они действительно знали графиню Панетти.
Замужество ее единственной дочери Беллы наделало в Италии много шума: не получив материнского согласия, она сбежала в Монте-Карло, чтобы там зарегистрировать свой брак.
Все это произошло пять лет назад, и с тех пор они с матерью не виделись.
– Раз Кринкер приезжал в Париж, – говорили журналисты, – значит, он решился на еще одну попытку примирения.
Пятница, 16 февраля. Глория Лотти, которая носит шляпку графини Панетти, приезжает в Конкарно, чтобы дать оттуда телеграмму Фернанде Стёвельс, и, ни с кем не встретившись, возвращается той же ночью.
Мегрэ, задумавшись, нарисовал на полях дамскую шляпку с вуалью.
Суббота, 17 февраля. В полдень Фернанда покидает улицу Тюренн и уезжает в Конкарно. Муж на вокзал ее не провожает. Около четырех к нему заходит за работой заказчик, который ничего подозрительного не видит. На вопрос о чемодане ответил, что не помнит, видел ли его.
В самом начале девятого три человека – один из них Альфред Мосс, а другой, возможно, тот, что записался на улице Лепик под фамилией Левин – приезжают на такси, взятом у вокзала Сен-Лазар, и выходят на перекрестке улиц Тюренн и Фран-Буржуа.
Около девяти консьержка слышит, как кто-то стучится к Стёвельсу. У нее остается впечатление, что все трое вошли.
На полях Мегрэ красным карандашом написал: «Кто третий – Кринкер?»
Воскресенье, 15 февраля. Печь, которая не топилась в последние дни, работает всю ночь, и Франсу Стёвельсу приходится, как минимум, пять раз вынести золу на помойку во двор.
Мадемуазель Беген, жиличку с пятого этажа, неприятно поражает «дым со странным запахом».
Понедельник, 19 февраля. Печка все еще топится.
Переплетчик у себя дома один.
Вторник, 20 февраля. Уголовная полиция получает анонимку, в которой говорится, что у переплетчика в печке сожгли человека. Фернанда возвращается из Конкарно.
Среда, 21 февраля. На улицу Тюренн приходит Лапуэнт. Под столом у переплетчика он видит чемодан с ручкой, перевязанной веревкой. Около полудня Лапуэнт уходит из мастерской. Обедает с сестрой и рассказывает ей о деле Стёвельса. Встречается ли мадемуазель Лапуэнт со своим возлюбленным, Антуаном Бизаром, живущим в одном доме с адвокатом Лиотаром, занятым поиском клиентов? Или просто звонит ему?
После обеда до пяти часов дня адвокат приходит на улицу Тюренн под предлогом разговора об экслибрисе.
Когда в пять часов с обыском приходит Люка, чемодана на месте нет.
Допрос Стёвельса в полиции. К концу, уже под утро, он называет Лиотара своим адвокатом.
Мегрэ пошел пройтись и глянуть в записи, которые делают инспектора, отвечая на телефонные звонки. Еще рано было заказывать пиво, и он довольствовался тем, что набил себе еще одну трубочку.
Четверг, 22 февраля.
Пятница, 23 февраля.
Суббота…
Целая колонка дат, и ничего примечательного, дело не двигалось с места, если не считать того, что газеты как с цепи сорвались, а Лиотар, злобный, как собака, набрасывался на полицию вообще и на Мегрэ в частности. Колонка справа была пуста до:
Воскресенье, 10 марта. Некто Левин снимает комнату в гостинице «Приятный отдых» на улице Лепик и поселяется там с мальчиком примерно двух лет.
Глория Лотти, представленная как няня, занимается ребенком, каждое утро гуляет с ним на Антверпенской площади, пока Левин спит.
В гостинице она не ночует, уходит оттуда поздно ночью, когда возвращается Левин.
Понедельник. 11 марта. Все то же самое.
Вторник, 12 марта. Половина десятого. Глория с ребенком, как обычно, выходят из «Приятного отдыха».
Четверть одиннадцатого: Мосс появляется в гостинице и спрашивает Левина. Тот немедленно складывает вещи и выносит их, пока Мосс сидит один у него в комнате.
Без пяти одиннадцать: Глория видит Левина и бросает ребенка, оставляя его под присмотром мадам Мегрэ.
В начале двенадцатого Глория входит в гостиницу вместе со своим спутником. Втроем с Моссом они что-то обсуждают больше часа. Мосс уходит первым. Без четверти час Глория и Левин покидают гостиницу, Глория одна садится в такси.
Она едет через Антверпенскую площадь и забирает ребенка.
Ее подвозят к заставе Нейи, потом она просит отвезти ее к вокзалу Сен-Лазар, а сама внезапно велит шоферу остановиться на площади Сент-Огюстен, где берет другое такси. На углу Монмартра и Больших бульваров Глория с мальчиком выходят.
Страничка выглядела весьма живописно, потому что Мегрэ разукрасил ее рисунками, очень похожими на детские.
Еще на одном он отметил дату, когда терялись следы других действующих лиц.
Графиня Панетти – 16 февраля.
Последним ее видел механик из «Клариджа», когда она садилась в шоколадный «крайслер» своего зятя.
Кринкер?
Мегрэ не решался написать «Суббота, 17 февраля», потому что у него не было никаких доказательств, что именно Кринкер – тот третий человек, который вышел из такси на углу улицы Тюренн.
Если это был не он, то следы Кринкера терялись вместе с графиней.
Альфред Мосс – вторник, 12 марта.
Он первым ушел из гостиницы «Приятный отдых» около полудня.
Левин – вторник, 12 марта.
Через полчаса после ухода Мосса он сажал Глорию в такси.
Глория и ребенок – тот же день.
Через два часа на перекрестке у Больших бульваров они словно растворились в толпе.
Нынче было воскресенье, семнадцатое. С двенадцатого марта ничего не происходило. Только шло расследование дела.
Хотя одну дату все-таки стоило отметить, и он приписал в правой колонке:
Пятница, 15 марта. В метро кто-то пытался (?) подсыпать яд в обед, приготовленный для Франса Стёвельса.
Но это оставалось под сомнением. Эксперты ничего не обнаружили. А в том состоянии нервного возбуждения, в котором Фернанда жила последнее время, неловкость какого-то пассажира вполне могла показаться ей злонамеренностью.
В любом случае на поверхность выныривал не Мосс, его бы она сразу узнала.
Левин?
А если в кастрюлю пытались подложить записку, а не яд?
Прямо в лицо Мегрэ светил солнечный луч. Щурясь, он нарисовал еще две картинки, потом подошел к окну и стал смотреть, как по Сене плывет вереница речных трамваев, а по мосту Сен-Мишель идут целые семейства, разодетые по-воскресному.
Мадам Мегрэ, должно быть, прилегла, она иногда так делала, чтобы воскресенье было похоже на воскресенье, засыпать-то днем она все равно не умела.
– Жанвье! Не заказать ли нам пива?
Жанвье позвонил в пивную, и хозяин тут же спросил:
– А бутерброды?
Деликатно осведомившись по телефону, Мегрэ выяснил, что дотошный и аккуратный следователь Доссен тоже был на работе, и тоже, без сомнения, на свежую голову сводил все воедино.
– Об автомобиле по-прежнему ничего нового?
Было почему-то забавно представить себе, как в это прекрасное воскресное утро, пахнущее весной, бравые полицейские у выхода из каждой церкви или кафе в каждой деревне разыскивают «крайслер».
– Можно мне взглянуть, патрон? – спросил Люка, решивший зайти к комиссару между двумя телефонными звонками.
Он внимательно изучил работу Мегрэ и покачал головой.
– Почему вы мне это не поручили? Я составил такую же таблицу, даже полнее.
– Но ведь без рисунков? – пошутил Мегрэ. – О чем больше трезвонит телефон? О машинах или о Моссе?
– Сейчас всё машины. Очень много шоколадных машин. К несчастью, когда я начинаю расспрашивать, они оказываются не вполне шоколадными, становятся коричневыми или «ситроенами» и «пежо». Тем не менее проверяем. Начинают поступать сведения из пригородов, звонят совсем издалека, из мест за сто километров от Парижа.
Сегодня благодаря радио вся Франция подключится к поискам. Остается только выжидать, а это не так уж и неприятно.
Официант принес огромный поднос с кружками пива и массу бутербродов; похоже было, что он сегодня еще не раз придет сюда.
Всем уже хотелось пить и есть, открыли окна, стало тепло, потому что солнце уже пригревало, и когда вошел Моэрс, он сощурился, как человек, долго сидевший в темном помещении.
Они и не знали, что он тоже здесь, хотя теоретически ему нечего было тут делать. Он пришел сверху; там, в лабораториях, кроме него, должно быть, никого и не было.
– Простите, что беспокою вас.
– Кружку пива? Есть еще одна.
– Нет, спасибо. Когда я засыпал, мне пришла в голову вот какая мысль. Все были так уверены, что синий костюм несомненно принадлежит Стёвельсу, что изучали только пятна крови. Костюм все еще у нас в лаборатории, и я пришел утром, чтобы сделать анализ пыли на нем.
Вообще-то это было обязательной процедурой при расследовании, только никто о ней не подумал. Моэрс положил пиджак и брюки в отдельные мешки из плотной бумаги и долго бил по ним, чтобы выбить из ткани мельчайшие пылинки.
– Ты что-нибудь обнаружил?
– Опилки древесные в значительном количестве. Я бы сказал, древесная пыль.
– Как на лесопильне?
– Нет. Опилки там более грубые, они не так глубоко проникли бы в ткань. Это пыль от более тонкой работы.
– Работы краснодеревщика?
– Может быть. Но я не очень уверен. Это, на мой взгляд, еще более тонкая работа, но прежде чем дать заключение, я должен завтра поговорить с шефом.
Не дожидаясь конца разговора, Жанвье принялся листать справочник Парижа и уже изучал все адреса на улице Тюренн.
Ремесла там попадались самые разные, даже несколько неожиданные, но, как нарочно, все они имели отношение только к работам по металлу или картону.
– Я просто хотел, чтобы у нас был список. Не знаю, может быть, и ни к чему.
Мегрэ тоже не знал. В таком деле никогда не знаешь, что тебе пригодится. Скорее всего, подтверждались уверения Франса Стёвельса, что синий костюм не его.
Почему же тогда у него был синий плащ, совершенно не подходящий к коричневому костюму?
Телефон! Часто шесть телефонов звонили одновременно и телефонистка не знала, что делать, – людей, дежуривших на связи, вечно не хватало.
– Что там такое?
– Ланьи.
Мегрэ когда-то был там. Городок на берегу Марны, множество рыбаков с удочками, лаковые байдарки. Он уже не помнил, что привело его туда, но это было летом, и вкус молодого белого вина, которое он там пил, помнился до сих пор.
Люка что-то записывал и делал знаки комиссару, что речь идет о чем-то очень важном.
– Может, наконец за что-то зацепимся, – вздохнул он, кладя трубку. – Это полицейские из Ланьи звонили. Вот уже месяц, как городок будоражит история о том, что какая-то машина упала в Марну.
– Упала в Марну месяц тому назад?
– Насколько я понял, да. Бригадир, с которым я говорил, так подробно мне все объяснил, что под конец я уже мало что понимал. К тому же он сыпал неизвестными мне именами так, словно речь шла об Иисусе Христе или Пастере, без конца возвращался к матушке не то Эбар, не то Обар, которая к вечеру обычно лыка не вяжет, но сочинить такое вряд ли способна. Короче, примерно месяц назад…
– Он назвал точную дату?
– Пятнадцатое февраля.
Мегрэ, гордый тем, что его бумажка пригодилась, заглянул в нее.
15 февраля. Графиня Панетти и Глория в семь часов вечера уезжают из «Клариджа» в машине Кринкера.
– Я тут же об этом подумал. Вот увидите, это, кажется, и впрямь серьезно. Старуха, которая живет на отшибе, в домике у реки, – летом она еще лодки рыбакам выдает напрокат, – так вот она, как обычно, вечером пошла выпить в кабачок. Возвращаясь к себе, она, по ее словам, услышала громкий всплеск в темноте и уверяет, что это был звук автомобиля, падающего в реку. Это было во время половодья. Дорога, идущая от шоссе, проходит прямо у воды и потому, видимо, там было очень скользко, когда развезло.
– Она тут же рассказала это в полиции?
– Она все рассказала утром в кафе. Так что новость не сразу распространилась. Но наконец дошла до ушей какого-то полицейского, и он допросил ее. Потом полицейский пошел посмотреть следы у реки, но часть берега в паводок залило, а течение было такое мощное, что навигацию пришлось отложить на целых две недели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Замужество ее единственной дочери Беллы наделало в Италии много шума: не получив материнского согласия, она сбежала в Монте-Карло, чтобы там зарегистрировать свой брак.
Все это произошло пять лет назад, и с тех пор они с матерью не виделись.
– Раз Кринкер приезжал в Париж, – говорили журналисты, – значит, он решился на еще одну попытку примирения.
Пятница, 16 февраля. Глория Лотти, которая носит шляпку графини Панетти, приезжает в Конкарно, чтобы дать оттуда телеграмму Фернанде Стёвельс, и, ни с кем не встретившись, возвращается той же ночью.
Мегрэ, задумавшись, нарисовал на полях дамскую шляпку с вуалью.
Суббота, 17 февраля. В полдень Фернанда покидает улицу Тюренн и уезжает в Конкарно. Муж на вокзал ее не провожает. Около четырех к нему заходит за работой заказчик, который ничего подозрительного не видит. На вопрос о чемодане ответил, что не помнит, видел ли его.
В самом начале девятого три человека – один из них Альфред Мосс, а другой, возможно, тот, что записался на улице Лепик под фамилией Левин – приезжают на такси, взятом у вокзала Сен-Лазар, и выходят на перекрестке улиц Тюренн и Фран-Буржуа.
Около девяти консьержка слышит, как кто-то стучится к Стёвельсу. У нее остается впечатление, что все трое вошли.
На полях Мегрэ красным карандашом написал: «Кто третий – Кринкер?»
Воскресенье, 15 февраля. Печь, которая не топилась в последние дни, работает всю ночь, и Франсу Стёвельсу приходится, как минимум, пять раз вынести золу на помойку во двор.
Мадемуазель Беген, жиличку с пятого этажа, неприятно поражает «дым со странным запахом».
Понедельник, 19 февраля. Печка все еще топится.
Переплетчик у себя дома один.
Вторник, 20 февраля. Уголовная полиция получает анонимку, в которой говорится, что у переплетчика в печке сожгли человека. Фернанда возвращается из Конкарно.
Среда, 21 февраля. На улицу Тюренн приходит Лапуэнт. Под столом у переплетчика он видит чемодан с ручкой, перевязанной веревкой. Около полудня Лапуэнт уходит из мастерской. Обедает с сестрой и рассказывает ей о деле Стёвельса. Встречается ли мадемуазель Лапуэнт со своим возлюбленным, Антуаном Бизаром, живущим в одном доме с адвокатом Лиотаром, занятым поиском клиентов? Или просто звонит ему?
После обеда до пяти часов дня адвокат приходит на улицу Тюренн под предлогом разговора об экслибрисе.
Когда в пять часов с обыском приходит Люка, чемодана на месте нет.
Допрос Стёвельса в полиции. К концу, уже под утро, он называет Лиотара своим адвокатом.
Мегрэ пошел пройтись и глянуть в записи, которые делают инспектора, отвечая на телефонные звонки. Еще рано было заказывать пиво, и он довольствовался тем, что набил себе еще одну трубочку.
Четверг, 22 февраля.
Пятница, 23 февраля.
Суббота…
Целая колонка дат, и ничего примечательного, дело не двигалось с места, если не считать того, что газеты как с цепи сорвались, а Лиотар, злобный, как собака, набрасывался на полицию вообще и на Мегрэ в частности. Колонка справа была пуста до:
Воскресенье, 10 марта. Некто Левин снимает комнату в гостинице «Приятный отдых» на улице Лепик и поселяется там с мальчиком примерно двух лет.
Глория Лотти, представленная как няня, занимается ребенком, каждое утро гуляет с ним на Антверпенской площади, пока Левин спит.
В гостинице она не ночует, уходит оттуда поздно ночью, когда возвращается Левин.
Понедельник. 11 марта. Все то же самое.
Вторник, 12 марта. Половина десятого. Глория с ребенком, как обычно, выходят из «Приятного отдыха».
Четверть одиннадцатого: Мосс появляется в гостинице и спрашивает Левина. Тот немедленно складывает вещи и выносит их, пока Мосс сидит один у него в комнате.
Без пяти одиннадцать: Глория видит Левина и бросает ребенка, оставляя его под присмотром мадам Мегрэ.
В начале двенадцатого Глория входит в гостиницу вместе со своим спутником. Втроем с Моссом они что-то обсуждают больше часа. Мосс уходит первым. Без четверти час Глория и Левин покидают гостиницу, Глория одна садится в такси.
Она едет через Антверпенскую площадь и забирает ребенка.
Ее подвозят к заставе Нейи, потом она просит отвезти ее к вокзалу Сен-Лазар, а сама внезапно велит шоферу остановиться на площади Сент-Огюстен, где берет другое такси. На углу Монмартра и Больших бульваров Глория с мальчиком выходят.
Страничка выглядела весьма живописно, потому что Мегрэ разукрасил ее рисунками, очень похожими на детские.
Еще на одном он отметил дату, когда терялись следы других действующих лиц.
Графиня Панетти – 16 февраля.
Последним ее видел механик из «Клариджа», когда она садилась в шоколадный «крайслер» своего зятя.
Кринкер?
Мегрэ не решался написать «Суббота, 17 февраля», потому что у него не было никаких доказательств, что именно Кринкер – тот третий человек, который вышел из такси на углу улицы Тюренн.
Если это был не он, то следы Кринкера терялись вместе с графиней.
Альфред Мосс – вторник, 12 марта.
Он первым ушел из гостиницы «Приятный отдых» около полудня.
Левин – вторник, 12 марта.
Через полчаса после ухода Мосса он сажал Глорию в такси.
Глория и ребенок – тот же день.
Через два часа на перекрестке у Больших бульваров они словно растворились в толпе.
Нынче было воскресенье, семнадцатое. С двенадцатого марта ничего не происходило. Только шло расследование дела.
Хотя одну дату все-таки стоило отметить, и он приписал в правой колонке:
Пятница, 15 марта. В метро кто-то пытался (?) подсыпать яд в обед, приготовленный для Франса Стёвельса.
Но это оставалось под сомнением. Эксперты ничего не обнаружили. А в том состоянии нервного возбуждения, в котором Фернанда жила последнее время, неловкость какого-то пассажира вполне могла показаться ей злонамеренностью.
В любом случае на поверхность выныривал не Мосс, его бы она сразу узнала.
Левин?
А если в кастрюлю пытались подложить записку, а не яд?
Прямо в лицо Мегрэ светил солнечный луч. Щурясь, он нарисовал еще две картинки, потом подошел к окну и стал смотреть, как по Сене плывет вереница речных трамваев, а по мосту Сен-Мишель идут целые семейства, разодетые по-воскресному.
Мадам Мегрэ, должно быть, прилегла, она иногда так делала, чтобы воскресенье было похоже на воскресенье, засыпать-то днем она все равно не умела.
– Жанвье! Не заказать ли нам пива?
Жанвье позвонил в пивную, и хозяин тут же спросил:
– А бутерброды?
Деликатно осведомившись по телефону, Мегрэ выяснил, что дотошный и аккуратный следователь Доссен тоже был на работе, и тоже, без сомнения, на свежую голову сводил все воедино.
– Об автомобиле по-прежнему ничего нового?
Было почему-то забавно представить себе, как в это прекрасное воскресное утро, пахнущее весной, бравые полицейские у выхода из каждой церкви или кафе в каждой деревне разыскивают «крайслер».
– Можно мне взглянуть, патрон? – спросил Люка, решивший зайти к комиссару между двумя телефонными звонками.
Он внимательно изучил работу Мегрэ и покачал головой.
– Почему вы мне это не поручили? Я составил такую же таблицу, даже полнее.
– Но ведь без рисунков? – пошутил Мегрэ. – О чем больше трезвонит телефон? О машинах или о Моссе?
– Сейчас всё машины. Очень много шоколадных машин. К несчастью, когда я начинаю расспрашивать, они оказываются не вполне шоколадными, становятся коричневыми или «ситроенами» и «пежо». Тем не менее проверяем. Начинают поступать сведения из пригородов, звонят совсем издалека, из мест за сто километров от Парижа.
Сегодня благодаря радио вся Франция подключится к поискам. Остается только выжидать, а это не так уж и неприятно.
Официант принес огромный поднос с кружками пива и массу бутербродов; похоже было, что он сегодня еще не раз придет сюда.
Всем уже хотелось пить и есть, открыли окна, стало тепло, потому что солнце уже пригревало, и когда вошел Моэрс, он сощурился, как человек, долго сидевший в темном помещении.
Они и не знали, что он тоже здесь, хотя теоретически ему нечего было тут делать. Он пришел сверху; там, в лабораториях, кроме него, должно быть, никого и не было.
– Простите, что беспокою вас.
– Кружку пива? Есть еще одна.
– Нет, спасибо. Когда я засыпал, мне пришла в голову вот какая мысль. Все были так уверены, что синий костюм несомненно принадлежит Стёвельсу, что изучали только пятна крови. Костюм все еще у нас в лаборатории, и я пришел утром, чтобы сделать анализ пыли на нем.
Вообще-то это было обязательной процедурой при расследовании, только никто о ней не подумал. Моэрс положил пиджак и брюки в отдельные мешки из плотной бумаги и долго бил по ним, чтобы выбить из ткани мельчайшие пылинки.
– Ты что-нибудь обнаружил?
– Опилки древесные в значительном количестве. Я бы сказал, древесная пыль.
– Как на лесопильне?
– Нет. Опилки там более грубые, они не так глубоко проникли бы в ткань. Это пыль от более тонкой работы.
– Работы краснодеревщика?
– Может быть. Но я не очень уверен. Это, на мой взгляд, еще более тонкая работа, но прежде чем дать заключение, я должен завтра поговорить с шефом.
Не дожидаясь конца разговора, Жанвье принялся листать справочник Парижа и уже изучал все адреса на улице Тюренн.
Ремесла там попадались самые разные, даже несколько неожиданные, но, как нарочно, все они имели отношение только к работам по металлу или картону.
– Я просто хотел, чтобы у нас был список. Не знаю, может быть, и ни к чему.
Мегрэ тоже не знал. В таком деле никогда не знаешь, что тебе пригодится. Скорее всего, подтверждались уверения Франса Стёвельса, что синий костюм не его.
Почему же тогда у него был синий плащ, совершенно не подходящий к коричневому костюму?
Телефон! Часто шесть телефонов звонили одновременно и телефонистка не знала, что делать, – людей, дежуривших на связи, вечно не хватало.
– Что там такое?
– Ланьи.
Мегрэ когда-то был там. Городок на берегу Марны, множество рыбаков с удочками, лаковые байдарки. Он уже не помнил, что привело его туда, но это было летом, и вкус молодого белого вина, которое он там пил, помнился до сих пор.
Люка что-то записывал и делал знаки комиссару, что речь идет о чем-то очень важном.
– Может, наконец за что-то зацепимся, – вздохнул он, кладя трубку. – Это полицейские из Ланьи звонили. Вот уже месяц, как городок будоражит история о том, что какая-то машина упала в Марну.
– Упала в Марну месяц тому назад?
– Насколько я понял, да. Бригадир, с которым я говорил, так подробно мне все объяснил, что под конец я уже мало что понимал. К тому же он сыпал неизвестными мне именами так, словно речь шла об Иисусе Христе или Пастере, без конца возвращался к матушке не то Эбар, не то Обар, которая к вечеру обычно лыка не вяжет, но сочинить такое вряд ли способна. Короче, примерно месяц назад…
– Он назвал точную дату?
– Пятнадцатое февраля.
Мегрэ, гордый тем, что его бумажка пригодилась, заглянул в нее.
15 февраля. Графиня Панетти и Глория в семь часов вечера уезжают из «Клариджа» в машине Кринкера.
– Я тут же об этом подумал. Вот увидите, это, кажется, и впрямь серьезно. Старуха, которая живет на отшибе, в домике у реки, – летом она еще лодки рыбакам выдает напрокат, – так вот она, как обычно, вечером пошла выпить в кабачок. Возвращаясь к себе, она, по ее словам, услышала громкий всплеск в темноте и уверяет, что это был звук автомобиля, падающего в реку. Это было во время половодья. Дорога, идущая от шоссе, проходит прямо у воды и потому, видимо, там было очень скользко, когда развезло.
– Она тут же рассказала это в полиции?
– Она все рассказала утром в кафе. Так что новость не сразу распространилась. Но наконец дошла до ушей какого-то полицейского, и он допросил ее. Потом полицейский пошел посмотреть следы у реки, но часть берега в паводок залило, а течение было такое мощное, что навигацию пришлось отложить на целых две недели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19