И вообще у него был такой вид, будто ему надоело плохое кино, но он решил досидеть до конца сеанса, чтобы узнать развязку.
– Он, естественно, звонит в полицию. На другой день его просят опознать второго взломщика, но он заявляет, что видит его в первый раз. Впоследствии он, правда, опознает одного из участников первого ограбления.
– Это было подстроено! – выкрикнул Кролик. – Он меня в жизни не видел. На испуг хотели взять!
– Скажем иначе, человек просто ошибся, – продолжал я. – Еще бы, ему столько пришлось пережить! Убита жена, обчищен дом, пропала монета, стоящая целое состояние. И вот что интересно, – добавил я, опять глядя на Колкэннона. – В перечне пропавших вещей он не указывает этого никеля. Словно бы его и не было. А ведь потерпевший, как известно, обязан сообщать полиции о любой пропаже, для того чтобы получить страховку. Но наш джентльмен, видимо, не желает иметь дело со страховой компанией. Почему, спросите вы. Объясняю. Никель не был застрахован. По той простой причине, что к нашему джентльмену он попал незаконным путем.
– Это уж слишком! – вдруг заявил Колкэннон, к удивлению не только публики, но и меня самого. Он поднялся с места и обратился ко мне: – Меня обманом заманили сюда. Я не был знаком с покойным мистером Крау. Да, я не сообщал полиции о пропаже никеля 1913 года и у меня действительно не было страховки. Но вовсе не по той причине, о которой говорит этот господин. У меня нет и никогда не было такой монеты.
– Поначалу я тоже так думал, – признался я. – Тоже думал, что у вас фальшивка. Чтобы установить, какой никель у вас, я навел справки по поводу всех пяти экземпляров, и все они оказались на месте. Четыре монеты находятся в музейных хранилищах, а пятая – в частной коллекции. Этот никель долгое время был в обращении, и его легко отличить от других и, уж конечно, оттого, который я самолично извлек из вашего сейфа.
По рядам опять прокатился шумок. Я так увлекся, что выдал себя. Теперь и младенцу ясно, кто был вторым взломщиком. Ну что ж, и на старуху бывает проруха.
– Естественно, я самым тщательным образом осмотрел этот никель. Он был настоящий. Тогда я продолжил консультации с музейными работниками, попросил еще раз проверить их экземпляры. В трех хранилищах монеты были в целости и сохранности. В четвертом же обнаружилась подделка.
Я посмотрел на трех джентльменов в темных костюмах. Сидящий с краю невысокий курносый мужчина в очках с толстыми стеклами был Милош Грачек. Он понял, чего я жду от него.
* * *
– Да, это была подделка, но подделка неплохая, – сказал он. – Фальшивомонетчик взял стандартный никель 1903 года, спилил ноль и вместо него напаял единицу. Хорошая работа, и никель экспонировался у нас как настоящий. Только экспертиза смогла обнаружить подделку.
Затем откашлялся и заговорил джентльмен с белоснежной шевелюрой.
– Меня зовут Гордон Руслэндер, – сказал он. – Когда мистер Грачек сообщил о случившемся, я лично изучил монету. Он прав. Фальшивомонетчик поработал неплохо, но я бы не сказал, что по высшему классу. Внимательный осмотр убедил меня, что находящийся в нашем распоряжении пятицентовик – не тот, за который я передал портрет работы Копли Балтиморскому историческому обществу. У меня не было оснований сомневаться в порядочности наших коллег, и тем не менее процедура требовала просвечивания рентгеном. Естественно, экземпляр, поступивший из Балтиморы, был настоящий никель чеканки 1913 года. А тот, которым его подменили, не надо было даже просвечивать. Все было видно невооруженным глазом.
– Что вы предприняли, обнаружив подмену?
– Я немедленно встретился с куратором нашей выставки, – ответил Руслэндер, а длинноносый лысеющий человек, сидящий по другую его руку, весь съежился и словно бы врос в стул. – Я знал, что Говард Питтерман переживает не лучшие времена. Недавно он прошел через дорогостоящий бракоразводный процесс. Потом он потерял кое-какие вложения. Да, все это было мне известно, но я не подозревал об истинном положении его дел в связи с финансовыми затруднениями. В противном случае мы могли бы оказать ему материальную помощь. – Руслэндер нахмурился. – Но мистер Питтерман решил действовать самостоятельно. Он подложил в нашу экспозицию фальшивую монету, а настоящий никель 1913 года, один из раритетов нашей выставки, продал, в сущности, за бесценок.
– Мне дали за него двадцать тысяч, – дрогнувшим голосом сказал Говард Питтерман. – На меня нашло какое-то затмение.
– Категорически заявляю: я не знаю этого человека! – сказал Колкэннон. – Первый раз его вижу.
– Если этот джентльмен и купил монету, то не у меня. Я продал ее одному дельцу в Филадельфии, человеку сомнительной репутации. Может быть, он-то и перепродал никель мистеру Колкэннону, а может быть, монета побывала еще в чьих-то руках. Не знаю, нужно ли называть имя этого дельца, мне, по правде сказать, этого бы не хотелось. Он ведь все равно ни в чем не сознается, а у меня нет никаких доказательств, что именно он купил злосчастную монету. – Голос Питтермана сорвался. – Я бы очень хотел помочь следствию, но не знаю, что я могу сделать.
– Еще раз заявляю, что не имел дела ни с какими сомнительными скупщиками из Филадельфии. Я мало знаю даже порядочных коллекционеров. Конечно, я слышал о мистере Руслэндере как об основателе выставки американских и зарубежных металлических денег и владельце монетного двора «Колокол свободы». Но я никогда не встречал ни его самого, ни его служащих.
– В таком случае зачем вы звонили Сэмюэлю Уилксу?
– Мне неизвестно это имя.
– И тем не менее вчера вы позвонили ему домой в Филадельфию, а после в его контору на Риттенхауз-сквер. Кроме того, вы звонили на. Выставку денег. Звонили вы по домашнему телефону, и, поскольку междугородные разговоры фиксируются, это нетрудно проверить.
Компьютеры в телефонной компании зарегистрировали эти звонки, будьте уверены, но Колкэннон таращил глаза, стараясь понять, что произошло, так как он на самом деле не звонил в Филадельфию. В другое время и при других обстоятельствах он бы сообразил, что когда его хитростью выманили в кафе на углу Мэдисон-авеню и Семьдесят девятой, кто-то мог забраться к нему в дом. Но в этот момент он ограничился простым отрицанием.
– Я никогда не разговаривал с этим Уилксом и на выставку в Филадельфию не звонил.
– Какая разница, Берни? – подал голос Рэй Киршман, и мне подумалось, что он не очень-то следит за ходом моих рассуждений. – Крау прикончили из-за никеля, это понятно. Но какая разница, как он попал в сейф. Крау убили после того, как он пропал оттуда.
– Суть в том, – отвечал я, – что никто не знал, что в сейфе вообще находится никель. Никто, за исключением Третьего вора.
– Кого-кого?
– Кролик Маргейт и Харлан Риз понятия не имели о никеле, – объяснил я. – Они знали только то, что четы Колкэннонов всю ночь не будет дома. Они знали это от сестры Кролика Мэрилин, которая работает в косметическом кабинете со звучным названием «Волос великолепие», там, где постоянно укладывала волосы Ванда Колкэннон. Но Мэрилин работала не только над головами клиенток. Восемь из них были ограблены за последние полтора года. Во всех восьми ограблениях прослеживается один почерк. Грубый взлом, бесцеремонный обыск квартиры, едва ли не намеренный погром. Мэрилин не приходилось выкладываться – достаточно было не пропустить ни слова из того, о чем болтают дамы, пока им делают прическу. Сведения об отъезде клиентов и прочем она передавала Кролику. Говоря попросту, она была наводчицей. Что толку в реле, периодически включающем и выключающем свет в квартире, и прочих мерах безопасности, если у вашей милой парикмахерши брат – налетчик и вор?
Говоря это, я не смотрел в сторону Мэрилин, зато поймал устремленный на меня вопрошающий взгляд Каролин. «Не волнуйся, старуха, тебя-то я не выдам», – подумал я.
– Ванда заглядывала и ко мне в книжный магазин. Водила купать свою собаку в одно заведение на той же улице. Последний раз, когда я ее видел, она случайно обронила, что собирается с мужем везти Астрид в Пенсильванию на вязку. Таким образом я, как и Кролик с Харланом Ризом, знал, что Колкэнноны будут ночевать не дома.
– Но этого не знал Третий вор. Он словно бы поджидал, когда эта чета вернется домой. Как только я сообразил, что должен быть Третий вор, я неизменно величал его с прописной буквы, как Третий убийца в «Макбете». Исследователи Шекспира до сих пор ломают голову над этим персонажем. Он появляется всего один раз и совсем немного говорит. На этом основании сторонники одной школы в шекспироведении утверждают, что Третий убийца – это сам Макбет.
Аудитория затаила дыхание, и недаром: разыгрывалась одна из кульминационных сцен моего спектакля.
– Шекспир дал мне ключ к разгадке. Сначала это происходило на подсознательном уровне и мне потребовалось время, прежде чем я пришел к определенному выводу. Никто, знавший об отлучке Колкэннонов, не может быть этим загадочным Третьим вором. Иначе с какой стати ему торчать там до их досрочного возвращения? Вероятность же того, что кто-то случайно залез в дом через разбитую крышу и сидел там только для того, чтобы расправиться с хозяевами, – эта вероятность ничтожна, она граничит с чудом. Моя интуиция все время что-то подсказывала мне, и в конце концов детали сложились в целую картину. Не знаю, хотел ли Шекспир в Третьем убийце вывести самого Макбета, но в нашем случае Третий вор – это сам Герберт Франклин Колкэннон.
Названный джентльмен тут же вскочил с места:
– Он с ума сошел! Его в психушку надо! Вы хотите сказать, что я инсценировал ограбление собственного дома? Что сам у себя выкрал какую-то монету?
– Нет, я не это хочу сказать.
– В таком случае...
– Никакого третьего ограбления не было. Кролик с Харланом утащили все, что могли унести, а я взял из сейфа три предмета. Не было ни третьего налета, ни Третьего вора, и никто не избивал и не связывал вас. Вы сами убили свою жену.
Глава 22
Нависла гробовая тишина. Ошеломленный Колкэннон поспешил повторить, что я сошел с ума.
– Этот человек только что сам признался, что он взломщик, а мы сидим развесив уши. Кто дал ему право обвинять других в воровстве и убийстве? Кому как, а мне это надоело. Я ухожу!
– Не хотите остаться на угощение? Пожалеете.
Раздувая ноздри, он кинул на меня испепеляющий взгляд и вышел из ряда. Но тут чья-то рука взяла его под локоть. Он круто обернулся.
– Спокойно, – сказал ему Рэй Киршман. – Почему бы нам не остаться до конца? Может, Берни еще чего интересного скажет.
– Уберите руки! – прорычал Колкэннон, хотя его рычание напоминало скорее тявканье пуделя, чем рявканье овчарки. – Кто вы такой?
– Я из полиции, – добродушно сказал Рэй, – а вот вы, как считает Берни, – убийца. У него на такие делишки нюх прямо-таки собачий. Раз уж он завладел мячом, пусть гонит его дальше, а?
Куда-то я его загоню?
– Мистер Колкэннон в одном прав, – продолжал я. – Да, я вор-взломщик. Точнее, букинист, старающийся отделаться от дурной привычки воровать. И уж точно я – не полицейский. Выдвинуть против него обвинение в убийстве – это действительно дело полиции. Но я, думаю, сумею подсказать полиции, с чего начать. Первым делом надо обратить внимание на его материальное положение: Колкэнноны – люди состоятельные, у них куча ценных вещей, но у богатых тоже случаются финансовые затруднения, как и у простых смертных. Что навело меня на такое подозрение? Когда я открыл сейф, там были только дамские часы, пара серег, одна-единственная редкая монета и деловые бумаги. Люди, которые тратятся на устройство стенного сейфа, обычно хранят там нечто более существенное, особенно те, кто держит сторожевых собак. У таких людей дом действительно неприступная крепость. Вчера я сделал несколько телефонных звонков, и мне удалось установить, что мистер Колкэннон распродает монеты, которые он приобрел за последние годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Он, естественно, звонит в полицию. На другой день его просят опознать второго взломщика, но он заявляет, что видит его в первый раз. Впоследствии он, правда, опознает одного из участников первого ограбления.
– Это было подстроено! – выкрикнул Кролик. – Он меня в жизни не видел. На испуг хотели взять!
– Скажем иначе, человек просто ошибся, – продолжал я. – Еще бы, ему столько пришлось пережить! Убита жена, обчищен дом, пропала монета, стоящая целое состояние. И вот что интересно, – добавил я, опять глядя на Колкэннона. – В перечне пропавших вещей он не указывает этого никеля. Словно бы его и не было. А ведь потерпевший, как известно, обязан сообщать полиции о любой пропаже, для того чтобы получить страховку. Но наш джентльмен, видимо, не желает иметь дело со страховой компанией. Почему, спросите вы. Объясняю. Никель не был застрахован. По той простой причине, что к нашему джентльмену он попал незаконным путем.
– Это уж слишком! – вдруг заявил Колкэннон, к удивлению не только публики, но и меня самого. Он поднялся с места и обратился ко мне: – Меня обманом заманили сюда. Я не был знаком с покойным мистером Крау. Да, я не сообщал полиции о пропаже никеля 1913 года и у меня действительно не было страховки. Но вовсе не по той причине, о которой говорит этот господин. У меня нет и никогда не было такой монеты.
– Поначалу я тоже так думал, – признался я. – Тоже думал, что у вас фальшивка. Чтобы установить, какой никель у вас, я навел справки по поводу всех пяти экземпляров, и все они оказались на месте. Четыре монеты находятся в музейных хранилищах, а пятая – в частной коллекции. Этот никель долгое время был в обращении, и его легко отличить от других и, уж конечно, оттого, который я самолично извлек из вашего сейфа.
По рядам опять прокатился шумок. Я так увлекся, что выдал себя. Теперь и младенцу ясно, кто был вторым взломщиком. Ну что ж, и на старуху бывает проруха.
– Естественно, я самым тщательным образом осмотрел этот никель. Он был настоящий. Тогда я продолжил консультации с музейными работниками, попросил еще раз проверить их экземпляры. В трех хранилищах монеты были в целости и сохранности. В четвертом же обнаружилась подделка.
Я посмотрел на трех джентльменов в темных костюмах. Сидящий с краю невысокий курносый мужчина в очках с толстыми стеклами был Милош Грачек. Он понял, чего я жду от него.
* * *
– Да, это была подделка, но подделка неплохая, – сказал он. – Фальшивомонетчик взял стандартный никель 1903 года, спилил ноль и вместо него напаял единицу. Хорошая работа, и никель экспонировался у нас как настоящий. Только экспертиза смогла обнаружить подделку.
Затем откашлялся и заговорил джентльмен с белоснежной шевелюрой.
– Меня зовут Гордон Руслэндер, – сказал он. – Когда мистер Грачек сообщил о случившемся, я лично изучил монету. Он прав. Фальшивомонетчик поработал неплохо, но я бы не сказал, что по высшему классу. Внимательный осмотр убедил меня, что находящийся в нашем распоряжении пятицентовик – не тот, за который я передал портрет работы Копли Балтиморскому историческому обществу. У меня не было оснований сомневаться в порядочности наших коллег, и тем не менее процедура требовала просвечивания рентгеном. Естественно, экземпляр, поступивший из Балтиморы, был настоящий никель чеканки 1913 года. А тот, которым его подменили, не надо было даже просвечивать. Все было видно невооруженным глазом.
– Что вы предприняли, обнаружив подмену?
– Я немедленно встретился с куратором нашей выставки, – ответил Руслэндер, а длинноносый лысеющий человек, сидящий по другую его руку, весь съежился и словно бы врос в стул. – Я знал, что Говард Питтерман переживает не лучшие времена. Недавно он прошел через дорогостоящий бракоразводный процесс. Потом он потерял кое-какие вложения. Да, все это было мне известно, но я не подозревал об истинном положении его дел в связи с финансовыми затруднениями. В противном случае мы могли бы оказать ему материальную помощь. – Руслэндер нахмурился. – Но мистер Питтерман решил действовать самостоятельно. Он подложил в нашу экспозицию фальшивую монету, а настоящий никель 1913 года, один из раритетов нашей выставки, продал, в сущности, за бесценок.
– Мне дали за него двадцать тысяч, – дрогнувшим голосом сказал Говард Питтерман. – На меня нашло какое-то затмение.
– Категорически заявляю: я не знаю этого человека! – сказал Колкэннон. – Первый раз его вижу.
– Если этот джентльмен и купил монету, то не у меня. Я продал ее одному дельцу в Филадельфии, человеку сомнительной репутации. Может быть, он-то и перепродал никель мистеру Колкэннону, а может быть, монета побывала еще в чьих-то руках. Не знаю, нужно ли называть имя этого дельца, мне, по правде сказать, этого бы не хотелось. Он ведь все равно ни в чем не сознается, а у меня нет никаких доказательств, что именно он купил злосчастную монету. – Голос Питтермана сорвался. – Я бы очень хотел помочь следствию, но не знаю, что я могу сделать.
– Еще раз заявляю, что не имел дела ни с какими сомнительными скупщиками из Филадельфии. Я мало знаю даже порядочных коллекционеров. Конечно, я слышал о мистере Руслэндере как об основателе выставки американских и зарубежных металлических денег и владельце монетного двора «Колокол свободы». Но я никогда не встречал ни его самого, ни его служащих.
– В таком случае зачем вы звонили Сэмюэлю Уилксу?
– Мне неизвестно это имя.
– И тем не менее вчера вы позвонили ему домой в Филадельфию, а после в его контору на Риттенхауз-сквер. Кроме того, вы звонили на. Выставку денег. Звонили вы по домашнему телефону, и, поскольку междугородные разговоры фиксируются, это нетрудно проверить.
Компьютеры в телефонной компании зарегистрировали эти звонки, будьте уверены, но Колкэннон таращил глаза, стараясь понять, что произошло, так как он на самом деле не звонил в Филадельфию. В другое время и при других обстоятельствах он бы сообразил, что когда его хитростью выманили в кафе на углу Мэдисон-авеню и Семьдесят девятой, кто-то мог забраться к нему в дом. Но в этот момент он ограничился простым отрицанием.
– Я никогда не разговаривал с этим Уилксом и на выставку в Филадельфию не звонил.
– Какая разница, Берни? – подал голос Рэй Киршман, и мне подумалось, что он не очень-то следит за ходом моих рассуждений. – Крау прикончили из-за никеля, это понятно. Но какая разница, как он попал в сейф. Крау убили после того, как он пропал оттуда.
– Суть в том, – отвечал я, – что никто не знал, что в сейфе вообще находится никель. Никто, за исключением Третьего вора.
– Кого-кого?
– Кролик Маргейт и Харлан Риз понятия не имели о никеле, – объяснил я. – Они знали только то, что четы Колкэннонов всю ночь не будет дома. Они знали это от сестры Кролика Мэрилин, которая работает в косметическом кабинете со звучным названием «Волос великолепие», там, где постоянно укладывала волосы Ванда Колкэннон. Но Мэрилин работала не только над головами клиенток. Восемь из них были ограблены за последние полтора года. Во всех восьми ограблениях прослеживается один почерк. Грубый взлом, бесцеремонный обыск квартиры, едва ли не намеренный погром. Мэрилин не приходилось выкладываться – достаточно было не пропустить ни слова из того, о чем болтают дамы, пока им делают прическу. Сведения об отъезде клиентов и прочем она передавала Кролику. Говоря попросту, она была наводчицей. Что толку в реле, периодически включающем и выключающем свет в квартире, и прочих мерах безопасности, если у вашей милой парикмахерши брат – налетчик и вор?
Говоря это, я не смотрел в сторону Мэрилин, зато поймал устремленный на меня вопрошающий взгляд Каролин. «Не волнуйся, старуха, тебя-то я не выдам», – подумал я.
– Ванда заглядывала и ко мне в книжный магазин. Водила купать свою собаку в одно заведение на той же улице. Последний раз, когда я ее видел, она случайно обронила, что собирается с мужем везти Астрид в Пенсильванию на вязку. Таким образом я, как и Кролик с Харланом Ризом, знал, что Колкэнноны будут ночевать не дома.
– Но этого не знал Третий вор. Он словно бы поджидал, когда эта чета вернется домой. Как только я сообразил, что должен быть Третий вор, я неизменно величал его с прописной буквы, как Третий убийца в «Макбете». Исследователи Шекспира до сих пор ломают голову над этим персонажем. Он появляется всего один раз и совсем немного говорит. На этом основании сторонники одной школы в шекспироведении утверждают, что Третий убийца – это сам Макбет.
Аудитория затаила дыхание, и недаром: разыгрывалась одна из кульминационных сцен моего спектакля.
– Шекспир дал мне ключ к разгадке. Сначала это происходило на подсознательном уровне и мне потребовалось время, прежде чем я пришел к определенному выводу. Никто, знавший об отлучке Колкэннонов, не может быть этим загадочным Третьим вором. Иначе с какой стати ему торчать там до их досрочного возвращения? Вероятность же того, что кто-то случайно залез в дом через разбитую крышу и сидел там только для того, чтобы расправиться с хозяевами, – эта вероятность ничтожна, она граничит с чудом. Моя интуиция все время что-то подсказывала мне, и в конце концов детали сложились в целую картину. Не знаю, хотел ли Шекспир в Третьем убийце вывести самого Макбета, но в нашем случае Третий вор – это сам Герберт Франклин Колкэннон.
Названный джентльмен тут же вскочил с места:
– Он с ума сошел! Его в психушку надо! Вы хотите сказать, что я инсценировал ограбление собственного дома? Что сам у себя выкрал какую-то монету?
– Нет, я не это хочу сказать.
– В таком случае...
– Никакого третьего ограбления не было. Кролик с Харланом утащили все, что могли унести, а я взял из сейфа три предмета. Не было ни третьего налета, ни Третьего вора, и никто не избивал и не связывал вас. Вы сами убили свою жену.
Глава 22
Нависла гробовая тишина. Ошеломленный Колкэннон поспешил повторить, что я сошел с ума.
– Этот человек только что сам признался, что он взломщик, а мы сидим развесив уши. Кто дал ему право обвинять других в воровстве и убийстве? Кому как, а мне это надоело. Я ухожу!
– Не хотите остаться на угощение? Пожалеете.
Раздувая ноздри, он кинул на меня испепеляющий взгляд и вышел из ряда. Но тут чья-то рука взяла его под локоть. Он круто обернулся.
– Спокойно, – сказал ему Рэй Киршман. – Почему бы нам не остаться до конца? Может, Берни еще чего интересного скажет.
– Уберите руки! – прорычал Колкэннон, хотя его рычание напоминало скорее тявканье пуделя, чем рявканье овчарки. – Кто вы такой?
– Я из полиции, – добродушно сказал Рэй, – а вот вы, как считает Берни, – убийца. У него на такие делишки нюх прямо-таки собачий. Раз уж он завладел мячом, пусть гонит его дальше, а?
Куда-то я его загоню?
– Мистер Колкэннон в одном прав, – продолжал я. – Да, я вор-взломщик. Точнее, букинист, старающийся отделаться от дурной привычки воровать. И уж точно я – не полицейский. Выдвинуть против него обвинение в убийстве – это действительно дело полиции. Но я, думаю, сумею подсказать полиции, с чего начать. Первым делом надо обратить внимание на его материальное положение: Колкэнноны – люди состоятельные, у них куча ценных вещей, но у богатых тоже случаются финансовые затруднения, как и у простых смертных. Что навело меня на такое подозрение? Когда я открыл сейф, там были только дамские часы, пара серег, одна-единственная редкая монета и деловые бумаги. Люди, которые тратятся на устройство стенного сейфа, обычно хранят там нечто более существенное, особенно те, кто держит сторожевых собак. У таких людей дом действительно неприступная крепость. Вчера я сделал несколько телефонных звонков, и мне удалось установить, что мистер Колкэннон распродает монеты, которые он приобрел за последние годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29