Однако в обращении «папа» не было ничего дочернего. В устах Алин оно звучало очень нежно. Улыбка на лице Манюэля как бы говорила: «Вы видите, какая это женщина!»
И действительно, девчонку, которая начинала свою карьеру на тротуарах и бульварах Парижа, теперь можно было принять за жену врача, инженера или адвоката.
— Нам уже осталось недолго ждать, когда он принесет сюда свою пижаму и комнатные туфли. Не забыл бы только зубную щетку и бритву…
Она произнесла эту тираду на высоких нотах, с сильным простонародным акцентом. На комиссара она не смотрела. Алин так же, как и Манюэль, с удовольствием играла на публику. Их можно было принять за двух актеров, бросающих друг другу заученные реплики. Каждый знал свою роль назубок.
Алин кинула покупки на диван и продолжала говорить, нарочно употребляя жаргон парижских предместий:
— Что ему надо на этот раз?
— Не будь такой злой с ним, Алин. Ты ведь знаешь, что комиссар мой друг.
— Может быть, твой друг, но не мой… И я терпеть не могу запах его противной трубки.
Мегрэ нисколько не был шокирован поведением Алин. Он смотрел на нее, медленно посасывая трубку.
— Может быть, ты знаешь кого-нибудь из Государственного совета, а? — с иронией спросил у нее калека.
— Если он этим интересуется, то скажи ему, что я даже не знаю, что это такое…
В это время зазвонил телефон. Манюэль нахмурился, посмотрел на аппарат, затем на комиссара.
— Алло… Да, он здесь… Это вас, господин Мегрэ…
— Что я говорила!.. Ему скоро станут присылать письма на наш адрес.
— Алло… Да… Я слушаю…
Это был Жанвье. Он звонил из маленького кафе на той же улице.
— Звоню на всякий случай, патрон… Лурти стоит возле меня… Девчонка сумела увильнуть от него… Выйдя из дому, она направилась прямо к станции метро «Терн»… Взяла билет первого класса и сошла на платформе той линии, что ведет на площадь Звезды. Лурти следовал за ней… Когда она вошла в вагон, он проскользнул туда через другую дверь… В тот момент, когда дверь закрывалась, Алин выскочила на платформу, а Лурти не успел… Он вернулся сюда, а она только что приехала на такси…
— Благодарю.
Алин уселась на диван рядом со своими пакетами, положив ногу на ногу. Она продолжала смотреть на Манюэля, а не на гостя, будто поклялась никогда с ним не разговаривать.
— Эти полицейские… Сколько бы они ни сменяли друг друга, я сразу узнаю их… У сегодняшнего верзилы был такой вид, будто его вот-вот хватит удар…
— Скажи мне, малютка…
— По-моему, папа, мы с ним вместе свиней не пасли…
— Я буду называть вас мадемуазель…
— А не будет ли правильней, чтоб он называл меня мадам?
Она издевалась над комиссаром. Манюэль, гордясь своим детищем, смотрел на нее с нежностью.
— Уверяю тебя, Алин, что он не хочет нам плохого…
— Почему вы увильнули от полицейского, который шел за вами?
— А разве ему самому никогда не приходилось менять свои намерения в последнюю минуту? — Она все еще продолжала обращаться к Манюэлю. — Сначала я собиралась поехать в «Галери»… А как только вошла в метро, подумала, что найду все, что мне надо, в своем районе…
Эта маленькая война длилась уже давно. Задолго до появления Алин. Она началась между Пальмари и комиссаром еще тогда, когда Манюэль, молодой, тощий и без гроша за душой, купил вдруг за наличные деньги бар на улице Фонтен. Это произошло через несколько недель после ограбления одного ювелирного магазина.
Налетчики действовали необычайно дерзко. Двое разбили витрину ударом молотка, набрали драгоценностей, сколько можно было захватить в пригоршни, совершенно не обращая внимания на прохожих, слишком ошеломленных, чтобы как-то реагировать, и на владельца магазина, онемевшего за прилавком. Затем они вскочили в автомашину, где их ждал сообщник, и растворились в уличном движении.
Ни драгоценностей, ни преступников так и не нашли. В течение последующих двух лет было произведено до десятка подобных налетов, пока наконец не поймали одного из налетчиков — молодого, еще не обстрелянного Ханаро. Он никого не выдал и получил пять лет.
Пальмари, все более и более процветая, превратил свой кабачок в элегантный бар, а затем и в дорогой ресторан.
«Дела идут неплохо, — обычно отвечал он Мегрэ, когда тот с невинным видом спрашивал его. — Я еще недурно зарабатываю и на лошадках…»
И действительно, по воскресным дням он закрывал свое заведение и отправлялся либо в Отей, либо в Лонгшам, либо в Венсен — в зависимости от времени года.
Три раза грабители ювелирных магазинов попадали за решетку. Почти все они были клиентами «Золотого бутона». Никто не назвал людей, которые помогали им сбывать краденый товар.
Потом в течение четырех лет было затишье. А затем последовало несколько ограблений ювелирных магазинов методами, отличными от прежних. Как будто старый шеф сформировал новую банду…
— Послушай, малютка…
— Опять он называет меня малюткой!
— Довольно!.. Я могу вернуться с ордером или, если вы предпочитаете, допросить вас в моем кабинете…
Знаете ли вы некую Николь Приер?..
Она раздумывала, снова повернувшись к Манюэлю.
— А ты ее знаешь? Мне это имя ничего не говорит.
— Молодая девушка, живет на бульваре Курсель с дядей, важным чиновником…
— Ты знаешь важных людей, папа? Кроме комиссара, конечно!
— Ну что ж, придется мне еще вернуться… Единственно, что я хочу сказать вам обоим, Манюэль поймет меня, — в Париже есть люди, или, может быть, один человек, которые решили избавиться от меня…
Алин открыла рот для новой шутки, но ее возлюбленный сурово посмотрел на нее, приказывая ей замолчать. Внезапно он заинтересовался:
— Вас хотят уничтожить?
— Нет. Они добиваются моей отставки. Вернее, моего ухода на пенсию…
— Это, безусловно, устроило бы многих…
Алин не могла удержаться от реплики:
— Начиная с меня!
— Продолжайте, господин комиссар.
— Мне подбросили эту девчонку…
— И вы клюнули на приманку?
— Нет.
— Я бы удивился, если бы было не так. Помню, в свое время я тоже пытался…
— Результат тот же. Со мной довольно ловко разыграли комедию, в которой я исполнял достаточно неприглядную роль соблазнителя…
— Этой самой Николь?
— Да. — Мегрэ серьезно посмотрел в глаза Манюэлю. — Я кого-то очень сильно стесняю. Человека, которого должен не сегодня-завтра поймать на месте преступления…
Он сделал паузу. Манюэль, ставший очень серьезным, повторил:
— Продолжайте.
— Этот человек, похоже, очень умный, должно быть, он в курсе моих привычек и методов работы… Он чувствует, что я его вот-вот поймаю, и решил, что, избавившись от меня, сможет продолжать свои занятия. Вам никто не приходит на ум, Манюэль?
Алин молчала. Она чувствовала, что ей не следует вмешиваться в разговор двух мужчин. Они коснулись такой области, которая была выше ее понимания.
— Это тоже может быть делом рук какого-нибудь маньяка… — начал Манюэль.
— Я думал и об этом. Кроме того, я рассматривал возможность мести… Я пересмотрел список дел, которыми занимался в последнее время и даже в последние дни. Ни у кого из тех, кто замешан в этих делах, нет ни повода, ни возможности нанести мне подобный удар…
— И вы пришли ко мне просить совета?
— Вы хорошо знаете, что последнее время полиция преследует вас по пятам…
— И что вы установили слежку за Алин… Я часто задаю себе вопрос — почему?..
— Возможно, вы об этом скоро узнаете…
— Если вас не заставят выйти в отставку, насколько я понимаю.
— Вот именно.
— Значит, вы подозреваете меня в том, что я сочинил всю эту музыку с девушкой, о которой идет речь, племянницей какой-то важной персоны…
— Во всяком случае, я решил повидать вас…
Наступило довольно многозначительное молчание.
— Вам не известен кто-нибудь, кто способен выполнить такой план?
— Мне известны люди, которые хотели бы всадить вам пулю в живот, но им никогда не пришло бы в голову сыграть с вами такую шутку, как эта… — Откашлявшись, он продолжал: — Что касается меня, то я, конечно, не святой, но клянусь вам головой Алин, что до вашего прихода ничего не слышал об этой истории.
В комнате снова зазвучал голос Алин. На этот раз она уже обращалась не к Манюэлю. И говорила не на высоких нотах. Простонародный акцент почти исчез.
— Если вы расскажете все, что с вами случилось, может быть, мне что-нибудь придет в голову… Когда вопрос касается женщины, лучше всего обратиться к другой женщине…
Префект-метла задохнулся бы от негодования, если бы узнал, что дивизионный комиссар, шеф криминальной бригады, сделал своими наперсниками бывшую проститутку и человека, которого, правильно или неправильно, считают одним из крупных нарушителей закона.
Мегрэ коротко пересказал приключения прошлой ночи. Алин не улыбалась. Она слушала внимательно, застыв на краю дивана.
— У вас есть ее фото?
— Нет.
— И вы еще не ходили на бульвар Курсель, чтобы поговорить с ней по душам?
— Я не имею права.
— По моему мнению, старина, эта девушка в кого-то втюрилась по уши!
Мегрэ живо обернулся к Алин, пораженный ее восклицанием:
— Почему втюрилась?
— Поставьте себя на ее место… Перед вами девушка из хорошей семьи, богатая, живет с дядей, важным господином, и так далее, и так далее… Она вас никогда не видела… Она знает о вас только из газет… И все же разыгрывает с вами комедию, которая могла плохо кончиться… Она возвращается домой в восемь часов утра, зная, что разъяренный дядя поджидает ее у дверей и конечно же не обойдется без вопросов… Сколько, вы сказали, ей лет, этой девушке?
— Восемнадцать.
— Как раз подходящий возраст… Если хотите знать мое мнение, то эта девчонка без ума от какого-то парня, который делает с ней все, что хочет… Он продиктовал, как она должна себя вести, и разработал сценарий до мельчайших деталей… Как только вы найдете его… — Затем она быстро спросила у Манюэля: — Что ты скажешь на это, папа?
— Я согласен с тобой… Эта история мне не нравится…
Не переглянулись ли они с улыбкой, как только комиссар вышел за дверь? Мегрэ, пожалуй, мог бы поклясться, что нет. Он оставил их скорее озабоченными.
Разыскивая бистро, где его ожидали помощники, комиссар чувствовал себя не самым лучшим образом.
Ничего нового узнать ему не удалось. Вскоре он нашел их в кафе рядом с особняком зубного врача.
— Маленькую рюмку коньяку!
— Прошу прощения, патрон, — пробормотал Лурти, облокотившись на стойку, — я не мог предвидеть, что эта женщина…
— Ладно…
— Мне остаться?
— Дождитесь смены… Пойдем, Жанвье…
В машине Мегрэ сказал:
— Поезжай по бульвару Курсель…
Он смотрел на номера. 42-й был как раз напротив главных ворот парка Монсо с решеткой, украшенной позолоченными пиками. Дом был огромный. По бокам широкого и высокого подъезда стояли два швейцара. И можно было легко представить себе экипажи, которые когда-то въезжали во двор, где конюшни были переделаны в гаражи…
В глубине души Мегрэ называл такие дома крепостями. Здесь царствовала не консьержка, а швейцар в ливрее. И конечно же здесь не пахло рагу. Лестница должна быть мраморная. Комнаты огромные, с высокими потолками. Полы покрыты коврами, которые заглушают шум шагов.
Эти большие дома в лучших кварталах произвели на Мегрэ, когда он только приехал в Париж, огромное впечатление. Лакеи тогда еще носили полосатые жилеты, горничные — кружевные капоры, няньки, катающие в парке детские коляски, — английские униформы.
С тех пор ему не раз приходилось по делам следствия бывать в этих домах, и он постоянно испытывал чувство стеснения, может быть, даже какого-то раздражения, которое, однако, происходило совсем не от зависти.
Он знал по опыту, что большинство людей, живущих в этих домах, были в какой-то степени неприкосновенны. Если они сами не были влиятельными особами, у них были высокопоставленные друзья, которым они грозили пожаловаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
И действительно, девчонку, которая начинала свою карьеру на тротуарах и бульварах Парижа, теперь можно было принять за жену врача, инженера или адвоката.
— Нам уже осталось недолго ждать, когда он принесет сюда свою пижаму и комнатные туфли. Не забыл бы только зубную щетку и бритву…
Она произнесла эту тираду на высоких нотах, с сильным простонародным акцентом. На комиссара она не смотрела. Алин так же, как и Манюэль, с удовольствием играла на публику. Их можно было принять за двух актеров, бросающих друг другу заученные реплики. Каждый знал свою роль назубок.
Алин кинула покупки на диван и продолжала говорить, нарочно употребляя жаргон парижских предместий:
— Что ему надо на этот раз?
— Не будь такой злой с ним, Алин. Ты ведь знаешь, что комиссар мой друг.
— Может быть, твой друг, но не мой… И я терпеть не могу запах его противной трубки.
Мегрэ нисколько не был шокирован поведением Алин. Он смотрел на нее, медленно посасывая трубку.
— Может быть, ты знаешь кого-нибудь из Государственного совета, а? — с иронией спросил у нее калека.
— Если он этим интересуется, то скажи ему, что я даже не знаю, что это такое…
В это время зазвонил телефон. Манюэль нахмурился, посмотрел на аппарат, затем на комиссара.
— Алло… Да, он здесь… Это вас, господин Мегрэ…
— Что я говорила!.. Ему скоро станут присылать письма на наш адрес.
— Алло… Да… Я слушаю…
Это был Жанвье. Он звонил из маленького кафе на той же улице.
— Звоню на всякий случай, патрон… Лурти стоит возле меня… Девчонка сумела увильнуть от него… Выйдя из дому, она направилась прямо к станции метро «Терн»… Взяла билет первого класса и сошла на платформе той линии, что ведет на площадь Звезды. Лурти следовал за ней… Когда она вошла в вагон, он проскользнул туда через другую дверь… В тот момент, когда дверь закрывалась, Алин выскочила на платформу, а Лурти не успел… Он вернулся сюда, а она только что приехала на такси…
— Благодарю.
Алин уселась на диван рядом со своими пакетами, положив ногу на ногу. Она продолжала смотреть на Манюэля, а не на гостя, будто поклялась никогда с ним не разговаривать.
— Эти полицейские… Сколько бы они ни сменяли друг друга, я сразу узнаю их… У сегодняшнего верзилы был такой вид, будто его вот-вот хватит удар…
— Скажи мне, малютка…
— По-моему, папа, мы с ним вместе свиней не пасли…
— Я буду называть вас мадемуазель…
— А не будет ли правильней, чтоб он называл меня мадам?
Она издевалась над комиссаром. Манюэль, гордясь своим детищем, смотрел на нее с нежностью.
— Уверяю тебя, Алин, что он не хочет нам плохого…
— Почему вы увильнули от полицейского, который шел за вами?
— А разве ему самому никогда не приходилось менять свои намерения в последнюю минуту? — Она все еще продолжала обращаться к Манюэлю. — Сначала я собиралась поехать в «Галери»… А как только вошла в метро, подумала, что найду все, что мне надо, в своем районе…
Эта маленькая война длилась уже давно. Задолго до появления Алин. Она началась между Пальмари и комиссаром еще тогда, когда Манюэль, молодой, тощий и без гроша за душой, купил вдруг за наличные деньги бар на улице Фонтен. Это произошло через несколько недель после ограбления одного ювелирного магазина.
Налетчики действовали необычайно дерзко. Двое разбили витрину ударом молотка, набрали драгоценностей, сколько можно было захватить в пригоршни, совершенно не обращая внимания на прохожих, слишком ошеломленных, чтобы как-то реагировать, и на владельца магазина, онемевшего за прилавком. Затем они вскочили в автомашину, где их ждал сообщник, и растворились в уличном движении.
Ни драгоценностей, ни преступников так и не нашли. В течение последующих двух лет было произведено до десятка подобных налетов, пока наконец не поймали одного из налетчиков — молодого, еще не обстрелянного Ханаро. Он никого не выдал и получил пять лет.
Пальмари, все более и более процветая, превратил свой кабачок в элегантный бар, а затем и в дорогой ресторан.
«Дела идут неплохо, — обычно отвечал он Мегрэ, когда тот с невинным видом спрашивал его. — Я еще недурно зарабатываю и на лошадках…»
И действительно, по воскресным дням он закрывал свое заведение и отправлялся либо в Отей, либо в Лонгшам, либо в Венсен — в зависимости от времени года.
Три раза грабители ювелирных магазинов попадали за решетку. Почти все они были клиентами «Золотого бутона». Никто не назвал людей, которые помогали им сбывать краденый товар.
Потом в течение четырех лет было затишье. А затем последовало несколько ограблений ювелирных магазинов методами, отличными от прежних. Как будто старый шеф сформировал новую банду…
— Послушай, малютка…
— Опять он называет меня малюткой!
— Довольно!.. Я могу вернуться с ордером или, если вы предпочитаете, допросить вас в моем кабинете…
Знаете ли вы некую Николь Приер?..
Она раздумывала, снова повернувшись к Манюэлю.
— А ты ее знаешь? Мне это имя ничего не говорит.
— Молодая девушка, живет на бульваре Курсель с дядей, важным чиновником…
— Ты знаешь важных людей, папа? Кроме комиссара, конечно!
— Ну что ж, придется мне еще вернуться… Единственно, что я хочу сказать вам обоим, Манюэль поймет меня, — в Париже есть люди, или, может быть, один человек, которые решили избавиться от меня…
Алин открыла рот для новой шутки, но ее возлюбленный сурово посмотрел на нее, приказывая ей замолчать. Внезапно он заинтересовался:
— Вас хотят уничтожить?
— Нет. Они добиваются моей отставки. Вернее, моего ухода на пенсию…
— Это, безусловно, устроило бы многих…
Алин не могла удержаться от реплики:
— Начиная с меня!
— Продолжайте, господин комиссар.
— Мне подбросили эту девчонку…
— И вы клюнули на приманку?
— Нет.
— Я бы удивился, если бы было не так. Помню, в свое время я тоже пытался…
— Результат тот же. Со мной довольно ловко разыграли комедию, в которой я исполнял достаточно неприглядную роль соблазнителя…
— Этой самой Николь?
— Да. — Мегрэ серьезно посмотрел в глаза Манюэлю. — Я кого-то очень сильно стесняю. Человека, которого должен не сегодня-завтра поймать на месте преступления…
Он сделал паузу. Манюэль, ставший очень серьезным, повторил:
— Продолжайте.
— Этот человек, похоже, очень умный, должно быть, он в курсе моих привычек и методов работы… Он чувствует, что я его вот-вот поймаю, и решил, что, избавившись от меня, сможет продолжать свои занятия. Вам никто не приходит на ум, Манюэль?
Алин молчала. Она чувствовала, что ей не следует вмешиваться в разговор двух мужчин. Они коснулись такой области, которая была выше ее понимания.
— Это тоже может быть делом рук какого-нибудь маньяка… — начал Манюэль.
— Я думал и об этом. Кроме того, я рассматривал возможность мести… Я пересмотрел список дел, которыми занимался в последнее время и даже в последние дни. Ни у кого из тех, кто замешан в этих делах, нет ни повода, ни возможности нанести мне подобный удар…
— И вы пришли ко мне просить совета?
— Вы хорошо знаете, что последнее время полиция преследует вас по пятам…
— И что вы установили слежку за Алин… Я часто задаю себе вопрос — почему?..
— Возможно, вы об этом скоро узнаете…
— Если вас не заставят выйти в отставку, насколько я понимаю.
— Вот именно.
— Значит, вы подозреваете меня в том, что я сочинил всю эту музыку с девушкой, о которой идет речь, племянницей какой-то важной персоны…
— Во всяком случае, я решил повидать вас…
Наступило довольно многозначительное молчание.
— Вам не известен кто-нибудь, кто способен выполнить такой план?
— Мне известны люди, которые хотели бы всадить вам пулю в живот, но им никогда не пришло бы в голову сыграть с вами такую шутку, как эта… — Откашлявшись, он продолжал: — Что касается меня, то я, конечно, не святой, но клянусь вам головой Алин, что до вашего прихода ничего не слышал об этой истории.
В комнате снова зазвучал голос Алин. На этот раз она уже обращалась не к Манюэлю. И говорила не на высоких нотах. Простонародный акцент почти исчез.
— Если вы расскажете все, что с вами случилось, может быть, мне что-нибудь придет в голову… Когда вопрос касается женщины, лучше всего обратиться к другой женщине…
Префект-метла задохнулся бы от негодования, если бы узнал, что дивизионный комиссар, шеф криминальной бригады, сделал своими наперсниками бывшую проститутку и человека, которого, правильно или неправильно, считают одним из крупных нарушителей закона.
Мегрэ коротко пересказал приключения прошлой ночи. Алин не улыбалась. Она слушала внимательно, застыв на краю дивана.
— У вас есть ее фото?
— Нет.
— И вы еще не ходили на бульвар Курсель, чтобы поговорить с ней по душам?
— Я не имею права.
— По моему мнению, старина, эта девушка в кого-то втюрилась по уши!
Мегрэ живо обернулся к Алин, пораженный ее восклицанием:
— Почему втюрилась?
— Поставьте себя на ее место… Перед вами девушка из хорошей семьи, богатая, живет с дядей, важным господином, и так далее, и так далее… Она вас никогда не видела… Она знает о вас только из газет… И все же разыгрывает с вами комедию, которая могла плохо кончиться… Она возвращается домой в восемь часов утра, зная, что разъяренный дядя поджидает ее у дверей и конечно же не обойдется без вопросов… Сколько, вы сказали, ей лет, этой девушке?
— Восемнадцать.
— Как раз подходящий возраст… Если хотите знать мое мнение, то эта девчонка без ума от какого-то парня, который делает с ней все, что хочет… Он продиктовал, как она должна себя вести, и разработал сценарий до мельчайших деталей… Как только вы найдете его… — Затем она быстро спросила у Манюэля: — Что ты скажешь на это, папа?
— Я согласен с тобой… Эта история мне не нравится…
Не переглянулись ли они с улыбкой, как только комиссар вышел за дверь? Мегрэ, пожалуй, мог бы поклясться, что нет. Он оставил их скорее озабоченными.
Разыскивая бистро, где его ожидали помощники, комиссар чувствовал себя не самым лучшим образом.
Ничего нового узнать ему не удалось. Вскоре он нашел их в кафе рядом с особняком зубного врача.
— Маленькую рюмку коньяку!
— Прошу прощения, патрон, — пробормотал Лурти, облокотившись на стойку, — я не мог предвидеть, что эта женщина…
— Ладно…
— Мне остаться?
— Дождитесь смены… Пойдем, Жанвье…
В машине Мегрэ сказал:
— Поезжай по бульвару Курсель…
Он смотрел на номера. 42-й был как раз напротив главных ворот парка Монсо с решеткой, украшенной позолоченными пиками. Дом был огромный. По бокам широкого и высокого подъезда стояли два швейцара. И можно было легко представить себе экипажи, которые когда-то въезжали во двор, где конюшни были переделаны в гаражи…
В глубине души Мегрэ называл такие дома крепостями. Здесь царствовала не консьержка, а швейцар в ливрее. И конечно же здесь не пахло рагу. Лестница должна быть мраморная. Комнаты огромные, с высокими потолками. Полы покрыты коврами, которые заглушают шум шагов.
Эти большие дома в лучших кварталах произвели на Мегрэ, когда он только приехал в Париж, огромное впечатление. Лакеи тогда еще носили полосатые жилеты, горничные — кружевные капоры, няньки, катающие в парке детские коляски, — английские униформы.
С тех пор ему не раз приходилось по делам следствия бывать в этих домах, и он постоянно испытывал чувство стеснения, может быть, даже какого-то раздражения, которое, однако, происходило совсем не от зависти.
Он знал по опыту, что большинство людей, живущих в этих домах, были в какой-то степени неприкосновенны. Если они сами не были влиятельными особами, у них были высокопоставленные друзья, которым они грозили пожаловаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14