как водится, арестовал Тони прямо на месте преступления и довел дело до суда, а потом, к изумлению потерпевшего, заявил, будто тот споткнулся, упал и сам себе голову пробил. Букмекер в отпаде, а судьи выносят подсудимому условное наказание, поскольку тот, видите ли, оказался случайно замешанным в деле... Дали взятку кому надо, и все! Гуляет Тони Сенна на свободе, а ты говоришь, почему я правды не добивался.
Майк вытянулся на кушетке во всю свою длину и уставился в потолок. Я подошел к окну, привалился к подоконнику.
— Стало быть, вчера, едва появившись в городе, ты отправился с визитом к Айелло. Так?
— Так, но не совсем! Где-то после пяти выхожу я из автобуса в центре города и думаю: хорошо бы договориться с кем-либо, кто подбросит меня до резиденции Айелло. Туда, как тебе известно, автобусы не ходят. Айелло говорил, что сразу даст мне деньжат. Я ему поверил. Да и зачем ему было врать! И только я подумал, не махнуть ли в горы пешедралом, как натыкаюсь на Тони Сенну. Он занят делом — собирает оброк, то есть у одних берет, другим отдает. Двоим полицейским при мне денежки отстегивал.
— Он тебя сразу узнал?
— А как же! Давай, говорит, присоединяйся! Мы вместе продолжили обход. Многие меня узнавали, поздравляли с выходом на волю, желали успехов. Потом мы встретились с Данжело, и он повез нас к Айелло на своем «мерсе». Между прочим, дорогой он мне все уши прожужжал насчет продажи какой-то подержанной тачки. Я, конечно, помалкиваю, твержу, что мне надо повидать Айелло, и все тут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26