– Господа, кандидат в музыканты растет на глазах… Поглядишь, так завтра наш идейный сакса-афон примется нами руководить!
– Том! – не выдержала Эмилия.
– Ты этого заслуживаешь, – мрачно произнес Иван. – А саксофон, между прочим, пишется с „о".
Тома уставился в непроницаемое лицо Ивана.
– Ты собираешься мной руководить?
– Руки не хочется пачкать, и душу. Мой тебе совет: не суйся не в свое дело.
Оба парня набычились, и Роси почувствовала, что назревает скандал.
– Эй, петухи, – звонко сказала она, – вы нас, что, за куриц принимаете? Через несколько дней школьники запоют „Иди, народ мой, возрожденный…", вспомните, где вы находитесь!
– На философской ниве… – Тома приподнялся, чмокнул Роси в щеку и подал ей бутылку. – Всего лишь через пару десятков лет человек превратится в электронного робота. Сломалась какая-нибудь платка – замени ее и шагай на здоровье дальше. Возрожденные, выпотрошенные…
Эмилия догадалась сменить кассету, и из динамиков магнитофона полилась сумеречная нега, переходящая в стон. Брейли, узнаю по звучанью, заметил Иван, прислушиваясь к страстной молитве инструмента. Что он делал в этом доме, среди этих баловней судьбы, которые к тому же берутся учить его музыке? Выпивка, споры доморощенных философов, любовь, пардон, секс – хватит, надо отползать на свою улицу Пиротскую, там тебе место. Он поймал очередной лучезарный взгляд Роси. Интеллигентный зверь. Они познакомились в консерватории. На него произвели впечатление ее импортные тряпки – на них были потрачены не центы, их выбирал опытный глаз. На его плече висел выданный ему в консерватории саксофон, и в толчее он ненароком задел ее инструментом. Они остановились, он извинился от имени саксофона, она рассмеялась, блеснули два ряда мраморных хищных зубов. Разговорились. Роси заявила, что не может таскать на плече свое собственное пианино фирмы „Петрофф", затем они присели выпить по чашечке кофе – так начались их встречи. Нет, были еще какие-то споры насчет комсомольских дел, он уже плохо помнил…
Потом появились Эмилия и Тома, этот парень ему не понравился с самого начала, его рыбьи глаза излучали что-то примитивное и нахальное. На „шкоде" Роси они зачастили в пригородные ресторанчики, в Боровец, даже в Пловдив. Он видел, что эта парочка располагает деньгами и временем, а он потел при расчетах с официантами, и вдвойне его мучала их снисходительность. Однажды вечером они забрались на дачу Арнаудовых, надрались до опупения, рассвет встретили в чем мать родила. В ту ночь он стал Джоном…
Странное дело. Их телесная близость, настолько спонтанная, одним махом разрушила шутливый настрой, существовавший между ними: он оказался лишь элегантной приманкой, улетучившейся после первого же божественного соприкосновения с материей. Пропали веселые шпильки, разговоры-дуэли – одна бутылка импортной смеси, очередная квартира знакомой или знакомого, неутолимый голод наслаждения, с каждым разом все более выматывающий, прерываемый тягостным молчанием.
Однажды вечером он не выдержал и сказал, что чувствует себя какой-то секс-машиной, и в этом есть что-то обидное для них обоих, разве она не согласна?.. А ты чего от меня добиваешься, романтических излияний, бедный мой глупыш. Неужели ты воображаешь, что раз на тебе застиранное белье, то ты превосходишь меня морально? Вот, держи, купила тебе индийское, чистый хлопок… – она сунула руку в сумку и вытащила оттуда два пакета.
Он был оскорблен, унижен, взбешен до последнего предела. Ах вот оно что! Значит, во всем виноват этот простачок с Пиротской в застиранных трусах… Ну еще бы, ведь это же не я боюсь заблудиться в роскошном лабиринте комнат, не я разъезжаю на собственной машине, выбираюсь за границу, когда мне взбредет в голову! Куда мне до вас, разных там Эми и Томи, обеспеченных по уши и потому позволяющих себе этакую барскую снисходительность… Все, баста, баста!..
Они долгое время не виделись, пока она не подловила его, внешне напыщенная, а на самом деле притихшая, с каким-то ласково-печальным блеском в глазах. Я соскучилась, чертушка, знаешь, чего мне стоит вымолвить сейчас эти слова?.. Куда ты меня поведешь?
Он повел ее в предгорье Плана, шли куда глаза глядят, затем он расстелил на траве свою рубашку. Они лежали под огромным, как бы светящимся изнутри буком, наедине с мирозданием, из птичьего гнезда доносился жалобный писк, по стеблю боярышника ползла божья коровка, это был их самый счастливый день. Был. Через одну-две недели Роси не выдержала и затащила его в какую-то компанию, они напились, бук с величественной кроной был выкорчеван из земли и повалился корнями наружу. Все пошло по-старому…
Иван задумался и не заметил, как Роси быстро опьянела. Они сидели вдвоем с Томой на ковре и безмолвно передавали друг другу бутылку, обводя комнату помутневшими злыми взглядами. Достаточно было лишь искорки, и Иван решил ее высечь: эй, роботы, чего вы ждете, может, пора меняться платами…
Тома плеснул виски на ковер, словно хотел его освятить или продезинфецировать.
– Слушай, Джон, как это было… Когда говорят боги, факты молчат…
Все засмеялись. Громче всех Тома.
– Так-то, господин продавец огурцов… Я еще от деда знаю: богач, значит, умник, а бедняк – дурак.
Иван нахохлился.
– Ну-ка повтори!
– Ты все прекрасно слышал. Бедных философов на этом свете не сыщешь, вот бедных музыкантов…
Чаша была переполнена. Роси плеснула из бутылки на рубашку Томы и закричала:
– Я запрещаю тебе касаться этой темы! Джон, пошли потанцуем…
Иван смотрел на нее не мигая – из последних сил он сдерживался, чтобы не врезать Томе по физиономии, а тот невозмутимо разглядывал мокрое пятно на рубашке.
– Джон, пошли потанцуем!
– Никакой я не Джон! – сказал он и вполголоса выругался.
– Эй, попрошу без грубостей! – предупредил его Тома. – Если бедность уже не порок, то она хотя бы должна помнить о скромности…
– Слушай, скотина, держи язык за зубами или… – Иван еле сдержался, ощутив на себе тревожные взгляды девушек. Лишь их присутствие мешало ему хлопнуть дверью. А Тома, казалось, ничего не замечал.
– От деда я знаю, что раз существует богатство, должна существовать и бедность, одно без другого немыслимо. Настанет день, когда они рука об руку сверзятся в пропасть, мой дед – мудрый человек…
Девушки переглянулись, Роси взяла на себя инициативу и отвела в угол разъяренного Ивана. От нее несло перегаром.
– Не обращай на него внимания, – сказала она шепотом. – Он пьян в доску.
На щеках Ивана вздулись желваки.
– Ну давай потанцуем.
Она схватила его за руку, но тут же была отброшена в сторону.
– Не трогай меня!
– Ты порядком закомплексован, мой мальчик… – Из-под расстегнутой куртки, сбоку, предательски высовывался краешек индийской майки, подаренной ею. Значит, гордыню свою он переборол. – Пойдем в мою комнату…
– Иди с ним! – прошипел Иван.
– Ну не глупи, я хочу с тобой…
– Врешь.
Они слышали, как выясняли отношения Эмилия и Тома. Ты ведешь себя отвратительно, нападала Эмилия, что он тебе сделал? И к чему так надираться, ты только посмотри на себя!.. Цыпочка ты моя, отвечал Тома, ты когда на свет вылупилась?.. Если ты не перестанешь, если будешь продолжать в том же духе… Уточка, а у тебя есть еще что-нибудь в башке, кроме испанского?.. Ты невыносим, я ухожу… Бай-бай, кисуля…
– Так ты идешь или нет? – прошептала Роси, слегка покачиваясь.
– Мерзавка, – тихо отрезал Иван и в следующий момент почувствовал, как она его звонко чмокнула в щеку.
– Господа, только что мне сказали, что я Айседора Дункан… – Роси приподняла юбку и оголила свои красивые ноги, по щекам у нее пробежала нервная дрожь. – Будем танцевать, господа…
Она усилила громкость магнитофона, и по гостиной разлилась трепетная, лениво-сладостная мелодия. Под взглядами присутствующих Роси остановилась у края ковра, скинула туфли, выгнула тело и принялась извиваться, гибкие ее руки колыхались, словно ветви на ветру. Затем правая рука начала расстегивать одну за другой пуговицы на блузке, на пол упал лифчик, юбка…
Не говоря ни слова, Иван резко повернулся, и входная дверь захлопнулась за его спиной. Роси продолжала изгибаться и раздеваться, как будто ничего не произошло, а улегшийся на пол Тома сосал из бутылки и нагло пялился на танцовщицу. Эмилия не выдержала, бросила презрительный взгляд на Тому, криво улыбнувшись, посмотрела на Роси, и входная дверь снова хлопнула.
Иван курил, опершись на ограду на другой стороне улицы. Эмилия подошла к нему, помолчала и робко спросила:
– Ты меня проводишь?
Иван не ответил, как будто ничего не слышал. Сегодня Роси позвонила ему и они долго разговаривали по телефону. Она была в кошмарном настроении, перед этим у нее был тяжелый разговор с матерью, в другой раз она обещала рассказать о нем, игра на пианино становилась для нее все более тягостной. Если так будет продолжаться и впредь, она бросит консерваторию и станет барменшей, а может, девицей для развлечений, что, он не верит? Его подмывало ответить, что она никогда не порвет с консерваторией и никогда не станет барменшей, а в развлечениях она и сейчас преуспевает. Но он сдержался, а Роси, кажется, сообразила, что перегнула палку. Ты что, ревнуешь меня? Ха-ха! Я мужиков знаю, так что нечего без толку разыгрывать „Квартал в порту де Лила", изображать из себя Жана Габена и прочих, неизвестно еще, чем ты занимаешься в мое отсутствие… Он молчал… Я тебе ничего не запрещаю, дарлинг, ни в чем не ограничиваю, живи как знаешь, только не надо становиться в позу и читать мне нотации, ты меня понимаешь?.. Ты это мне хотела сказать? – спросил он, а в ответ она мяукнула, как настоящая кошка. Она нуждалась в нем, в великом Брейли из Коневицы, нет-нет, она не шутила, этим вечером ее родители отправляются на дачу, будут только Эми и Том, они потанцуют, наклюкаются как следует, но не спеша, с чувством достойного прожигания времени, присущим аристократам – ведь он придет? Он не ответил – его не прельщала ни компания, ни приглашение напиться… Значит, отказываешься? – не поверила Роси на другом конце провода. Значит, Иван воображает, что он единственный, незаменимый, эдельвейс с Пиротской, ну, это мы еще посмотрим…
Через полчаса „шкода" остановилась перед его домом, недоумевающей матери был вручен букет гвоздик – пожалуйте, госпожа, только что сорваны… – и он позволил себя увести…
– Иван, – вывела его из раздумий Эмилия.
– Что тебе?
– Ничего, – она была задета его грубым тоном.
– И я того же мнения.
– Она сумасшедшая…
– Пьяная.
И все-таки он ее защищает! – подумала Эмилия, но вслух сказала:
– С меня хватит, конец. Тома – свинья.
– Ты это ему скажи.
– Скажу обязательно…
Иван швырнул окурок и повернулся к ней.
– Поцелуй меня.
Эмилия инстинктивно отпрянула.
– Поцелуй меня, – глухо повторил он, и она почувствовала в его голосе волнение. – Больше мы не увидимся.
– Ты нездоров.
– Возможно, не всем бог дал здоровье.
Он приблизился к ней вплотную, наклонился, и их губы соприкоснулись.
– Мы ненормальные, – прошептала Эмилия.
– Возможно, Эми. Чао.
Иван бесшумно удалился.
* * *
Когда служебный лимузин доставил к кованым воротам дачи чету Вангеловых, Арнаудовы уже были почти готовы к встрече высоких гостей. Двухэтажный дом в альпийском стиле раскрыл – подобно неторопливой бабочке – деревянные створки, изнутри струилась музыка, все сверкало чистотой, трава перед верандой была подстрижена под самый корень, на ней были установлены разноцветные складные стулья и плетеные кресла. На столе в вазе стояли только что сорванные ноготки, из кухни, оборудованной в болгарско-баварском стиле, доносился веселый перезвон посуды.
Вангеловы продефилировали по газону, разглядывая стройные туи и два серебристых кедра – они первыми потянулись ввысь – усеянные цветами кусты, зеленые лужайки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21