В ней я
вижу также невероятные возможности нашей воли и ее ужасную и
темную силу.
Рождение само по себе, джентльмены, - лишь одна из
множества ужасных вещей. Сейчас модно, чтобы отцы
присутствовали при рождении собственных детей, и эта мода
способствовала тому, что у многих мужчин появилось чувство
вины, которого, я полагаю, они не всегда заслуживали
(некоторые женщины потом с умением и жестокостью им
воспользовались). Это считается нормальным и даже полезным.
Однако, я видел мужчин, выходящих из операционной нетвердой
походкой, с белыми бескровными лицами. Я видел, как они
теряли сознание от криков и обилия крови. Я вспоминаю одного
отца, который неплохо держался... только начал истерически
кричать, когда его сын пытался проложить себе дорогу в мир.
Глаза ребенка были открыты, казалось, что он осматривается
вокруг, а затем его глаза остановились на отце...
Рождение - это удивительная вещь, джентльмены, но я
никогда не находил его прекрасным. Я думаю, что оно слишком
грубо, чтобы быть прекрасным. Матка женщины похожа на
двигатель. С зачатием этот двигатель приводится в действие.
В начале он работает почти вхолостую... Но с приближением
рождения он все набирает и набирает обороты. Его холостой
звук становится размеренным гулом, а затем переходит в
пугающий рокот. Коль скоро этот двигатель был заведен,
каждая будущая мать должна понимать, что ее жизнь поставлена
на карту. Либо она родит, и двигатель остановится, либо этот
двигатель начнет разгоняться все сильнее, пока не взорвется,
неся кровь, боль и смерть.
Эта история о рождении, джентльмены, в канун другого
рождения, которое мы празднуем вот уже почти две тысячи лет.
Моя медицинская практика началась в 1929 - слишком
плохом году, чтобы что-то начинать. Мой дед оставил мне в
наследство небольшую сумму денег, и хотя я и был удачливее
многих моих коллег: мне пришлось вертеться, чтобы прожить в
последующие четыре года.
К 1935 дела пошли немного лучше. У меня появились
настоящие пациенты и некоторые больные, проходящие
амбулаторное лечение в Уайт Мемориал. В апреле месяце того
года я увидел нового пациента - женщину, которую я буду
называть Сандра Стенсфилд, что почти соответствует ее
настоящему имени. Это была молодая женщина, с бледной коей,
утверждавшая, что ей двадцать восемь лет. После осмотра я
понял, что на самом деле она была на три-четыре года моложе.
У нее были светлые волосы, изящная фигура и высокий рост -
около пяти футов и восьми дюймов. Ее можно было бы назвать
красивой, если бы не излишняя суровость ее черт. В ее глазах
светился ум, а линия рта была столь же резкой и решительной
как у каменной статуи Гарриет Уайт перед зданием больницы.
Имя, которое она указала в карточке, было не Санда
Стенсфилд, а Джейн Смит. Осмотр показал, что она примерно
на втором месяце беременности. Обручального кольца она не
носила.
После предварительного осмотра, но до того, как были
получены результаты анализов, моя медсестра Элла Дэвидсон,
сказала: "Та девушка, что приходила вчера, Джейн Смит? Я
больше чем уверена, что это вымышленное имя".
Я согласился. И все же я ей восхищался. В ее поведении
не было и тени нерешительности, стыдливости и робости. Меня
поражала ее прямота и деловитость. Казалось даже, что и
вымышленное имя она взяла по деловым соображениям, а не от
стыда. Она как бы говорила вам: "Вы требуете имя, чтобы
занести его в вашу картотеку, таков порядок. Что же, вот вам
имя. Чем полагаться на профессиональную этику человека,
которого я не знаю, я лучше положусь на саму себя".
Элла отпустила несколько замечаний на ее счет, типа
"современные девицы" и "наглая молодежь", но она была доброй
женщиной, и я думаю, что эти слова были произнесены так, для
проформы. Она прекрасно понимала, так же как и я, что кем
бы ни была моя новая пациентка, она не имела ничего общего с
проституткой с выцветшим взглядом и на высоких каблуках.
Напротив, "Джейн Смит" была крайне серьезной и
целеустремленной молодой женщиной. Она оказалась в
неприятном положении и была полна решимости пройти через это
со всем достоинством, на которое способна.
Через неделю она пришла во второй раз. Стоял обычный
день - один из первых настоящих весенних дней. Воздух был
мягким, небо - молочно-голубого цвета, и чувствовался запах
ветра - теплый, едва ощутимый запах возрождения природы. В
такие дни хочется уйти от всех забот и волнений, сидя рядом
с перкариной женщиной где-нибудь в Кони Айленде, с корзиной
доля пикника на разостланном покрывале, а на твоей спутнице
- большая белая шляпка и платье без рукавов, прекрасное, как
и сам день.
На "Джейн Смит" было платье с рукавами, но все равно не
менее прекрасное, чем тот день весны. Из белого льна с
коричневой окантовкой. Она надела также коричневые туфельки,
белые перчатки и шляпку "колокол", немного старомодную -
первый признак того, что она была далеко не богатой
женщиной.
"Вы беременны, - сказал я. - Думаю, что вы не очень-то
в этом сомневались, да?"
Если и должны быть слезы, подумал я, то они появятся
сейчас.
"Да, - ответила она с завидным самообладанием. В ее
глазах не было и намека на слезы. - Я догадывалась".
Возникла небольшая пауза.
"Когда я должна родить?" - спросила она почти беззвучно.
"Это будет рождественский ребенок, - сказал я. -
Примерный срок - десятое декабря, плюс минус две недели".
"Хорошо. - Она поколебалась немного, а потом решилась,
- вы будете принимать роды? Даже если я не замужем?"
"Да, - сказал я. - При одном условии".
Она нахмурилась, и в этот момент ее лицо стало еще
больше походить на лицо Гарриет Уайт. Трудно поверить, что
хмурое выражение лица молодой женщины двадцати трех,
вероятно, лет может быть настолько грозным. Но именно таким
оно и было. Она уде была готова уйти, и даже мысль о том,
что ей придется начинать все сначала с другим врачом, не
смогла бы ее удержать.
"И каким будет условие?" - спросила она подчеркнуто
холодно.
Теперь уже я почувствовал желание отвести свои глаза от
ее лица, но я выдержал ее взгляд. "Я настаиваю на том,
чтобы знать ваше настоящее имя. Мы можем продолжать наши
финансовые отношения при помощи наличных денег, если вас это
больше устраивает, и миссис Дэвидсон по-прежнему будет
выдавать вам рецепты на имя Джейн Смит. Но если мы
собираемся отправиться вместе в это путешествие в течение
следующих семи месяцев, я хотел бы иметь возможность
обращаться к вам по имени, на которое вы отзывались всю вашу
жизнь".
Я закончил свою миленькую, наигранную строгую речь,
ожидая, пока она обдумает мои слова. Я был почти уверен, что
она поднимется, поблагодарит меня и исчезнет навсегда. Я
испытал бы растерянность, если бы это произошло. Она
нравилась мне. Более того, мне нравилась прямота и
решимость, с коими она бралась за проблему, в то время как
девяноста из ста женщин на ее месте запутались бы в
собственной лжи и от страха и стыда перед такой ситуацией
оказались бы неспособными ее преодолеть.
Я полагаю, что многие нынешним молодым людям такая
ситуация показалась бы нелепой и даже невообразимой. Все
стремятся сейчас продемонстрировать широту взглядов в
отношении того, что беременная женщина без обручального
кольца должна быть окружена большим внимание и заботой, чем
любая другая. Но джентльмены хорошо знают, что в те времена
все было по-другому. Бытующие тогда нравственные нормы и
лицемерие ставили незамужнюю беременную женщину в крайне
затруднительное положение. В те годы замужняя беременная
женщина чувствовала себя счастливой и гордой тем, что
собиралась выполнить предназначение, данной ей Богом.
Незамужняя же выглядела проституткой в глазах окружающих, да
и сама была склонна считать себя таковою. Она была,
используя выражение Элла Дэвидсон, "легкой" женщиной, а в те
времена о "легкости" забывали не скоро. Такие женщины
уезжали рожать и жить в другие города. Некоторые из них
глотали таблетки или выбрасывались из окон. Другие шли к
подпольным акушеркам-мясникам с грязными руками или пытались
сделать все сами. За мою хирургическую практику четыре
женщины умерли у меня на глазах от потери крови из-за
тяжелых ранений матки. Помню один случай, когда ранение было
нанесено зазубренным горлышком бутылки, привязанным к
венику. Сейчас трудно в это поверить, но подобные вещи
происходили, джентльмены. В общем, такая ситуация была для
здоровой молодой женщины худшей из всех, какие только можно
вообразить.
"Я согласна, - сказала она, наконец. - Это справедливо.
Меня зовут Сандра Стенсфилд". Она протянула мне руку. С
удивлением я пожал ее. Я был рад, что Элла Дэвидсон не
видела, как я сделал это. Она бы ничего не сказала, но целую
неделю кофе был бы горше, чем обычно.
Она улыбнулась в ответ на мое замешательство - я думаю
- и посмотрела на меня открыто. "Я надеюсь, мы будем
друзьями, доктор Маккэррон. Сейчас мне нужен друг. Я немного
напугана".
"Я вас понимаю и постараюсь стать вашим другом, если
смогу, мисс Стенсфилд, Я что-нибудь могу для вас сделать в
настоящий момент?"
Она открыла сумочку и достала блокнот и ручку. Раскрыв
блокнот, она посмотрела на меня. В какой-то момент я с
ужасом подумал, что она спросит у меня имя и адрес акушерки.
Затем она сказала: "Я хотела бы знать, что мне лучше есть.
Для ребенка, конечно".
Я громко рассмеялся. Она взглянула на меня с удивлением.
"Извините. Просто у вас такой деловой вид".
"Ну уж наверное. Этот ребенок теперь часть моих дел,
разве не так?"
"Да, естественно. У меня есть брошюра, которую я даю
всем моим беременным пациенткам. Здесь говорится о диете,
весе, питье, курении и многом другом. Пожалуйста, не
смейтесь, когда будете читать. Это затронет мои чувства,
потому что я сам писал текст".
Хотя это был скорее памфлет, а не брошюра, однако это
не помешало ему стать впоследствии книгой: "Практическое
руководство по беременности и родам". В то время я серьезно
увлекался акушерством и гинекологией и, начав довольно
поздно из-за войны, не собирался терять время. Меня
подбадривала мысль о том, что я увижу множество счастливых
женщин в ожидании ребенка и приму много детей за мою
практику. Так и случилось: по последним подсчетам я
участвовал в появлении на свет около двух тысяч младенцев -
достаточно, чтобы заполнить пятьдесят классных комнат.
Я читал много литературы о беременности и родах и
более разумно применял свои знания по этому вопросу, чем в
других областях медицинской практики. Поскольку я был
энтузиазмом и у меня сложились собственные представления о
предмете, то предпочел написать собственную брошюру, чем
следовать избитым предписаниям, которыми в избытке потчевали
беременных женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
вижу также невероятные возможности нашей воли и ее ужасную и
темную силу.
Рождение само по себе, джентльмены, - лишь одна из
множества ужасных вещей. Сейчас модно, чтобы отцы
присутствовали при рождении собственных детей, и эта мода
способствовала тому, что у многих мужчин появилось чувство
вины, которого, я полагаю, они не всегда заслуживали
(некоторые женщины потом с умением и жестокостью им
воспользовались). Это считается нормальным и даже полезным.
Однако, я видел мужчин, выходящих из операционной нетвердой
походкой, с белыми бескровными лицами. Я видел, как они
теряли сознание от криков и обилия крови. Я вспоминаю одного
отца, который неплохо держался... только начал истерически
кричать, когда его сын пытался проложить себе дорогу в мир.
Глаза ребенка были открыты, казалось, что он осматривается
вокруг, а затем его глаза остановились на отце...
Рождение - это удивительная вещь, джентльмены, но я
никогда не находил его прекрасным. Я думаю, что оно слишком
грубо, чтобы быть прекрасным. Матка женщины похожа на
двигатель. С зачатием этот двигатель приводится в действие.
В начале он работает почти вхолостую... Но с приближением
рождения он все набирает и набирает обороты. Его холостой
звук становится размеренным гулом, а затем переходит в
пугающий рокот. Коль скоро этот двигатель был заведен,
каждая будущая мать должна понимать, что ее жизнь поставлена
на карту. Либо она родит, и двигатель остановится, либо этот
двигатель начнет разгоняться все сильнее, пока не взорвется,
неся кровь, боль и смерть.
Эта история о рождении, джентльмены, в канун другого
рождения, которое мы празднуем вот уже почти две тысячи лет.
Моя медицинская практика началась в 1929 - слишком
плохом году, чтобы что-то начинать. Мой дед оставил мне в
наследство небольшую сумму денег, и хотя я и был удачливее
многих моих коллег: мне пришлось вертеться, чтобы прожить в
последующие четыре года.
К 1935 дела пошли немного лучше. У меня появились
настоящие пациенты и некоторые больные, проходящие
амбулаторное лечение в Уайт Мемориал. В апреле месяце того
года я увидел нового пациента - женщину, которую я буду
называть Сандра Стенсфилд, что почти соответствует ее
настоящему имени. Это была молодая женщина, с бледной коей,
утверждавшая, что ей двадцать восемь лет. После осмотра я
понял, что на самом деле она была на три-четыре года моложе.
У нее были светлые волосы, изящная фигура и высокий рост -
около пяти футов и восьми дюймов. Ее можно было бы назвать
красивой, если бы не излишняя суровость ее черт. В ее глазах
светился ум, а линия рта была столь же резкой и решительной
как у каменной статуи Гарриет Уайт перед зданием больницы.
Имя, которое она указала в карточке, было не Санда
Стенсфилд, а Джейн Смит. Осмотр показал, что она примерно
на втором месяце беременности. Обручального кольца она не
носила.
После предварительного осмотра, но до того, как были
получены результаты анализов, моя медсестра Элла Дэвидсон,
сказала: "Та девушка, что приходила вчера, Джейн Смит? Я
больше чем уверена, что это вымышленное имя".
Я согласился. И все же я ей восхищался. В ее поведении
не было и тени нерешительности, стыдливости и робости. Меня
поражала ее прямота и деловитость. Казалось даже, что и
вымышленное имя она взяла по деловым соображениям, а не от
стыда. Она как бы говорила вам: "Вы требуете имя, чтобы
занести его в вашу картотеку, таков порядок. Что же, вот вам
имя. Чем полагаться на профессиональную этику человека,
которого я не знаю, я лучше положусь на саму себя".
Элла отпустила несколько замечаний на ее счет, типа
"современные девицы" и "наглая молодежь", но она была доброй
женщиной, и я думаю, что эти слова были произнесены так, для
проформы. Она прекрасно понимала, так же как и я, что кем
бы ни была моя новая пациентка, она не имела ничего общего с
проституткой с выцветшим взглядом и на высоких каблуках.
Напротив, "Джейн Смит" была крайне серьезной и
целеустремленной молодой женщиной. Она оказалась в
неприятном положении и была полна решимости пройти через это
со всем достоинством, на которое способна.
Через неделю она пришла во второй раз. Стоял обычный
день - один из первых настоящих весенних дней. Воздух был
мягким, небо - молочно-голубого цвета, и чувствовался запах
ветра - теплый, едва ощутимый запах возрождения природы. В
такие дни хочется уйти от всех забот и волнений, сидя рядом
с перкариной женщиной где-нибудь в Кони Айленде, с корзиной
доля пикника на разостланном покрывале, а на твоей спутнице
- большая белая шляпка и платье без рукавов, прекрасное, как
и сам день.
На "Джейн Смит" было платье с рукавами, но все равно не
менее прекрасное, чем тот день весны. Из белого льна с
коричневой окантовкой. Она надела также коричневые туфельки,
белые перчатки и шляпку "колокол", немного старомодную -
первый признак того, что она была далеко не богатой
женщиной.
"Вы беременны, - сказал я. - Думаю, что вы не очень-то
в этом сомневались, да?"
Если и должны быть слезы, подумал я, то они появятся
сейчас.
"Да, - ответила она с завидным самообладанием. В ее
глазах не было и намека на слезы. - Я догадывалась".
Возникла небольшая пауза.
"Когда я должна родить?" - спросила она почти беззвучно.
"Это будет рождественский ребенок, - сказал я. -
Примерный срок - десятое декабря, плюс минус две недели".
"Хорошо. - Она поколебалась немного, а потом решилась,
- вы будете принимать роды? Даже если я не замужем?"
"Да, - сказал я. - При одном условии".
Она нахмурилась, и в этот момент ее лицо стало еще
больше походить на лицо Гарриет Уайт. Трудно поверить, что
хмурое выражение лица молодой женщины двадцати трех,
вероятно, лет может быть настолько грозным. Но именно таким
оно и было. Она уде была готова уйти, и даже мысль о том,
что ей придется начинать все сначала с другим врачом, не
смогла бы ее удержать.
"И каким будет условие?" - спросила она подчеркнуто
холодно.
Теперь уже я почувствовал желание отвести свои глаза от
ее лица, но я выдержал ее взгляд. "Я настаиваю на том,
чтобы знать ваше настоящее имя. Мы можем продолжать наши
финансовые отношения при помощи наличных денег, если вас это
больше устраивает, и миссис Дэвидсон по-прежнему будет
выдавать вам рецепты на имя Джейн Смит. Но если мы
собираемся отправиться вместе в это путешествие в течение
следующих семи месяцев, я хотел бы иметь возможность
обращаться к вам по имени, на которое вы отзывались всю вашу
жизнь".
Я закончил свою миленькую, наигранную строгую речь,
ожидая, пока она обдумает мои слова. Я был почти уверен, что
она поднимется, поблагодарит меня и исчезнет навсегда. Я
испытал бы растерянность, если бы это произошло. Она
нравилась мне. Более того, мне нравилась прямота и
решимость, с коими она бралась за проблему, в то время как
девяноста из ста женщин на ее месте запутались бы в
собственной лжи и от страха и стыда перед такой ситуацией
оказались бы неспособными ее преодолеть.
Я полагаю, что многие нынешним молодым людям такая
ситуация показалась бы нелепой и даже невообразимой. Все
стремятся сейчас продемонстрировать широту взглядов в
отношении того, что беременная женщина без обручального
кольца должна быть окружена большим внимание и заботой, чем
любая другая. Но джентльмены хорошо знают, что в те времена
все было по-другому. Бытующие тогда нравственные нормы и
лицемерие ставили незамужнюю беременную женщину в крайне
затруднительное положение. В те годы замужняя беременная
женщина чувствовала себя счастливой и гордой тем, что
собиралась выполнить предназначение, данной ей Богом.
Незамужняя же выглядела проституткой в глазах окружающих, да
и сама была склонна считать себя таковою. Она была,
используя выражение Элла Дэвидсон, "легкой" женщиной, а в те
времена о "легкости" забывали не скоро. Такие женщины
уезжали рожать и жить в другие города. Некоторые из них
глотали таблетки или выбрасывались из окон. Другие шли к
подпольным акушеркам-мясникам с грязными руками или пытались
сделать все сами. За мою хирургическую практику четыре
женщины умерли у меня на глазах от потери крови из-за
тяжелых ранений матки. Помню один случай, когда ранение было
нанесено зазубренным горлышком бутылки, привязанным к
венику. Сейчас трудно в это поверить, но подобные вещи
происходили, джентльмены. В общем, такая ситуация была для
здоровой молодой женщины худшей из всех, какие только можно
вообразить.
"Я согласна, - сказала она, наконец. - Это справедливо.
Меня зовут Сандра Стенсфилд". Она протянула мне руку. С
удивлением я пожал ее. Я был рад, что Элла Дэвидсон не
видела, как я сделал это. Она бы ничего не сказала, но целую
неделю кофе был бы горше, чем обычно.
Она улыбнулась в ответ на мое замешательство - я думаю
- и посмотрела на меня открыто. "Я надеюсь, мы будем
друзьями, доктор Маккэррон. Сейчас мне нужен друг. Я немного
напугана".
"Я вас понимаю и постараюсь стать вашим другом, если
смогу, мисс Стенсфилд, Я что-нибудь могу для вас сделать в
настоящий момент?"
Она открыла сумочку и достала блокнот и ручку. Раскрыв
блокнот, она посмотрела на меня. В какой-то момент я с
ужасом подумал, что она спросит у меня имя и адрес акушерки.
Затем она сказала: "Я хотела бы знать, что мне лучше есть.
Для ребенка, конечно".
Я громко рассмеялся. Она взглянула на меня с удивлением.
"Извините. Просто у вас такой деловой вид".
"Ну уж наверное. Этот ребенок теперь часть моих дел,
разве не так?"
"Да, естественно. У меня есть брошюра, которую я даю
всем моим беременным пациенткам. Здесь говорится о диете,
весе, питье, курении и многом другом. Пожалуйста, не
смейтесь, когда будете читать. Это затронет мои чувства,
потому что я сам писал текст".
Хотя это был скорее памфлет, а не брошюра, однако это
не помешало ему стать впоследствии книгой: "Практическое
руководство по беременности и родам". В то время я серьезно
увлекался акушерством и гинекологией и, начав довольно
поздно из-за войны, не собирался терять время. Меня
подбадривала мысль о том, что я увижу множество счастливых
женщин в ожидании ребенка и приму много детей за мою
практику. Так и случилось: по последним подсчетам я
участвовал в появлении на свет около двух тысяч младенцев -
достаточно, чтобы заполнить пятьдесят классных комнат.
Я читал много литературы о беременности и родах и
более разумно применял свои знания по этому вопросу, чем в
других областях медицинской практики. Поскольку я был
энтузиазмом и у меня сложились собственные представления о
предмете, то предпочел написать собственную брошюру, чем
следовать избитым предписаниям, которыми в избытке потчевали
беременных женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12