Прежде чем Франк успевает подхватить платок и прикрыть лицо, старуха узнает его и вскрикивает:
— Франк!
И, что уж вовсе глупо, поправляется:
— Маленький Франк!
Он жестко повторяет:
— Часы!
— Знаю, знаю, ты все равно их найдешь. Ты всегда умел настоять на своем. Только не делай мне больно! Я скажу…
— Боже мой, это же Франк! Маленький Франк!
Старуха приободрилась, но в то же время трусит еще отчаяннее. Она стряхнула с себя оцепенение, и голова у нее работает снова — это заметно. Она семенит по коридору в кухню, где Франк замечает плетеное кресло и толстого рыжего кота, свернувшегося клубком на красной подушке.
Кажется, будто старуха говорит сама с собой или твердит молитву, шевеля костлявыми руками в рукавах старого платья, которое висит теперь на ней мешком.
А вдруг она лишь пытается выиграть время? Старуха испытующе поглядывает на Стана, пытаясь определить, не окажется ли тот жалостливей, чем Франк.
— Да зачем они тебе? Подумать только, ведь мой бедный брат любил тебе их показывать, заводил бой, подносил их, одни за другими, к твоему уху, а у меня всегда были для тебя конфеты… Вон, кстати, и коробка на камине, только пустая… Конфет теперь не достать… Ничего не достать… Лучше уж помереть…
Она плачет. На свой манер, но плачет, хотя, возможно, даже сейчас ловчит.
— Часы!
— Он их столько раз перепрятывал из-за всех этих событий… И вот год, как его нет, а ты про это даже не знал!.. Теперь никто ничего не знает… Будь он жив, я уверена…
В чем она уверена? Все это чушь. Пора кончать. Адлер, вероятно, нервничает и, того гляди, уедет без них.
— Где часы?
Она еще ухитряется поправить полено в очаге и, повернувшись к Франку спиной — нарочно, он это чувствует, — разъяренно шипит:
— Под плитой.
— Под какой?
— Сам знаешь. Под третьей. Той, что с трещиной.
Пока Франк искал, чем приподнять плиту в коридоре, Стан стерег старуху на кухне. Она угостила его кофе. франк смутно слышал, как она бубнит:
— Он приходил к нам почти каждый день. И я всегда держала для него пирожные в той вон коробке.
Тут она понизила голос и, словно говоря с соседом, а не с грабителем, лицо у которого закрыто платком, прибавила:
— Боже мой, сударь, неужто он сделался вором? Да еще носит оружие! А пистолет у него вправду заряжен?
Франк разыскал часы, разложенные по футлярам и завернутые в несколько слоев мешковины. Он резко бросает:
— Стан!
Осталось только уехать. С делом покончено. Но старая дура все бубнит:
— Как вы думаете, выпьет он чашку кофе?
— Стан!
Она цепляется за них, тащится следом по коридору.
— Господи, видели бы люди!.. А я-то…
Им остается выйти и сесть в машину, ожидающую в двухстах метрах оттуда. Даже если старуха в силах закричать достаточно громко, чтобы всполошить соседей, ничто не переменится: машины в деревне без горючего, телефон по ночам не работает.
Франк приоткрыл дверь, осмотрел залитую луной безлюдную площадь. Он роняет:
— Давай…
Стан понимает, что это значит. Старуха видела Франка в лицо. Она его знает. В одних случаях рассчитывать на покровительство оккупантов можно. В других, Бог весть почему, они бросают вас на произвол судьбы, и полиция мгновенно пользуется этим. Нет, сколько с этими чужеземцами ни водись, в их поведении всегда есть что-то загадочное.
Словом, уверенности никогда нет.
Стан, держа в руке мешок с часами, выносит его на улицу. Слышно, как поскрипывает на морозце снег.
Потом дверь за парнем закрывается. Раздается приглушенный выстрел. Дверь снова распахивается, и Стан видит желтоватый прямоугольник света, который суживается и наконец исчезает совсем.
Он слышит торопливые шаги за спиной, и рука Франка принимает от него мешок.
И только у самой машины, благо они пока еще вдвоем, Стан вздыхает:
— Старая дева!
На слова его отвечает лишь молчание. Франк садится, протягивает, не оборачиваясь, в кузов пачку сигарет, закуривает сам и сухо командует:
— В город!
Его мутит, но он предвидит, что это ненадолго. Накатило на него в машине. До этого он держал нервы в узде.
А тут вдруг они сдали. Так, малость. Парни ничего не заметят. Просто внутри нечто вроде конвульсии, спазма.
Франку приходится сделать над собой усилие, чтобы унять дрожь в пальцах; ему кажется, что из груди к горлу подкатывает пузырь воздуха.
Он опускает стекло. Ледяной ветер обдувает лицо, становится легче. Франк жадно дышит.
Когда показались городские огни, он уже был спокоен. Все-таки он не прикоснулся к бутылке, сунутой ему в карман Кромером.
Все подходит к концу. Франк ощущает это почти физически. То же самое он испытал после унтер-офицера, только не так остро.
Он доволен. Он должен был через это пройти и прошел. Евнух не в счет: слишком мелко. Там весь вопрос свелся, так сказать, к технике.
Любопытно! Теперь ему кажется, что он совершил поступок, необходимость которого предчувствовал давным-давно.
— Где вас высадить?
Догадывается ли Адлер, что произошло? Выстрела он слышать не мог. Вопросов не задавал. Только отпихнул мешок, мешавший ему вести машину и стоящий теперь между ними на полу.
Франк чуть было не ответил:
— У моего дома.
Но тут снова берет верх его обычная недоверчивость:
— Около Тимо. И не очень близко от бара.
Поразмыслив еще, он решает не сразу идти даже к Тимо. Не стоит отдавать в руки Кромера все часы чохом. В заднем флигеле, где живут девицы, его добыча будет в большей сохранности.
У въезда в город он запустил руку в мешок, ощупал футляры, нашел среди них один, который успел узнать, и спрятал в карман.
Он снова в порядке. С радостью повидает Кромера, пропустит стаканчик.
Машина притормаживает и тут же уходит, но уже без него. Он минует аллейку, пробирается в комнатку одной из девиц, работающих у Тимо, — их дело побуждать клиентов пить как можно больше. Ее нет, но Франк, конечно, увидится с ней в баре. Он сует мешок под кровать, предварительно спрятав в него пистолет, который не успел почистить.
Почти торжественная минута… Знакомые огни, лица, запах вина и водки. А вот и Тимо, встречающий его приветственным жестом из-за стойки…
Он медленно входит, маленький, особенно коренастый в своем пальто. Лицо успокоенное, в глазах поблескивает огонек. Кромер не один. Он никогда не бывает один. франк знает обоих его собутыльников, но сейчас не испытывает желания вступать с ними в разговор.
Он наклоняется над Кромером.
— Выйдем?
Они проходят за стойку, оттуда в уборную. Франк подает Кромеру футляр. Хотя в машине было темно, он не ошибся. Это большой голубой футляр, где лежат часы в фарфоровом корпусе с резными фигурками пастуха и пастушки.
— Всего одни?
— У меня их с полсотни, но сперва поговори с ним.
Предупреди: речь идет не о пустячке.
Не наследил ли он? На обратном пути Адлер старался не поворачиваться к нему и ни разу не коснулся плечом его плеча.
Кромер тоже держится по-иному, без прежней непринужденности. Вопросов задавать не решается, глаза прячет и лишь украдкой посматривает на Франка.
Раньше, когда у них случались дела, главным был он и давал это чувствовать.
Теперь он не спорит. Ему не терпится вернуться в зал.
— Попробую завтра увидеться с ним, — послушно соглашается он.
И, садясь за столик, предлагает:
— Может, выпьешь?
Кстати, Франк забыл вернуть ему бутылку, которой не воспользовался. И он протягивает ее, в упор глядя на Кромера.
Понимает ли Кромер?
Придя домой, он залезает в постель к Минне и с таким неистовством накидывается на нее, что девушка пугается.
Она тоже понимает. Все они понимают.
5
Не умывшись, небритый, он провел день на кухне, засунув ноги в духовку и читая дешевое издание Золя. Похоже, мать что-то заподозрила. Обычно после полудня она торопит сына — пусть поскорей приводит себя в порядок: в квартире всего одна ванная, а днем она нужна клиентам и девицам.
Сегодня Лотта не ворчит, хотя безусловно слышала ночью, какую возню они подняли с Минной. Вид у Минны подавленный и напуганный. Она то сидит у окна, словно ожидая налета полиции, то разочарованно заглядывает Франку в глаза: он весь поглощен насморком, который, кажется, подхватил.
Сам Франк накачивается аспирином, пускает капли в нос и упрямо уходит в чтение.
Мицци наверняка ждет его. Франк уже не раз — особенно после ухода Хольста — взглядывал на будильник, висящий над плитой, но так и не двинулся с места. В квартире все как обычно: шаги взад-вперед, голоса за дверьми, знакомые звуки за стеной. Тем не менее Франк сегодня любопытства не проявляет — на стол не лезет, в форточку не смотрит. Даже когда Минна нагишом, прикрываясь ладошкой, выскакивает с безумным видом на кухню за горячей водой для грелки, он не обращает на нее внимания.
Тем не менее с наступлением темноты он все-таки оделся. Прошел мимо квартиры Хольстов, хотя головой мог бы поручиться, что дверь дернулась: за ней стояла Мицци, готовая отпереть. Но Франк невозмутимо проследовал дальше, покуривая ментоловую сигарету.
Кромер появился у Леонарда лишь после семи. Он силился скрыть возбуждение.
— Я видел генерала.
Франк ухом не повел.
Кромер назвал очень крупную сумму.
— Половина тебе, половина мне, тех двоих беру на себя.
Кромер уже пытается держаться с ним по-прежнему — как важный и страшно занятой человек.
— Мне шестьдесят процентов, — отрезает Франк.
— Идет.
Кромер все-таки надеется обвести приятеля: Франк не увидит генерала и не узнает, сколько тот заплатил.
— Ладно, согласен на пятьдесят, как уговорились.
Только в придачу зеленую карточку.
У Кромера такой нет. И если Франк потребовал ее, то лишь потому, что это вещь, которую труднее всего достать. Этот документ видят только издали, в чужих руках.
Люди типа Ресля, вероятно, получают его, но показывать без нужды остерегаются. В порядке важности пропуска распределяются так: сперва пропуск для машины, затем разрешение не соблюдать комендантский час, наконец, допуск в известные зоны.
Зеленая карточка с фотографией и отпечатками пальцев, подписанная командующим войсками и начальником политической полиции, обязывает власти не препятствовать предъявителю в «выполнении его задачи». Иными словами, никто его не вправе обыскать. При виде зеленой карточки патрули испуганно вытягиваются и на всякий случай приносят извинения.
Самое удивительное, что до сегодняшней встречи с Кромером Франк ни о чем подобном не думал. Мысль о карточке осенила его, когда они говорили о дележе барыша и Франк ломал себе голову, какое бы выставить требование понеслыханней.
И странно! Остолбеневший на секунду Кромер, придя в себя, не покатился со смеху, не заартачился.
— Ладно, поговорю.
— Дело за генералом. Хочет — пусть берет, не хочет — не надо. Если интересуется часами, значит, сделает что нужно.
Зеленая карточка будет — Франк в этом убежден.
— Как малышка?
— Ничего нового. Помаленьку.
— Было у тебя с ней еще что-нибудь?
— Нет.
— Уступишь ее?
— Может быть.
— Она не слишком худая? Опрятная?
Теперь Франк, в общем, уверен, что история с девушкой, задушенной на гумне, — чистая выдумка. Хотя ему-то что? Он презирает Кромера. Забавно думать, что такой человек будет из кожи лезть, чтобы достать ему зеленую карточку, которую не посмел попросить для себя самого!
— Скажи, кто этот твой Карл Адлер?
— Ваш водитель? По-моему, инженер по радио.
— Чем занимается?
— Работает на них: пеленгует подпольные передатчики.
— Парень надежный?
— Спрашиваешь!
И Кромер возвращается к своей навязчивой идее:
— Почему ты не приведешь ее сюда?
— Кого?
— Малышку.
— Я же сказал: живет с отцом.
— Подумаешь, помеха!
— Посмотрим, может, и приведу.
Люди, несомненно, думают, что он — крепкий орешек.
Его характер пугает даже Лотту. А он способен неожиданно размечтаться, вот как сейчас, когда он с подлинной нежностью вглядывается в зеленое пятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Франк!
И, что уж вовсе глупо, поправляется:
— Маленький Франк!
Он жестко повторяет:
— Часы!
— Знаю, знаю, ты все равно их найдешь. Ты всегда умел настоять на своем. Только не делай мне больно! Я скажу…
— Боже мой, это же Франк! Маленький Франк!
Старуха приободрилась, но в то же время трусит еще отчаяннее. Она стряхнула с себя оцепенение, и голова у нее работает снова — это заметно. Она семенит по коридору в кухню, где Франк замечает плетеное кресло и толстого рыжего кота, свернувшегося клубком на красной подушке.
Кажется, будто старуха говорит сама с собой или твердит молитву, шевеля костлявыми руками в рукавах старого платья, которое висит теперь на ней мешком.
А вдруг она лишь пытается выиграть время? Старуха испытующе поглядывает на Стана, пытаясь определить, не окажется ли тот жалостливей, чем Франк.
— Да зачем они тебе? Подумать только, ведь мой бедный брат любил тебе их показывать, заводил бой, подносил их, одни за другими, к твоему уху, а у меня всегда были для тебя конфеты… Вон, кстати, и коробка на камине, только пустая… Конфет теперь не достать… Ничего не достать… Лучше уж помереть…
Она плачет. На свой манер, но плачет, хотя, возможно, даже сейчас ловчит.
— Часы!
— Он их столько раз перепрятывал из-за всех этих событий… И вот год, как его нет, а ты про это даже не знал!.. Теперь никто ничего не знает… Будь он жив, я уверена…
В чем она уверена? Все это чушь. Пора кончать. Адлер, вероятно, нервничает и, того гляди, уедет без них.
— Где часы?
Она еще ухитряется поправить полено в очаге и, повернувшись к Франку спиной — нарочно, он это чувствует, — разъяренно шипит:
— Под плитой.
— Под какой?
— Сам знаешь. Под третьей. Той, что с трещиной.
Пока Франк искал, чем приподнять плиту в коридоре, Стан стерег старуху на кухне. Она угостила его кофе. франк смутно слышал, как она бубнит:
— Он приходил к нам почти каждый день. И я всегда держала для него пирожные в той вон коробке.
Тут она понизила голос и, словно говоря с соседом, а не с грабителем, лицо у которого закрыто платком, прибавила:
— Боже мой, сударь, неужто он сделался вором? Да еще носит оружие! А пистолет у него вправду заряжен?
Франк разыскал часы, разложенные по футлярам и завернутые в несколько слоев мешковины. Он резко бросает:
— Стан!
Осталось только уехать. С делом покончено. Но старая дура все бубнит:
— Как вы думаете, выпьет он чашку кофе?
— Стан!
Она цепляется за них, тащится следом по коридору.
— Господи, видели бы люди!.. А я-то…
Им остается выйти и сесть в машину, ожидающую в двухстах метрах оттуда. Даже если старуха в силах закричать достаточно громко, чтобы всполошить соседей, ничто не переменится: машины в деревне без горючего, телефон по ночам не работает.
Франк приоткрыл дверь, осмотрел залитую луной безлюдную площадь. Он роняет:
— Давай…
Стан понимает, что это значит. Старуха видела Франка в лицо. Она его знает. В одних случаях рассчитывать на покровительство оккупантов можно. В других, Бог весть почему, они бросают вас на произвол судьбы, и полиция мгновенно пользуется этим. Нет, сколько с этими чужеземцами ни водись, в их поведении всегда есть что-то загадочное.
Словом, уверенности никогда нет.
Стан, держа в руке мешок с часами, выносит его на улицу. Слышно, как поскрипывает на морозце снег.
Потом дверь за парнем закрывается. Раздается приглушенный выстрел. Дверь снова распахивается, и Стан видит желтоватый прямоугольник света, который суживается и наконец исчезает совсем.
Он слышит торопливые шаги за спиной, и рука Франка принимает от него мешок.
И только у самой машины, благо они пока еще вдвоем, Стан вздыхает:
— Старая дева!
На слова его отвечает лишь молчание. Франк садится, протягивает, не оборачиваясь, в кузов пачку сигарет, закуривает сам и сухо командует:
— В город!
Его мутит, но он предвидит, что это ненадолго. Накатило на него в машине. До этого он держал нервы в узде.
А тут вдруг они сдали. Так, малость. Парни ничего не заметят. Просто внутри нечто вроде конвульсии, спазма.
Франку приходится сделать над собой усилие, чтобы унять дрожь в пальцах; ему кажется, что из груди к горлу подкатывает пузырь воздуха.
Он опускает стекло. Ледяной ветер обдувает лицо, становится легче. Франк жадно дышит.
Когда показались городские огни, он уже был спокоен. Все-таки он не прикоснулся к бутылке, сунутой ему в карман Кромером.
Все подходит к концу. Франк ощущает это почти физически. То же самое он испытал после унтер-офицера, только не так остро.
Он доволен. Он должен был через это пройти и прошел. Евнух не в счет: слишком мелко. Там весь вопрос свелся, так сказать, к технике.
Любопытно! Теперь ему кажется, что он совершил поступок, необходимость которого предчувствовал давным-давно.
— Где вас высадить?
Догадывается ли Адлер, что произошло? Выстрела он слышать не мог. Вопросов не задавал. Только отпихнул мешок, мешавший ему вести машину и стоящий теперь между ними на полу.
Франк чуть было не ответил:
— У моего дома.
Но тут снова берет верх его обычная недоверчивость:
— Около Тимо. И не очень близко от бара.
Поразмыслив еще, он решает не сразу идти даже к Тимо. Не стоит отдавать в руки Кромера все часы чохом. В заднем флигеле, где живут девицы, его добыча будет в большей сохранности.
У въезда в город он запустил руку в мешок, ощупал футляры, нашел среди них один, который успел узнать, и спрятал в карман.
Он снова в порядке. С радостью повидает Кромера, пропустит стаканчик.
Машина притормаживает и тут же уходит, но уже без него. Он минует аллейку, пробирается в комнатку одной из девиц, работающих у Тимо, — их дело побуждать клиентов пить как можно больше. Ее нет, но Франк, конечно, увидится с ней в баре. Он сует мешок под кровать, предварительно спрятав в него пистолет, который не успел почистить.
Почти торжественная минута… Знакомые огни, лица, запах вина и водки. А вот и Тимо, встречающий его приветственным жестом из-за стойки…
Он медленно входит, маленький, особенно коренастый в своем пальто. Лицо успокоенное, в глазах поблескивает огонек. Кромер не один. Он никогда не бывает один. франк знает обоих его собутыльников, но сейчас не испытывает желания вступать с ними в разговор.
Он наклоняется над Кромером.
— Выйдем?
Они проходят за стойку, оттуда в уборную. Франк подает Кромеру футляр. Хотя в машине было темно, он не ошибся. Это большой голубой футляр, где лежат часы в фарфоровом корпусе с резными фигурками пастуха и пастушки.
— Всего одни?
— У меня их с полсотни, но сперва поговори с ним.
Предупреди: речь идет не о пустячке.
Не наследил ли он? На обратном пути Адлер старался не поворачиваться к нему и ни разу не коснулся плечом его плеча.
Кромер тоже держится по-иному, без прежней непринужденности. Вопросов задавать не решается, глаза прячет и лишь украдкой посматривает на Франка.
Раньше, когда у них случались дела, главным был он и давал это чувствовать.
Теперь он не спорит. Ему не терпится вернуться в зал.
— Попробую завтра увидеться с ним, — послушно соглашается он.
И, садясь за столик, предлагает:
— Может, выпьешь?
Кстати, Франк забыл вернуть ему бутылку, которой не воспользовался. И он протягивает ее, в упор глядя на Кромера.
Понимает ли Кромер?
Придя домой, он залезает в постель к Минне и с таким неистовством накидывается на нее, что девушка пугается.
Она тоже понимает. Все они понимают.
5
Не умывшись, небритый, он провел день на кухне, засунув ноги в духовку и читая дешевое издание Золя. Похоже, мать что-то заподозрила. Обычно после полудня она торопит сына — пусть поскорей приводит себя в порядок: в квартире всего одна ванная, а днем она нужна клиентам и девицам.
Сегодня Лотта не ворчит, хотя безусловно слышала ночью, какую возню они подняли с Минной. Вид у Минны подавленный и напуганный. Она то сидит у окна, словно ожидая налета полиции, то разочарованно заглядывает Франку в глаза: он весь поглощен насморком, который, кажется, подхватил.
Сам Франк накачивается аспирином, пускает капли в нос и упрямо уходит в чтение.
Мицци наверняка ждет его. Франк уже не раз — особенно после ухода Хольста — взглядывал на будильник, висящий над плитой, но так и не двинулся с места. В квартире все как обычно: шаги взад-вперед, голоса за дверьми, знакомые звуки за стеной. Тем не менее Франк сегодня любопытства не проявляет — на стол не лезет, в форточку не смотрит. Даже когда Минна нагишом, прикрываясь ладошкой, выскакивает с безумным видом на кухню за горячей водой для грелки, он не обращает на нее внимания.
Тем не менее с наступлением темноты он все-таки оделся. Прошел мимо квартиры Хольстов, хотя головой мог бы поручиться, что дверь дернулась: за ней стояла Мицци, готовая отпереть. Но Франк невозмутимо проследовал дальше, покуривая ментоловую сигарету.
Кромер появился у Леонарда лишь после семи. Он силился скрыть возбуждение.
— Я видел генерала.
Франк ухом не повел.
Кромер назвал очень крупную сумму.
— Половина тебе, половина мне, тех двоих беру на себя.
Кромер уже пытается держаться с ним по-прежнему — как важный и страшно занятой человек.
— Мне шестьдесят процентов, — отрезает Франк.
— Идет.
Кромер все-таки надеется обвести приятеля: Франк не увидит генерала и не узнает, сколько тот заплатил.
— Ладно, согласен на пятьдесят, как уговорились.
Только в придачу зеленую карточку.
У Кромера такой нет. И если Франк потребовал ее, то лишь потому, что это вещь, которую труднее всего достать. Этот документ видят только издали, в чужих руках.
Люди типа Ресля, вероятно, получают его, но показывать без нужды остерегаются. В порядке важности пропуска распределяются так: сперва пропуск для машины, затем разрешение не соблюдать комендантский час, наконец, допуск в известные зоны.
Зеленая карточка с фотографией и отпечатками пальцев, подписанная командующим войсками и начальником политической полиции, обязывает власти не препятствовать предъявителю в «выполнении его задачи». Иными словами, никто его не вправе обыскать. При виде зеленой карточки патрули испуганно вытягиваются и на всякий случай приносят извинения.
Самое удивительное, что до сегодняшней встречи с Кромером Франк ни о чем подобном не думал. Мысль о карточке осенила его, когда они говорили о дележе барыша и Франк ломал себе голову, какое бы выставить требование понеслыханней.
И странно! Остолбеневший на секунду Кромер, придя в себя, не покатился со смеху, не заартачился.
— Ладно, поговорю.
— Дело за генералом. Хочет — пусть берет, не хочет — не надо. Если интересуется часами, значит, сделает что нужно.
Зеленая карточка будет — Франк в этом убежден.
— Как малышка?
— Ничего нового. Помаленьку.
— Было у тебя с ней еще что-нибудь?
— Нет.
— Уступишь ее?
— Может быть.
— Она не слишком худая? Опрятная?
Теперь Франк, в общем, уверен, что история с девушкой, задушенной на гумне, — чистая выдумка. Хотя ему-то что? Он презирает Кромера. Забавно думать, что такой человек будет из кожи лезть, чтобы достать ему зеленую карточку, которую не посмел попросить для себя самого!
— Скажи, кто этот твой Карл Адлер?
— Ваш водитель? По-моему, инженер по радио.
— Чем занимается?
— Работает на них: пеленгует подпольные передатчики.
— Парень надежный?
— Спрашиваешь!
И Кромер возвращается к своей навязчивой идее:
— Почему ты не приведешь ее сюда?
— Кого?
— Малышку.
— Я же сказал: живет с отцом.
— Подумаешь, помеха!
— Посмотрим, может, и приведу.
Люди, несомненно, думают, что он — крепкий орешек.
Его характер пугает даже Лотту. А он способен неожиданно размечтаться, вот как сейчас, когда он с подлинной нежностью вглядывается в зеленое пятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31