Вообще-то чилиец должен иметь три газеты: ту, которую он любит, ту, которую не любит, и ту, из которой он исчерпывает объективные новости. Не смейся, но мы решили выпускать третью газету. Если же говорить серьезно, то я убежден, что агитация и пропаганда в сегодняшних условиях - или залог победы, или причина поражения. А особенно здесь: мы отрезаны от столицы, нас связывает с Большой землей только самолет. А забастуй летчики?
За последний год мы открыли около тысячи новых школ, - продолжал Годой. Теперь даже в самых маленьких селениях есть учителя. В школе всего три-четыре класса, но для Чили это революция. Мы открыли новую сеть библиотек. Маленькие библиотеки - всего четыреста - пятьсот книг, но для Чили это революция. Мы приняли значительно больше учащихся в школы и университет - примерно на сто человек больше, чем во времена президента Фрея. Сто человек. Не много? Не много. Но для Чили это революция. А сейчас мы позвоним к Нольберто Родригесу. Завтра тебе необходимо отправиться на "Тьерра дель Фузго" - Огненную Землю, там будут праздновать годовщину открытия нефтяных скважин. Я представлю тебе Нольберто.
Я достал рекомендательное письмо Романа Кармена к Нольберто Родригесу, блистательному инженеру и ученому, шефу нефтяной компании ЭНАП провинции Магальянес.
- Самый у нас могучий человек, - сказал Луис Годой, - славный парень. А в Кармена он влюблен так, словно Кармен - красавица андалузка по имени, а не седой режиссер по фамилии.
Мы отправились в ЭНАП, которая помещается в самом высоком, пятиэтажном, здании Пунта-Аренас. Медь, кругом начищенная медь - вывески у входа, таблички в лифтах, на лестничных пролетах, в кабинетах. Вообще медь преследовала меня в Чили повсюду: в этом есть что-то от ранимого, детского. Так бедный ребенок показывает всем свою единственную игрушку. Еще двадцать лет назад медь была единственным богатством Чили.
...Было уже девять часов, но Родригес и его товарищи сидели в кабинете пропеллер под потолком не справлялся с табачным дымом - и разбирали ворох последних сводок. Телетайп здесь работает постоянно, днем и ночью: с месторождений приходят вести о том, как идет добыча нефти и газа.
Нольберто прочитал письмо Романа Кармена.
- Роман - это великий и нежный человек! Как он поживает? Огромный ему привет. В него все влюблены на "Тьерра дель Фуэго". Мы ужасно волновались за его сердце - после инфаркта таскать камеру! Скоро я полечу в Союз - мечтаю увидеть Романа. Когда полечу? Точно не знаю. Но очень хочу пожить в том полушарии, где весна есть весна, а июнь - летний месяц. Устроились хорошо? Где? А, это маленький отель на авениде Магеллана? Знаю. Хотите на Огненную Землю? Понимаю. Могу взять с собой одного человека.
У моего славного переводчика Хосе округлились глаза. Он впервые в Пунта-Аренас: для Чили полет из Сантьяго к Магелланову проливу то же самое, что для нас путешествие на Курильские острова. Побывать в провинции Магальянес и не слетать на Огненную Землю - это ужасно!
Нольберто взглянул на Хосе и расхохотался. Он вообще очень веселый и открытый человек, в прошлом ректор местного университета, фигура, широко популярная в Чили. После победы Народного единства его пригласили в столицу, и руководители страны попросили Нольберто отложить на некоторое время работу над книгой и лекциями и, сняв профессорскую мантию, послужить революции на практической работе...
- Хорошо, рискнем, возьмем двоих. Самолет-то ведь уже и так переполнен! В крайнем случае Хосе сядет на колени Хулиана. - Он посмотрел на Луиса Годоя. Негостеприимно? Но ведь если Хулиан сядет на колени Хосе, то нам придется отправлять его тело в свинцовом гробу. А это дорого. А нам нужно экономить каждое эскудо.
Мельком взглянув на часы, он пригласил нас к карте и рассказал о новых месторождениях нефти и газа на севере Огненной Земли.
- Мы открыли несколько скважин в Монантьяле-се, это богатые месторождения. Сейчас идут поиски нефти в океане, неподалеку от Вальдивии. Нефть должна стать золотом Чили - это главная задача. Завтра мы пролетим и проедем по всем нефтеносным
промыслам "Тьерра дель Фуэго" - я покажу вам столицу нефтяной империи, которая теперь должна принадлежать народу.
...Назавтра, рано утром, мы сели в красный "дуглас", (снова вспомнил Арктику: такие же красные самолеты летают у нас на Диксон и на Тикси).
Народу в старенький аэроплан натолкалось много: прилетела делегация из Сантьяго, прибыл накрахмаленный и заутюженный командующий группой войск "Юг", командующие флотом и авиацией - молодые генералы, великолепно говорящие по-английски с явным американским акцентом.
Пролетев Магелланов пролив - путь над водой занимает всего двадцать минут (господи, как сместилось время!), еще десять минут над желтой пустыней "Тьерра дель Фуэго", посадка (здравствуй, Огненная Земля!), и - скорей к нефтеносным вышкам и двум нефтеперерабатывающим комбинатам, построенным на острове.
...Едешь по бескрайней, желтой, холмистой равнине, которую разрезает красная гравийная дорога, и вдруг среди безмолвия и безлюдья появляются заводские корпуса. Подъезжаем к корпусам, где работают четыре-пять человек: все теперь на автоматике. Нольберто Родригес, с "нитяным" пробором в вороненых волосах, в великолепных лаковых ботинках, ослепительной крахмальной рубашке и лайковых перчатках (он сказал мне потом: "Автоматизация производства предполагает уничтожение грязных роб и залитых мазутом ботинок. Работа должна стать праздником - я готовлюсь к этому загодя"), дает быстрые, исчерпывающие объяснения гостям, по-хозяйски проводя их по хирургически чистым цехам завода.
Когда мы возвращались к машинам, Нольберто кивнул головой на старика, одного из членов делегации. Я привык к таким смущающимся старикам на наших рабочих празднествах: в очень дорогих костюмах (у нас, как правило, черный бостон, здесь - английский шевиот); галстук в кулак толщиной и начищенные до антрацитового блеска ношеные ботинки; с громадными натруженными руками, и глаза у них добрые и умные, и ворчат они, когда видят непорядки, одинаково по-хозяйски. (Вспомнил Михаила Кольцова, он великолепно определил кадрового рабочего: "Сам Советскую власть ругает, но другим не разрешает".)
- Это ветеран поселка Монантьялес сеньор Алехандро Мансиа, - пояснил Нольберто, - поговори с ним.
Сеньор Мансиа оказался веселым, общительным стариканом. Я попросил его рассказать о том, как они начинали искать нефть. Когда Мансиа заговорил, выяснилось, что зубов у него почти нет - только воинственно торчат впереди два резца, прокуренные, желтые, да и те заметно шатаются. Но говорит он так весело, с таким юмором, что забываешь и про его возраст (ему за семьдесят), и про беззубый рот, и про беспомощную, стариковскую, нежную, индюшачью шею, и видишь только его руки, сильные, рабочие руки, иссеченные морщинами, да молодые глаза.
- Жаль, - сказал он, - нет с нами Хосе Арредеса. У него здоровье шалит: как дня три подряд попьет, так страдает, бедняга, не может с постели встать. Возраст все-таки - восемьдесят четыре... Так вот, мы с ним вместе работали здесь, когда переселились из Аргентины. Он был большой весельчак. Да и сейчас таким остался. Он еще веселее, чем я, такой же шебутной дед. Мы тогда работали на поиске уже семь месяцев. И - ничего... Нет нефти. Люди изверились, устали. Дежурили мы двадцать восьмого декабря с Хосе, а он и говорит: "Знаешь что, пойду-ка я, разыграю наших". Отправился он в барак и закричал: "Эй, поднимайтесь, нефть пошла!" Рабочие вскочили с нар, началось ликование, целовали друг друга, обнимались люди. Выскочили, прибежали к скважине - а я сидел в стороночке, и покуривал, и старался не очень хохотать, наблюдая за тем, как менялись лица рабочих, - нет нефти. Чуть не отлупили тогда Хосе. За эту шутку рабочие постановили определить нас с Хосе на второе ночное дежурство - двадцать девятого декабря. И вдруг пошла нефть. Мы с Хосе побежали будить народ, а в нас стали кидаться ботинками. Хосе даже фингал под глаз получил. Только когда мы принесли в барак пригоршню желтой пахучей нефти и вымазали лица мастеру и рабочим, только тогда началось сумасшествие...
...Приехали в поселок Сомбреро - "столицу" ЭНАП на "Тьерра дель Фуэго". Посреди бескрайней холмистой равнины вдруг, словно в фантастическом фильме, возникает модернистская, в форме скошенного треугольника, церковь. Рядом громадный стеклянно-бетонный клуб, в котором есть и бассейн, и ботанический сад с тропическими растениями, и диковинные попугайчики; подле великолепная школа и прекрасные общежития для рабочих - все удобства: холодная и горячая вода, холодильники, бильярды, библиотека. Постоянных жителей в Сомбреро не более семисот человек, основную массу рабочих привозят на самолетах с Большой земли - на три недели. Условия для отдыха должны быть идеальными, чтобы не тянуло к выпивке, чтобы каждый мог заняться любимым делом: кто почитать, кто поплавать, кто посмотреть новый фильм.
И вот сейчас здесь, в Сомбреро, было первое в истории ЭНАП рабочее празднество по случаю годовщины открытия нефти. Отмечалась эта дата во время коллективного (естественно, бесплатного) обеда в спортзале, где собралось девятьсот человек: рабочие, инженеры, техники, директора, гости. Была включена прямая телефонная связь с Сантьяго. К рабочим с приветственными речами обратились министр, генеральный директор ЭНАП Эктор Доносо; несколько ответных слов сказали рабочие, просили передать привет братьям по классу в Сантьяго. Потом было вручение премий (самую дорогую картину, в стиле Рокуэлла Кэнта, вручили учителю начальной школы, который бессменно работает здесь уже пять лет). А затем в центр огромного зала вышли мужчины и женщины - танцевать "куэйку". Женщины держат в одной руке платочек, а другой придерживают юбочку. Подруга инженера Рауля Леона, начальника нефтедобычи поселка Монантьялес, танцевала в джинсах. А джинсы в обтяжку, а за юбочку хоть умри, но держаться надо, без этого куэйка не куэйка, и поэтому она кое-как уцепилась за налитую свою ляжечку, - все можно нарушить, но закона куэики; нарушить нельзя.
(Я наблюдал за тем, как рабочие пили. Водки не было: на столах стояло только красное вино.) Моим соседом был шеф международного отдела ЭНАП Виктор, в прошлом журналист, сотрудничавший в правых газетах "Секунда" и "Ла Терсера". В шестьдесят третьем году он был тяжело ранен: карабинеры избивали женщину, он стал на защиту. Он потом пять лет лежал в госпиталях, и только в шестьдесят восьмом году его удачно оперировали и он вернулся к нормальной жизни.
- Только я не пошел в правые газеты. Я ведь вступился за женщину не потому, что она коммунистка, а просто потому, что она - женщина. Полиция умеет преподносить классовые уроки лучше любого профессора социологии. Я пошел в газеты, которые искали объективность. А сейчас меня направили помогать Нольберто.
Виктор, кстати, объяснил мне, что обольщаться по поводу всеобщей трезвости не следует: пьют здесь и водку. Но тех, кто пьет особенно сильно, вызывают руководители нефтепромыслов и поначалу тактично предлагают медицинскую помощь. Здесь есть специальное отделение в госпитале, где лечат алкоголизм.
- А кто не лечится, тех мы убираем, - добавил Виктор. - Мы не можем позволить себе такую роскошь на острове - терпеть алкоголиков...
Потом Нольберто Родригес пригласил меня в маленький - всего на пятьдесят человек - поселок Монантьялес: там тоже нефтедобыча, там тоже его ждут рабочие. (Вдоль по дороге спокойно сидят стада "кайкэн". Это дикие гуси, те самые, за которыми мы с доктором Кирсановым летаем охотиться в Арктику или Астрахань. Здесь на них не охотятся; мясо гусей считается невкусным, и птицы надменно переходят дорогу прямо перед носом нашего "доджа".)
В Монантьялесе тоже выступали рабочие;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
За последний год мы открыли около тысячи новых школ, - продолжал Годой. Теперь даже в самых маленьких селениях есть учителя. В школе всего три-четыре класса, но для Чили это революция. Мы открыли новую сеть библиотек. Маленькие библиотеки - всего четыреста - пятьсот книг, но для Чили это революция. Мы приняли значительно больше учащихся в школы и университет - примерно на сто человек больше, чем во времена президента Фрея. Сто человек. Не много? Не много. Но для Чили это революция. А сейчас мы позвоним к Нольберто Родригесу. Завтра тебе необходимо отправиться на "Тьерра дель Фузго" - Огненную Землю, там будут праздновать годовщину открытия нефтяных скважин. Я представлю тебе Нольберто.
Я достал рекомендательное письмо Романа Кармена к Нольберто Родригесу, блистательному инженеру и ученому, шефу нефтяной компании ЭНАП провинции Магальянес.
- Самый у нас могучий человек, - сказал Луис Годой, - славный парень. А в Кармена он влюблен так, словно Кармен - красавица андалузка по имени, а не седой режиссер по фамилии.
Мы отправились в ЭНАП, которая помещается в самом высоком, пятиэтажном, здании Пунта-Аренас. Медь, кругом начищенная медь - вывески у входа, таблички в лифтах, на лестничных пролетах, в кабинетах. Вообще медь преследовала меня в Чили повсюду: в этом есть что-то от ранимого, детского. Так бедный ребенок показывает всем свою единственную игрушку. Еще двадцать лет назад медь была единственным богатством Чили.
...Было уже девять часов, но Родригес и его товарищи сидели в кабинете пропеллер под потолком не справлялся с табачным дымом - и разбирали ворох последних сводок. Телетайп здесь работает постоянно, днем и ночью: с месторождений приходят вести о том, как идет добыча нефти и газа.
Нольберто прочитал письмо Романа Кармена.
- Роман - это великий и нежный человек! Как он поживает? Огромный ему привет. В него все влюблены на "Тьерра дель Фуэго". Мы ужасно волновались за его сердце - после инфаркта таскать камеру! Скоро я полечу в Союз - мечтаю увидеть Романа. Когда полечу? Точно не знаю. Но очень хочу пожить в том полушарии, где весна есть весна, а июнь - летний месяц. Устроились хорошо? Где? А, это маленький отель на авениде Магеллана? Знаю. Хотите на Огненную Землю? Понимаю. Могу взять с собой одного человека.
У моего славного переводчика Хосе округлились глаза. Он впервые в Пунта-Аренас: для Чили полет из Сантьяго к Магелланову проливу то же самое, что для нас путешествие на Курильские острова. Побывать в провинции Магальянес и не слетать на Огненную Землю - это ужасно!
Нольберто взглянул на Хосе и расхохотался. Он вообще очень веселый и открытый человек, в прошлом ректор местного университета, фигура, широко популярная в Чили. После победы Народного единства его пригласили в столицу, и руководители страны попросили Нольберто отложить на некоторое время работу над книгой и лекциями и, сняв профессорскую мантию, послужить революции на практической работе...
- Хорошо, рискнем, возьмем двоих. Самолет-то ведь уже и так переполнен! В крайнем случае Хосе сядет на колени Хулиана. - Он посмотрел на Луиса Годоя. Негостеприимно? Но ведь если Хулиан сядет на колени Хосе, то нам придется отправлять его тело в свинцовом гробу. А это дорого. А нам нужно экономить каждое эскудо.
Мельком взглянув на часы, он пригласил нас к карте и рассказал о новых месторождениях нефти и газа на севере Огненной Земли.
- Мы открыли несколько скважин в Монантьяле-се, это богатые месторождения. Сейчас идут поиски нефти в океане, неподалеку от Вальдивии. Нефть должна стать золотом Чили - это главная задача. Завтра мы пролетим и проедем по всем нефтеносным
промыслам "Тьерра дель Фуэго" - я покажу вам столицу нефтяной империи, которая теперь должна принадлежать народу.
...Назавтра, рано утром, мы сели в красный "дуглас", (снова вспомнил Арктику: такие же красные самолеты летают у нас на Диксон и на Тикси).
Народу в старенький аэроплан натолкалось много: прилетела делегация из Сантьяго, прибыл накрахмаленный и заутюженный командующий группой войск "Юг", командующие флотом и авиацией - молодые генералы, великолепно говорящие по-английски с явным американским акцентом.
Пролетев Магелланов пролив - путь над водой занимает всего двадцать минут (господи, как сместилось время!), еще десять минут над желтой пустыней "Тьерра дель Фуэго", посадка (здравствуй, Огненная Земля!), и - скорей к нефтеносным вышкам и двум нефтеперерабатывающим комбинатам, построенным на острове.
...Едешь по бескрайней, желтой, холмистой равнине, которую разрезает красная гравийная дорога, и вдруг среди безмолвия и безлюдья появляются заводские корпуса. Подъезжаем к корпусам, где работают четыре-пять человек: все теперь на автоматике. Нольберто Родригес, с "нитяным" пробором в вороненых волосах, в великолепных лаковых ботинках, ослепительной крахмальной рубашке и лайковых перчатках (он сказал мне потом: "Автоматизация производства предполагает уничтожение грязных роб и залитых мазутом ботинок. Работа должна стать праздником - я готовлюсь к этому загодя"), дает быстрые, исчерпывающие объяснения гостям, по-хозяйски проводя их по хирургически чистым цехам завода.
Когда мы возвращались к машинам, Нольберто кивнул головой на старика, одного из членов делегации. Я привык к таким смущающимся старикам на наших рабочих празднествах: в очень дорогих костюмах (у нас, как правило, черный бостон, здесь - английский шевиот); галстук в кулак толщиной и начищенные до антрацитового блеска ношеные ботинки; с громадными натруженными руками, и глаза у них добрые и умные, и ворчат они, когда видят непорядки, одинаково по-хозяйски. (Вспомнил Михаила Кольцова, он великолепно определил кадрового рабочего: "Сам Советскую власть ругает, но другим не разрешает".)
- Это ветеран поселка Монантьялес сеньор Алехандро Мансиа, - пояснил Нольберто, - поговори с ним.
Сеньор Мансиа оказался веселым, общительным стариканом. Я попросил его рассказать о том, как они начинали искать нефть. Когда Мансиа заговорил, выяснилось, что зубов у него почти нет - только воинственно торчат впереди два резца, прокуренные, желтые, да и те заметно шатаются. Но говорит он так весело, с таким юмором, что забываешь и про его возраст (ему за семьдесят), и про беззубый рот, и про беспомощную, стариковскую, нежную, индюшачью шею, и видишь только его руки, сильные, рабочие руки, иссеченные морщинами, да молодые глаза.
- Жаль, - сказал он, - нет с нами Хосе Арредеса. У него здоровье шалит: как дня три подряд попьет, так страдает, бедняга, не может с постели встать. Возраст все-таки - восемьдесят четыре... Так вот, мы с ним вместе работали здесь, когда переселились из Аргентины. Он был большой весельчак. Да и сейчас таким остался. Он еще веселее, чем я, такой же шебутной дед. Мы тогда работали на поиске уже семь месяцев. И - ничего... Нет нефти. Люди изверились, устали. Дежурили мы двадцать восьмого декабря с Хосе, а он и говорит: "Знаешь что, пойду-ка я, разыграю наших". Отправился он в барак и закричал: "Эй, поднимайтесь, нефть пошла!" Рабочие вскочили с нар, началось ликование, целовали друг друга, обнимались люди. Выскочили, прибежали к скважине - а я сидел в стороночке, и покуривал, и старался не очень хохотать, наблюдая за тем, как менялись лица рабочих, - нет нефти. Чуть не отлупили тогда Хосе. За эту шутку рабочие постановили определить нас с Хосе на второе ночное дежурство - двадцать девятого декабря. И вдруг пошла нефть. Мы с Хосе побежали будить народ, а в нас стали кидаться ботинками. Хосе даже фингал под глаз получил. Только когда мы принесли в барак пригоршню желтой пахучей нефти и вымазали лица мастеру и рабочим, только тогда началось сумасшествие...
...Приехали в поселок Сомбреро - "столицу" ЭНАП на "Тьерра дель Фуэго". Посреди бескрайней холмистой равнины вдруг, словно в фантастическом фильме, возникает модернистская, в форме скошенного треугольника, церковь. Рядом громадный стеклянно-бетонный клуб, в котором есть и бассейн, и ботанический сад с тропическими растениями, и диковинные попугайчики; подле великолепная школа и прекрасные общежития для рабочих - все удобства: холодная и горячая вода, холодильники, бильярды, библиотека. Постоянных жителей в Сомбреро не более семисот человек, основную массу рабочих привозят на самолетах с Большой земли - на три недели. Условия для отдыха должны быть идеальными, чтобы не тянуло к выпивке, чтобы каждый мог заняться любимым делом: кто почитать, кто поплавать, кто посмотреть новый фильм.
И вот сейчас здесь, в Сомбреро, было первое в истории ЭНАП рабочее празднество по случаю годовщины открытия нефти. Отмечалась эта дата во время коллективного (естественно, бесплатного) обеда в спортзале, где собралось девятьсот человек: рабочие, инженеры, техники, директора, гости. Была включена прямая телефонная связь с Сантьяго. К рабочим с приветственными речами обратились министр, генеральный директор ЭНАП Эктор Доносо; несколько ответных слов сказали рабочие, просили передать привет братьям по классу в Сантьяго. Потом было вручение премий (самую дорогую картину, в стиле Рокуэлла Кэнта, вручили учителю начальной школы, который бессменно работает здесь уже пять лет). А затем в центр огромного зала вышли мужчины и женщины - танцевать "куэйку". Женщины держат в одной руке платочек, а другой придерживают юбочку. Подруга инженера Рауля Леона, начальника нефтедобычи поселка Монантьялес, танцевала в джинсах. А джинсы в обтяжку, а за юбочку хоть умри, но держаться надо, без этого куэйка не куэйка, и поэтому она кое-как уцепилась за налитую свою ляжечку, - все можно нарушить, но закона куэики; нарушить нельзя.
(Я наблюдал за тем, как рабочие пили. Водки не было: на столах стояло только красное вино.) Моим соседом был шеф международного отдела ЭНАП Виктор, в прошлом журналист, сотрудничавший в правых газетах "Секунда" и "Ла Терсера". В шестьдесят третьем году он был тяжело ранен: карабинеры избивали женщину, он стал на защиту. Он потом пять лет лежал в госпиталях, и только в шестьдесят восьмом году его удачно оперировали и он вернулся к нормальной жизни.
- Только я не пошел в правые газеты. Я ведь вступился за женщину не потому, что она коммунистка, а просто потому, что она - женщина. Полиция умеет преподносить классовые уроки лучше любого профессора социологии. Я пошел в газеты, которые искали объективность. А сейчас меня направили помогать Нольберто.
Виктор, кстати, объяснил мне, что обольщаться по поводу всеобщей трезвости не следует: пьют здесь и водку. Но тех, кто пьет особенно сильно, вызывают руководители нефтепромыслов и поначалу тактично предлагают медицинскую помощь. Здесь есть специальное отделение в госпитале, где лечат алкоголизм.
- А кто не лечится, тех мы убираем, - добавил Виктор. - Мы не можем позволить себе такую роскошь на острове - терпеть алкоголиков...
Потом Нольберто Родригес пригласил меня в маленький - всего на пятьдесят человек - поселок Монантьялес: там тоже нефтедобыча, там тоже его ждут рабочие. (Вдоль по дороге спокойно сидят стада "кайкэн". Это дикие гуси, те самые, за которыми мы с доктором Кирсановым летаем охотиться в Арктику или Астрахань. Здесь на них не охотятся; мясо гусей считается невкусным, и птицы надменно переходят дорогу прямо перед носом нашего "доджа".)
В Монантьялесе тоже выступали рабочие;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30