Если бы он не предал Спасителя, не было бы чуда воскресения, и не появилась бы идея бессмертия... Мир бы не узнал, что он – сын Божий!
Каленин потерял нужную интонацию в общении с этим рефлектирующим генералом. Он не очень хорошо понимал, как должен себя вести: то ли хлопнуть дверью, то ли довести диалог до конца. Победило любопытство, и Каленин осторожно спросил:
– Ну и какой вывод вы делаете из этого андреевского дуализма для себя?
– А очень простой: нельзя защитить добро при помощи добра! Так у Андреева... Чтобы добро победило, должно быть совершено злодеяние! Получается – нет Христа без Иуды! Нет добра, если рядом не проявилось зло во всей своей мерзости!
– Знаете, здесь, конечно, не место для литературно-богословского диспута, но коли уж вы его затеяли, то извольте, вот вам мой ответ, – Каленин говорил медленно, взвешивая каждое слово, – я не поклонник этого произведения, но справедливости ради отмечу, что вы исказили мысль писателя. У Андреева Иуда не в игру играет и не просто идет на злодеяние, а жертвует собой во имя идеи. Причем его жертва – страшнее смерти, которую он принял вслед за Христом. Он жертвует своей честью, которая, как известно, дороже жизни. Ведь он понимает, что обречен остаться в веках злодеем и предателем. По Андрееву, это жертва почти безумца. Его поврежденная натура верит в то, что это поступок во имя справедливости и добра. Он безгранично любит Христа, жертвует собой во имя него... Страдает, сомневается...
Игнатов внимательно слушал Каленина, и было видно, что ему действительно важно знать его позицию.
– Но подчеркиваю: мы говорим только о придуманном сюжете. Андреевский Иуда – герой абсолютно литературный и к Иуде библейскому никакого отношения не имеет. И не ищите здесь никаких оправданий для себя. Вы, действуя негодными методами, мните себя благородным «санитаром леса», а движет вами чувство мести. Оно ослепляет вас! И в этой своей слепоте вы потеряли цель. Ради чего вы совершаете ваши ужасные поступки? Ради воцарения справедливости? Чтобы снискать любовь потомков?
Он завершил свой монолог и ждал реакции Игнатова. Тот задумался и, не отвечая на выпады Каленина, уточнил:
– Предательство как жертва во имя добра? Я правильно вас понял?
– Предательство – это форма, в которую литературный персонаж Андреева облекает добродетель своего замысла...
Игнатов улыбнулся и стал вновь прежним Игнатовым – уверенным в себе, знающим истину, которая неведома остальным.
– Я подумаю над вашими словами... В ваших рассуждениях есть мысль, которая меня увлекла. – Игнатов улыбнулся еще шире, отчего его глаза изогнулись двумя узкими щелками, а все пространство вокруг них стало напоминать причудливую татуировку, так как каждая морщинка стала глубже и отчетливее. – Добродетель может принимать любые формы! Так получается? Забавно... Надеюсь, мы еще вернемся к этому интересному разговору.
– Вернемся? Уж не в самолете ли по пути в неведомые страны вы собираетесь со мной дискутировать? Увольте. Я и этот-то наш диспут считаю бессмысленным и вредным. Ругаю себя за то, что вообще стал обсуждать с вами тему добра и зла. Вы, похоже, всерьез ищете оправдания своим злодеяниям. Не ищите! Их попросту нет в природе...
– Беркас Сергеевич! – Игнатов снял улыбку с лица. – Я оставляю за собой право когда-нибудь в обозримом будущем объясниться с вами. Говорю об этом серьезно. Мне есть что сказать. Но не сейчас...
«Вы только не смейтесь! Он – честный человек!»
Каленин взглянул в окно автомобиля. Мелькнул указатель «Баковка». Именно здесь день назад в огромном роскошном особняке, в спортзале, оснащенном многочисленными тренажерами, обнаружили тело бывшего полковника ГРУ Константина Терентьевича Будаговского.
Веревка была продета в проушину, на которой крепились гимнастические кольца. Для того чтобы ее закрепить, самоубийце или кому-то еще, к примеру Игнатову, пришлось воспользоваться стремянкой – иначе на почти четырехметровую высоту было не добраться.
Буданов, который днем раньше рассказывал Каленину о процедуре обнаружения тела, не преминул сделать умозаключение:
– Профессионально готовили экзекуцию. Видно, знают в этом деле толк. Петля сделана по всем правилам висельного искусства: легко затягивается. Да и веревка чем-то натерта... Может, они вместе ее и вязали? А, Беркас Сергеевич? Как думаете? Вы же теперь у нас самый крупный в стране «игнатововед»!
– Сергей Николаевич! Ей-богу, неуместная ирония!
– Ладно, не сердитесь. Вот, почитайте – предсмертная записка Будаговского. – Буданов толкнул через стол ксерокопию. Почерк человека, собирающегося залезть в петлю, был на удивление четкий и твердый.
...
«Мне не оставили выбора. Делаю то, что сделать вынужден. Две просьбы:
1. Оставьте в покое жену и дочь. Игнатов знает – они ни при чем.
2. Из денег я себе брал только то, что мог утаить. Большая часть действительно шла наверх. Там крутились мои начальники.
3. О моих личных операциях с оружием и наркотиками они скорее всего догадывались, но закрывали глаза. Каждый воровал на своем «участке».
Нина! Бизнес оформлен на тебя, он чистый. Продай его. Не вздумай вести его дальше. Продай! Об остальном думайте сами. Лучше уезжайте. Все. Прощайте. К.Б.».
Буданов вкратце рассказал Каленину и то, что удалось выяснить о Будаговском.
Служил в военной разведке. Воевал в Афганистане. Дослужился до полковника. После вывода войск несколько лет проработал в Таджикистане в качестве военного советника. Затем оказался в Восточной Европе, где и завершил службу экстренной отставкой в связи с подозрением в махинациях с имуществом выводимых из Европы воинских частей. Доказать уголовку тогда не удалось, хотя непосредственный начальник Будаговского лишился погон и оказался в итоге за решеткой.
Выйдя в отставку, Будаговский создал одно из первых в России частных предприятий по разливу водки. И даже придумал название, прямо ассоциирующееся с его фамилией: водка называлась «Будем!». При этом было закуплено импортного оборудования на пятнадцать миллионов долларов. В частности, на заводе Будаговского появилась едва ли не первая в стране линия по производству бутылок, защищенных от подделок: помимо необычной формы, что уже гарантировало от массовых фальсификаций водочной тары, на днище бутылок значились две исполненные при помощи литья буквы: «КБ».
И все бы ничего, но уже тогда, в начале девяностых в правоохранительные органы поступали сигналы о том, что средства, запущенные Будаговским в бизнес, имеют криминальное происхождение. По крайней мере ни в один банк за кредитом он не обращался, хотя стоимость принадлежавших ему активов исчислялась несколькими сотнями миллионов долларов...
Но это было лихое и веселое время, которое, согласно марксистской терминологии, называли «эпохой первоначального накопления капитала». О происхождении многомиллиардных состояний тогда никто и не спрашивал. Все и так знали, что они появляются тремя способами: либо за счет государства, когда принадлежавшие ему средства чудодейственным образом оказывались в карманах частных персон, либо за счет приватизации наиболее лакомых кусков государственной собственности, либо, наконец, из денег, имевших откровенно криминальное прошлое.
На тогдашнем фоне масштабы средств, которыми оперировал Будаговский, относились скорее к сфере среднего бизнеса. А если учесть то, что сам Константин Терентьевич предпочитал делать свои капиталы в тиши кабинетов и в стерильной недоступности своих производственных помещений, то никто толком и не докапывался до происхождения его стартовых миллионов.
Между тем одна деталь, которую выяснили ребята Буданова, наводила на серьезные размышления. Судя по всему, Игнатов появился в жизни отставного полковника и успешного бизнесмена совсем не случайно. Оказалось, что майор Будаговский был начальником разведки авиадесантного полка, в котором служил Фомин. И время их службы совпадало, хотя Будаговский оказался в Афганистане на год раньше Фомина.
Само по себе это ни о чем не говорило, так как не обнаружилось никаких сведений о том, что они тесно общались. Но совсем не встречаться они просто не могли. Слова Игнатова о том, что он участник «казни» Будаговского, наводила на мысль, что тот имел какое-то отношение к судьбе Фомина. А Каленин тут же припомнил, что Игнатов очень горячо говорил о сломанной судьбе сына, намекая, что знает виновных.
...Каленин сердился сам на себя за то, что не может отрешиться от мыслей обо всей этой истории, участником которой он неожиданно стал. Эти мысли вызывали раздражение, но никак не хотели его отпустить. «Надо все это забыть и выкинуть из головы, иначе я тронусь умом! – думал Каленин. – Особенно намеки Игнатова на то, что он действует во имя добра и справедливости. Все равно я прав! – злился сам на себя Каленин. – Надо переключиться... Ага, переключишься тут. Еду-то я на Лубянку. Тьфу ты...»
Каленин увидел, что машина проезжает мимо Думы и приближается к Лубянской площади. Она не свернула к известному всей стране зданию, перед которым некогда стоял памятник «железному Феликсу», снесенный сразу после августовского путча, а двинулась прямо.
Каленин в свое время написал статью, в которой проанализировал отношение к памятникам в различных странах... Он установил, что памятники сносили и ломали во все времена. И цивилизованная Европа здесь не была исключением. Ломали революционеры и контрреволюционеры. Ломали победители, чье войско входило в города побежденных... Памятники и храмы всегда были первыми жертвами классовой ненависти и военного торжества. Это самая быстрая, самая первая и самая жестокая месть поверженному противнику, ибо низвергаются его боги и кумиры, разрушается его «смысловое» пространство.
«Снести памятник – это как могилу разорить, – писал Каленин в своей статье. – Это – осознанное святотатство, моральное унижение проигравшего, уничтожение его святынь... Так, озверевшее уголовное большинство «опускает» в камере слабого, добиваясь того, чтобы тот полностью утратил человеческое достоинство, чтобы в нем навсегда поселился ужас пережитого унижения...»
За статью Каленину крепко попало. Карасев пригласил его и, помолчав пару минут для создания напряженной атмосферы, многозначительно ткнул пальцем в потолок.
– Там, – он держал указательный палец вертикально вверх, – прочли вашу статью, Беркас Сергеевич.
«Там» – это, конечно же, был Кремль. И поскольку об этом говорил Председатель Госдумы, прочли, видимо, отнюдь не только курьеры и официантки из кремлевского буфета.
– Черт вас дернул рассуждать об этих памятниках! Да еще в таких, знаете ли, выражениях!
«Знаете ли» было любимым выражением Председателя. Он к месту, а чаще не к месту, вворачивал его чуть ли не в каждое второе предложение. Попытки «пиарщиков» искоренить паразита кончились ничем. Стало еще хуже. Карасев мог себя минут пять контролировать, а потом говорил абсолютно не к месту: «На минувшей неделе Дума рассмотрела тридцать восемь законов, знаете ли, в первом чтении».
Но как ни странно, сорные словечки не мешали Карасеву быть очень убедительным в своих выступлениях. Его речи были неяркими, но толковыми и основательными. Он всегда досконально изучал обсуждаемый вопрос и выступал со знанием дела.
Ну и, конечно же, был он виртуозным царедворцем. Его спокойная и доброжелательная манера вести думский корабль через все политические передряги устраивала всех. Поэтому и после президентских выборов он остался Председателем с перспективой задержаться на этой должности столько, сколько позволят здоровье и возраст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Каленин потерял нужную интонацию в общении с этим рефлектирующим генералом. Он не очень хорошо понимал, как должен себя вести: то ли хлопнуть дверью, то ли довести диалог до конца. Победило любопытство, и Каленин осторожно спросил:
– Ну и какой вывод вы делаете из этого андреевского дуализма для себя?
– А очень простой: нельзя защитить добро при помощи добра! Так у Андреева... Чтобы добро победило, должно быть совершено злодеяние! Получается – нет Христа без Иуды! Нет добра, если рядом не проявилось зло во всей своей мерзости!
– Знаете, здесь, конечно, не место для литературно-богословского диспута, но коли уж вы его затеяли, то извольте, вот вам мой ответ, – Каленин говорил медленно, взвешивая каждое слово, – я не поклонник этого произведения, но справедливости ради отмечу, что вы исказили мысль писателя. У Андреева Иуда не в игру играет и не просто идет на злодеяние, а жертвует собой во имя идеи. Причем его жертва – страшнее смерти, которую он принял вслед за Христом. Он жертвует своей честью, которая, как известно, дороже жизни. Ведь он понимает, что обречен остаться в веках злодеем и предателем. По Андрееву, это жертва почти безумца. Его поврежденная натура верит в то, что это поступок во имя справедливости и добра. Он безгранично любит Христа, жертвует собой во имя него... Страдает, сомневается...
Игнатов внимательно слушал Каленина, и было видно, что ему действительно важно знать его позицию.
– Но подчеркиваю: мы говорим только о придуманном сюжете. Андреевский Иуда – герой абсолютно литературный и к Иуде библейскому никакого отношения не имеет. И не ищите здесь никаких оправданий для себя. Вы, действуя негодными методами, мните себя благородным «санитаром леса», а движет вами чувство мести. Оно ослепляет вас! И в этой своей слепоте вы потеряли цель. Ради чего вы совершаете ваши ужасные поступки? Ради воцарения справедливости? Чтобы снискать любовь потомков?
Он завершил свой монолог и ждал реакции Игнатова. Тот задумался и, не отвечая на выпады Каленина, уточнил:
– Предательство как жертва во имя добра? Я правильно вас понял?
– Предательство – это форма, в которую литературный персонаж Андреева облекает добродетель своего замысла...
Игнатов улыбнулся и стал вновь прежним Игнатовым – уверенным в себе, знающим истину, которая неведома остальным.
– Я подумаю над вашими словами... В ваших рассуждениях есть мысль, которая меня увлекла. – Игнатов улыбнулся еще шире, отчего его глаза изогнулись двумя узкими щелками, а все пространство вокруг них стало напоминать причудливую татуировку, так как каждая морщинка стала глубже и отчетливее. – Добродетель может принимать любые формы! Так получается? Забавно... Надеюсь, мы еще вернемся к этому интересному разговору.
– Вернемся? Уж не в самолете ли по пути в неведомые страны вы собираетесь со мной дискутировать? Увольте. Я и этот-то наш диспут считаю бессмысленным и вредным. Ругаю себя за то, что вообще стал обсуждать с вами тему добра и зла. Вы, похоже, всерьез ищете оправдания своим злодеяниям. Не ищите! Их попросту нет в природе...
– Беркас Сергеевич! – Игнатов снял улыбку с лица. – Я оставляю за собой право когда-нибудь в обозримом будущем объясниться с вами. Говорю об этом серьезно. Мне есть что сказать. Но не сейчас...
«Вы только не смейтесь! Он – честный человек!»
Каленин взглянул в окно автомобиля. Мелькнул указатель «Баковка». Именно здесь день назад в огромном роскошном особняке, в спортзале, оснащенном многочисленными тренажерами, обнаружили тело бывшего полковника ГРУ Константина Терентьевича Будаговского.
Веревка была продета в проушину, на которой крепились гимнастические кольца. Для того чтобы ее закрепить, самоубийце или кому-то еще, к примеру Игнатову, пришлось воспользоваться стремянкой – иначе на почти четырехметровую высоту было не добраться.
Буданов, который днем раньше рассказывал Каленину о процедуре обнаружения тела, не преминул сделать умозаключение:
– Профессионально готовили экзекуцию. Видно, знают в этом деле толк. Петля сделана по всем правилам висельного искусства: легко затягивается. Да и веревка чем-то натерта... Может, они вместе ее и вязали? А, Беркас Сергеевич? Как думаете? Вы же теперь у нас самый крупный в стране «игнатововед»!
– Сергей Николаевич! Ей-богу, неуместная ирония!
– Ладно, не сердитесь. Вот, почитайте – предсмертная записка Будаговского. – Буданов толкнул через стол ксерокопию. Почерк человека, собирающегося залезть в петлю, был на удивление четкий и твердый.
...
«Мне не оставили выбора. Делаю то, что сделать вынужден. Две просьбы:
1. Оставьте в покое жену и дочь. Игнатов знает – они ни при чем.
2. Из денег я себе брал только то, что мог утаить. Большая часть действительно шла наверх. Там крутились мои начальники.
3. О моих личных операциях с оружием и наркотиками они скорее всего догадывались, но закрывали глаза. Каждый воровал на своем «участке».
Нина! Бизнес оформлен на тебя, он чистый. Продай его. Не вздумай вести его дальше. Продай! Об остальном думайте сами. Лучше уезжайте. Все. Прощайте. К.Б.».
Буданов вкратце рассказал Каленину и то, что удалось выяснить о Будаговском.
Служил в военной разведке. Воевал в Афганистане. Дослужился до полковника. После вывода войск несколько лет проработал в Таджикистане в качестве военного советника. Затем оказался в Восточной Европе, где и завершил службу экстренной отставкой в связи с подозрением в махинациях с имуществом выводимых из Европы воинских частей. Доказать уголовку тогда не удалось, хотя непосредственный начальник Будаговского лишился погон и оказался в итоге за решеткой.
Выйдя в отставку, Будаговский создал одно из первых в России частных предприятий по разливу водки. И даже придумал название, прямо ассоциирующееся с его фамилией: водка называлась «Будем!». При этом было закуплено импортного оборудования на пятнадцать миллионов долларов. В частности, на заводе Будаговского появилась едва ли не первая в стране линия по производству бутылок, защищенных от подделок: помимо необычной формы, что уже гарантировало от массовых фальсификаций водочной тары, на днище бутылок значились две исполненные при помощи литья буквы: «КБ».
И все бы ничего, но уже тогда, в начале девяностых в правоохранительные органы поступали сигналы о том, что средства, запущенные Будаговским в бизнес, имеют криминальное происхождение. По крайней мере ни в один банк за кредитом он не обращался, хотя стоимость принадлежавших ему активов исчислялась несколькими сотнями миллионов долларов...
Но это было лихое и веселое время, которое, согласно марксистской терминологии, называли «эпохой первоначального накопления капитала». О происхождении многомиллиардных состояний тогда никто и не спрашивал. Все и так знали, что они появляются тремя способами: либо за счет государства, когда принадлежавшие ему средства чудодейственным образом оказывались в карманах частных персон, либо за счет приватизации наиболее лакомых кусков государственной собственности, либо, наконец, из денег, имевших откровенно криминальное прошлое.
На тогдашнем фоне масштабы средств, которыми оперировал Будаговский, относились скорее к сфере среднего бизнеса. А если учесть то, что сам Константин Терентьевич предпочитал делать свои капиталы в тиши кабинетов и в стерильной недоступности своих производственных помещений, то никто толком и не докапывался до происхождения его стартовых миллионов.
Между тем одна деталь, которую выяснили ребята Буданова, наводила на серьезные размышления. Судя по всему, Игнатов появился в жизни отставного полковника и успешного бизнесмена совсем не случайно. Оказалось, что майор Будаговский был начальником разведки авиадесантного полка, в котором служил Фомин. И время их службы совпадало, хотя Будаговский оказался в Афганистане на год раньше Фомина.
Само по себе это ни о чем не говорило, так как не обнаружилось никаких сведений о том, что они тесно общались. Но совсем не встречаться они просто не могли. Слова Игнатова о том, что он участник «казни» Будаговского, наводила на мысль, что тот имел какое-то отношение к судьбе Фомина. А Каленин тут же припомнил, что Игнатов очень горячо говорил о сломанной судьбе сына, намекая, что знает виновных.
...Каленин сердился сам на себя за то, что не может отрешиться от мыслей обо всей этой истории, участником которой он неожиданно стал. Эти мысли вызывали раздражение, но никак не хотели его отпустить. «Надо все это забыть и выкинуть из головы, иначе я тронусь умом! – думал Каленин. – Особенно намеки Игнатова на то, что он действует во имя добра и справедливости. Все равно я прав! – злился сам на себя Каленин. – Надо переключиться... Ага, переключишься тут. Еду-то я на Лубянку. Тьфу ты...»
Каленин увидел, что машина проезжает мимо Думы и приближается к Лубянской площади. Она не свернула к известному всей стране зданию, перед которым некогда стоял памятник «железному Феликсу», снесенный сразу после августовского путча, а двинулась прямо.
Каленин в свое время написал статью, в которой проанализировал отношение к памятникам в различных странах... Он установил, что памятники сносили и ломали во все времена. И цивилизованная Европа здесь не была исключением. Ломали революционеры и контрреволюционеры. Ломали победители, чье войско входило в города побежденных... Памятники и храмы всегда были первыми жертвами классовой ненависти и военного торжества. Это самая быстрая, самая первая и самая жестокая месть поверженному противнику, ибо низвергаются его боги и кумиры, разрушается его «смысловое» пространство.
«Снести памятник – это как могилу разорить, – писал Каленин в своей статье. – Это – осознанное святотатство, моральное унижение проигравшего, уничтожение его святынь... Так, озверевшее уголовное большинство «опускает» в камере слабого, добиваясь того, чтобы тот полностью утратил человеческое достоинство, чтобы в нем навсегда поселился ужас пережитого унижения...»
За статью Каленину крепко попало. Карасев пригласил его и, помолчав пару минут для создания напряженной атмосферы, многозначительно ткнул пальцем в потолок.
– Там, – он держал указательный палец вертикально вверх, – прочли вашу статью, Беркас Сергеевич.
«Там» – это, конечно же, был Кремль. И поскольку об этом говорил Председатель Госдумы, прочли, видимо, отнюдь не только курьеры и официантки из кремлевского буфета.
– Черт вас дернул рассуждать об этих памятниках! Да еще в таких, знаете ли, выражениях!
«Знаете ли» было любимым выражением Председателя. Он к месту, а чаще не к месту, вворачивал его чуть ли не в каждое второе предложение. Попытки «пиарщиков» искоренить паразита кончились ничем. Стало еще хуже. Карасев мог себя минут пять контролировать, а потом говорил абсолютно не к месту: «На минувшей неделе Дума рассмотрела тридцать восемь законов, знаете ли, в первом чтении».
Но как ни странно, сорные словечки не мешали Карасеву быть очень убедительным в своих выступлениях. Его речи были неяркими, но толковыми и основательными. Он всегда досконально изучал обсуждаемый вопрос и выступал со знанием дела.
Ну и, конечно же, был он виртуозным царедворцем. Его спокойная и доброжелательная манера вести думский корабль через все политические передряги устраивала всех. Поэтому и после президентских выборов он остался Председателем с перспективой задержаться на этой должности столько, сколько позволят здоровье и возраст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49