Через мгновение резные створки огромного черного пенала ворчливо распахнулись и нижние, пересохшие от времени ящики, поупрямившись для приличия, подались вперед. Сначала один, потом другой… Все они были первозданно пусты. Без всякой надежды Джейн потянула на себя последний, четвертый ящик.
О, метафизическая солидарность студиозусов всех стран, времен и народов! Это именно то, что ей нужно! Старый рабочий халат, свитый в невообразимой замысловатости жгут. Некогда бывший цвета благородного индиго, застиранный донельзя, в многочисленных пятнах застывшей краски и хлорных проплешинах. Пара ссохшихся спортивных тапок – пыльные матерчатые «союзки» на гуттаперчевом рифленом ходу. Вместо шнурков какие-то веревочки жуткого буро-венозного цвета. А это что? Джейн брезгливо, двумя пальцами, потянула за цветастый краешек нечто ацетатное, в скомканном состоянии больше похожее на предмет из дамского бельевого гарнитура.
Оказалось – платок. Довольно большой и, что удивительно – чистый, обильно украшенный яхтенно-регатной символикой олимпийского Таллина.
Девушка осмотрела трофеи. Бросила мимолетный взгляд на часы.
Без двадцати шесть, временем она еще располагает.
После недолгих размышлений было решено халат оставить мятым, спортивные тапки – пыльными, а олимпийский платок, смоченный водой из вазочки с полевыми цветами, быстро прогладить миниатюрным дорожным утюжком.
Завершали маскарадный костюм Джейн привлекающие всеобщее внимание роговые оксфордские очки, а также умыкнутые из хозблока цинковое ведро и деревянная швабра.
* * *
– Разрешите, товарищ генерал?
– Гладышев? Входи…
В кабинете Ивлева царила гнетущая тишина, несмотря на то, что, помимо генерала, за столом совещаний сидели Елагин и трое незнакомых товарищей. Присутствовавшие, как успел заметить Андрей, проходя к свободному месту, были удручены, даже подавлены и избегали прямых взглядов. В том числе Ивлев. Что было непонятно и странно. Андрею было слишком непривычно видеть хозяина кабинета вот таким: внезапно постаревшим и растерянным.
Он занял дальнее от начальственного стола место. Молчание присутствующих отвлекло Гладышева от переживаний из-за собственной неудачи – сегодня утром он упустил Джейн Болтон. Англичанка будто в воду канула: из общежития не выходила и на занятиях не появлялась. И это несмотря на то, что ночь она стопроцентно провела в общежитии! В этом Андрей был уверен, нештатник был юношей ответственным и серьезным. Не было ее и в столовой, и в библиотеке, и… в собственной комнате. В этом Гладышеву пришлось убедиться лично. Разложенные на кровати вещи, какие-то ничего не значащие конспекты и полное отсутствие хозяйки. Ни документов, ни действительно личных вещей. Ничего, что бы указывало на возможное возвращение Джейн Болтон в общежитие…
– Гладышев, а ты, собственно, почему здесь, а не с англичанкой? – спросил генерал. Елагин и незнакомцы, как по команде, повернули головы в сторону Андрея.
Он смутился, покраснел. Затем резко поднялся, опустил руки по швам и звенящим голосом быстро отрапортовал:
– Разрешите доложить, товарищ генерал?! – и тут же отвел глаза.
– Так… – короткое «так» Ивлева прозвучало обреченно и многозначительно. – Похоже, товарищи, сюрпризы продолжаются. Надеюсь, что приятные. А, чекист-комсомолец Гладышев?
И Андрей потерянно ответил:
– Никак нет, товарищ генерал…
Он старался докладывать «экстрактно», это словцо запомнилось ему с детства. Единожды встреченное в книжке Леонтия Раковского про генералиссимуса Суворова, оно сопровождало Андрея в самые ответственные моменты жизни. Ответственные – это когда ему приходилось отвечать за себя, за свои поступки, в основном – за промахи и неудачи.
Местами голос Гладышева предательски дрожал, с головой выдавая волнение хозяина, и мимолетная улыбка на широком ивлевском лице, мгновенная реакция старшего товарища на проявление естественной человеческой эмоциональности, обескураживала молодого сотрудника до полного отчаяния.
– Так…
– Товарищ генерал, разрешите…
– Мы тебе, Гладышев, один раз уже «разрешили». Теперь вместе исправлять придется. Ориентировку по линии МВД подал?
– Без вашей визы, товарищ генерал…
– Да, постоянно забываю, с кем приходится… – генерал не закончил мысль. – Елагин, пока я туда-сюда хожу и езжу, введи коллегу в курс дел наших скорбных и попытайтесь набросать хотя бы приблизительный план оперативных действий.
Из неторопливого рассказа Елагина, изложенного голосом усталым, глуховатым, с хрипотцой, Андрей узнал следующее: последние четверо суток Норвежец практически не появлялся в гостинице. Только благодаря агентурным сведениям его удалось обнаружить в подпольном казино в переулке Джамбула. Норвежец играл по маленькой, рассеянно, и постоянно проигрывал. На выходе из казино Скворцов и Елагин взяли его под плотное наблюдение.
Вражина целыми днями кружил по городу, и в нервическом характере его перемещений чувствовалось – он кого-то разыскивает. Перемещался исключительно на такси. Маршруты, в основном, стандартны – места, где собираются мажоры и деловые, валютные бары, рестораны гостиниц, «Кронверк», «Роза ветров» и «Глория» на проспекте Динамо.
Заходил, не торопясь, делал заказ, поковыряв в тарелках без аппетита, спешно расплачивался и переезжал на новое место.
По вечерам подолгу сидел в «Москве» или в «Тройке», ближе к полуночи перебирался в «Прибалтийскую». Выпивал пару чашек кофе в кафетерии возле боулинга и на целую ночь пускался в разъезды по притонам.
Вчера вечером они довели клиента до кабаре «Тройка». Вслед за Норвежцем вошел Скворцов, имевший в заведении своего человека, который должен был организовать столик в непосредственной близости к объекту. Елагин остался на улице, осмотреться, освежить в памяти обстоятельства места, входы-выходы из кабаре на Загородный проспект и в переулок.
Елагинская экскурсия по задворкам кабаре не заняла и десяти минут, когда шум, донесшийся во двор-колодец с улицы, привлек внимание чекиста. Он тут же поспешил на звук.
Высокую спортивную фигуру Скворцова он узнал мгновенно. Напарник преследовал двух мужчин, бегущих в сторону Фонтанки, и между Елагиным и бегущими было расстояние в добрых сто пятьдесят метров. На ходу извлекая пистолет из наплечной кобуры, он бросился на помощь Скворцову.
Дистанция практически не сокращалась, преследуемым явно не хотелось быть настигнутыми, а спортивный Скворцов и пожилой Елагин…
Короче – Лешка, увлеченный преследованием, не видел напарника. И судя по всему, решил полагаться только на собственные силы. Противник уходил. Беглецы почти достигли набережной Фонтанки, когда Скворцов громко – Елагин четко слышал каждое слово – приказал им остановиться и сделал предупредительный выстрел.
Преследуемые остановились, и Алексей, опустив руку с пистолетом, пошел по направлению к незнакомцам. Елагин старался бежать быстрее. Внезапно, один за другим, в ночной тишине ленинградского переулка раздались три выстрела. Лешка Скворцов, широко откинув сжимавшую пистолет руку, медленно оседал на корявый асфальт переулка. А стрелявшие моментально скрылись за угловым, выходящим на набережную домом.
– Скворцов убит?
– Нет, – Елагин с досадой ударил кулаком по столу, – тяжело ранен, в реанимации. Но вот Норвежец…
– Это он стрелял в Алексея?
Пожилой чекист отрицательно покачал головой:
– Нет. Норвежец – убит. Пырнули заточкой.
– Кто пырнул? – изумление Гладышева, по-детски непосредственное, несколько разрядило обстановку в кабинете.
– Видно, эти гады.
– Это с ними он встречался в «Тройке»?
– В том-то и дело, что нет. В кабаре он встречался со знаменитым Дахьей. Слыхал про такого?
– Да так, вскользь.
– То-то и оно, что вскользь. Слишком уж этот персонаж деловой да скользкий. Утверждает, что связывали его с Норвежцем исключительно торговые и комиссионные интересы. И пока Алексей в реанимации – мы, как слепые котята, можем двигаться только наобум.
– А как же свидетели? Нельзя же зарезать человека прямо в зале – и никто ничего не видел и не слышал!
– Если бы молодость знала… – сокрушенно проговорил Елагин. – Можно, Андрюша, еще как можно. Там, на галерейке, и интим буржуйский, и – «дым табачный, в туманы сдвинутый», сплошной угар НЭПа. Неужели не бывал никогда?
Гладышев смущенно признался:
– С каких? Так, когда в Техноложке учился, слышал что-то…
– Ладно, отвлекаемся. Неоспоримый факт – Скворцов пошел за этими двоими, потому что именно они убили Норвежца. А вот почему и отчего – знает только Алексей.
– Он тяжело ранен?
– Тяжелее некуда – все три пули в грудь. Операцию сделали, но состояние нестабильное.
– Да и я еще прокололся!
– Бог с ним, с проколом твоим. Смотри, какая тут картинка вырисовывается: был иностранный агент по кличке Норвежец, была английская подданная Джейн Болтон. Уверенности в существующей между ними связи не было, только гипотетические предчувствия генерала. И вот, в один прекрасный день…
– Ночь, – машинально буркнул Андрей.
– Да ты не только артист, ты еще и поэт! Ладно, будь по-твоему. В одну прекрасную ночь Норвежца убивают, а мисс Болтон исчезает бесследно. Вас, коллеги, эти факты не наводят на определенные размышления? Кстати, познакомьтесь: Андрей Гладышев, самый молодой и подающий надежды участник группы генерала Ивлева! Прошу любить юношу и жаловать!
Незнакомцы по очереди пожали Андрею руку, коротко представляясь:
– Смирнов, Терещенко, Драгомиров…
– А теперь, товарищи, приступим к составлению плана!
* * *
В Стране Советов, как известно, все работы хороши, только выбирай! Даже вырядившись уборщицей, Джейн не числила Владимира Маяковского среди своих любимых поэтов, но признавала за носастым и глазастым великаном право считаться неординарным культурным явлением континентального масштаба.
Неизвестно, о чем размышляют ранним утром ленинградские дворничихи и технички, спешащие прибрать на закрепленных за ними территориях мусор и навести сангигиенический глянец. Наверное, о многом и разном. Но Джейн, целеустремленно удалявшаяся от педагогического общежития, явно отличалась от них своим душевным настроем.
Прекрасно ориентируясь в историческом центре, она смело пользовалась системой проходных дворов и проходных подъездов, сосредоточенно неся атрибуты своей мнимой профессии – гулкое ведро и швабру. Со стороны все выглядело убедительно – проживающая неподалеку от места работы уборщица закончила утреннюю уборку и возвращается домой.
А вот мысли скромной труженицы были сокрыты от спешащих на работу ленинградцев.
Конечная цель ее маршрута находилась на четвертом этаже огромного старого дома на Пушкинской улице. Но Джейн не была полностью уверена в том, что известный только ей и Арчибальду контакт еще существует. Слишком много времени прошло с той поры, когда глубоко законспирированный «СТ-30» выходил в последний раз на связь с центром.
Именно поэтому, от неуверенности, Джейн предпочла сосредоточиться на личности великого пролетарского поэта и его творчестве. Переходы между улицами Плеханова и Ломоносова она посвятила уже упомянутому стихотворению про «все работы», а также знаменитому «Крошка-сын к отцу пришел». За Пятью углами ее цепкая память воспроизвела пронзительные начальные строфы «Лапок елок, лапок, лапушек», а в узком каньоне Коломенской, вернее, на водоразделе Кузнечного переулка, в непосредственной близости от цели путешествия, – полный текст «Хорошего отношения к лошадям».
Ископаемый лифт, весь в зеркалах, доставил девушку на четвертый этаж. Массивные темные двери. Бронзовая табличка: «Профессор консерватории Николай Александрович Инге». Джейн решительно протянула руку к темному бронзовому рычажку поворотного звонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
О, метафизическая солидарность студиозусов всех стран, времен и народов! Это именно то, что ей нужно! Старый рабочий халат, свитый в невообразимой замысловатости жгут. Некогда бывший цвета благородного индиго, застиранный донельзя, в многочисленных пятнах застывшей краски и хлорных проплешинах. Пара ссохшихся спортивных тапок – пыльные матерчатые «союзки» на гуттаперчевом рифленом ходу. Вместо шнурков какие-то веревочки жуткого буро-венозного цвета. А это что? Джейн брезгливо, двумя пальцами, потянула за цветастый краешек нечто ацетатное, в скомканном состоянии больше похожее на предмет из дамского бельевого гарнитура.
Оказалось – платок. Довольно большой и, что удивительно – чистый, обильно украшенный яхтенно-регатной символикой олимпийского Таллина.
Девушка осмотрела трофеи. Бросила мимолетный взгляд на часы.
Без двадцати шесть, временем она еще располагает.
После недолгих размышлений было решено халат оставить мятым, спортивные тапки – пыльными, а олимпийский платок, смоченный водой из вазочки с полевыми цветами, быстро прогладить миниатюрным дорожным утюжком.
Завершали маскарадный костюм Джейн привлекающие всеобщее внимание роговые оксфордские очки, а также умыкнутые из хозблока цинковое ведро и деревянная швабра.
* * *
– Разрешите, товарищ генерал?
– Гладышев? Входи…
В кабинете Ивлева царила гнетущая тишина, несмотря на то, что, помимо генерала, за столом совещаний сидели Елагин и трое незнакомых товарищей. Присутствовавшие, как успел заметить Андрей, проходя к свободному месту, были удручены, даже подавлены и избегали прямых взглядов. В том числе Ивлев. Что было непонятно и странно. Андрею было слишком непривычно видеть хозяина кабинета вот таким: внезапно постаревшим и растерянным.
Он занял дальнее от начальственного стола место. Молчание присутствующих отвлекло Гладышева от переживаний из-за собственной неудачи – сегодня утром он упустил Джейн Болтон. Англичанка будто в воду канула: из общежития не выходила и на занятиях не появлялась. И это несмотря на то, что ночь она стопроцентно провела в общежитии! В этом Андрей был уверен, нештатник был юношей ответственным и серьезным. Не было ее и в столовой, и в библиотеке, и… в собственной комнате. В этом Гладышеву пришлось убедиться лично. Разложенные на кровати вещи, какие-то ничего не значащие конспекты и полное отсутствие хозяйки. Ни документов, ни действительно личных вещей. Ничего, что бы указывало на возможное возвращение Джейн Болтон в общежитие…
– Гладышев, а ты, собственно, почему здесь, а не с англичанкой? – спросил генерал. Елагин и незнакомцы, как по команде, повернули головы в сторону Андрея.
Он смутился, покраснел. Затем резко поднялся, опустил руки по швам и звенящим голосом быстро отрапортовал:
– Разрешите доложить, товарищ генерал?! – и тут же отвел глаза.
– Так… – короткое «так» Ивлева прозвучало обреченно и многозначительно. – Похоже, товарищи, сюрпризы продолжаются. Надеюсь, что приятные. А, чекист-комсомолец Гладышев?
И Андрей потерянно ответил:
– Никак нет, товарищ генерал…
Он старался докладывать «экстрактно», это словцо запомнилось ему с детства. Единожды встреченное в книжке Леонтия Раковского про генералиссимуса Суворова, оно сопровождало Андрея в самые ответственные моменты жизни. Ответственные – это когда ему приходилось отвечать за себя, за свои поступки, в основном – за промахи и неудачи.
Местами голос Гладышева предательски дрожал, с головой выдавая волнение хозяина, и мимолетная улыбка на широком ивлевском лице, мгновенная реакция старшего товарища на проявление естественной человеческой эмоциональности, обескураживала молодого сотрудника до полного отчаяния.
– Так…
– Товарищ генерал, разрешите…
– Мы тебе, Гладышев, один раз уже «разрешили». Теперь вместе исправлять придется. Ориентировку по линии МВД подал?
– Без вашей визы, товарищ генерал…
– Да, постоянно забываю, с кем приходится… – генерал не закончил мысль. – Елагин, пока я туда-сюда хожу и езжу, введи коллегу в курс дел наших скорбных и попытайтесь набросать хотя бы приблизительный план оперативных действий.
Из неторопливого рассказа Елагина, изложенного голосом усталым, глуховатым, с хрипотцой, Андрей узнал следующее: последние четверо суток Норвежец практически не появлялся в гостинице. Только благодаря агентурным сведениям его удалось обнаружить в подпольном казино в переулке Джамбула. Норвежец играл по маленькой, рассеянно, и постоянно проигрывал. На выходе из казино Скворцов и Елагин взяли его под плотное наблюдение.
Вражина целыми днями кружил по городу, и в нервическом характере его перемещений чувствовалось – он кого-то разыскивает. Перемещался исключительно на такси. Маршруты, в основном, стандартны – места, где собираются мажоры и деловые, валютные бары, рестораны гостиниц, «Кронверк», «Роза ветров» и «Глория» на проспекте Динамо.
Заходил, не торопясь, делал заказ, поковыряв в тарелках без аппетита, спешно расплачивался и переезжал на новое место.
По вечерам подолгу сидел в «Москве» или в «Тройке», ближе к полуночи перебирался в «Прибалтийскую». Выпивал пару чашек кофе в кафетерии возле боулинга и на целую ночь пускался в разъезды по притонам.
Вчера вечером они довели клиента до кабаре «Тройка». Вслед за Норвежцем вошел Скворцов, имевший в заведении своего человека, который должен был организовать столик в непосредственной близости к объекту. Елагин остался на улице, осмотреться, освежить в памяти обстоятельства места, входы-выходы из кабаре на Загородный проспект и в переулок.
Елагинская экскурсия по задворкам кабаре не заняла и десяти минут, когда шум, донесшийся во двор-колодец с улицы, привлек внимание чекиста. Он тут же поспешил на звук.
Высокую спортивную фигуру Скворцова он узнал мгновенно. Напарник преследовал двух мужчин, бегущих в сторону Фонтанки, и между Елагиным и бегущими было расстояние в добрых сто пятьдесят метров. На ходу извлекая пистолет из наплечной кобуры, он бросился на помощь Скворцову.
Дистанция практически не сокращалась, преследуемым явно не хотелось быть настигнутыми, а спортивный Скворцов и пожилой Елагин…
Короче – Лешка, увлеченный преследованием, не видел напарника. И судя по всему, решил полагаться только на собственные силы. Противник уходил. Беглецы почти достигли набережной Фонтанки, когда Скворцов громко – Елагин четко слышал каждое слово – приказал им остановиться и сделал предупредительный выстрел.
Преследуемые остановились, и Алексей, опустив руку с пистолетом, пошел по направлению к незнакомцам. Елагин старался бежать быстрее. Внезапно, один за другим, в ночной тишине ленинградского переулка раздались три выстрела. Лешка Скворцов, широко откинув сжимавшую пистолет руку, медленно оседал на корявый асфальт переулка. А стрелявшие моментально скрылись за угловым, выходящим на набережную домом.
– Скворцов убит?
– Нет, – Елагин с досадой ударил кулаком по столу, – тяжело ранен, в реанимации. Но вот Норвежец…
– Это он стрелял в Алексея?
Пожилой чекист отрицательно покачал головой:
– Нет. Норвежец – убит. Пырнули заточкой.
– Кто пырнул? – изумление Гладышева, по-детски непосредственное, несколько разрядило обстановку в кабинете.
– Видно, эти гады.
– Это с ними он встречался в «Тройке»?
– В том-то и дело, что нет. В кабаре он встречался со знаменитым Дахьей. Слыхал про такого?
– Да так, вскользь.
– То-то и оно, что вскользь. Слишком уж этот персонаж деловой да скользкий. Утверждает, что связывали его с Норвежцем исключительно торговые и комиссионные интересы. И пока Алексей в реанимации – мы, как слепые котята, можем двигаться только наобум.
– А как же свидетели? Нельзя же зарезать человека прямо в зале – и никто ничего не видел и не слышал!
– Если бы молодость знала… – сокрушенно проговорил Елагин. – Можно, Андрюша, еще как можно. Там, на галерейке, и интим буржуйский, и – «дым табачный, в туманы сдвинутый», сплошной угар НЭПа. Неужели не бывал никогда?
Гладышев смущенно признался:
– С каких? Так, когда в Техноложке учился, слышал что-то…
– Ладно, отвлекаемся. Неоспоримый факт – Скворцов пошел за этими двоими, потому что именно они убили Норвежца. А вот почему и отчего – знает только Алексей.
– Он тяжело ранен?
– Тяжелее некуда – все три пули в грудь. Операцию сделали, но состояние нестабильное.
– Да и я еще прокололся!
– Бог с ним, с проколом твоим. Смотри, какая тут картинка вырисовывается: был иностранный агент по кличке Норвежец, была английская подданная Джейн Болтон. Уверенности в существующей между ними связи не было, только гипотетические предчувствия генерала. И вот, в один прекрасный день…
– Ночь, – машинально буркнул Андрей.
– Да ты не только артист, ты еще и поэт! Ладно, будь по-твоему. В одну прекрасную ночь Норвежца убивают, а мисс Болтон исчезает бесследно. Вас, коллеги, эти факты не наводят на определенные размышления? Кстати, познакомьтесь: Андрей Гладышев, самый молодой и подающий надежды участник группы генерала Ивлева! Прошу любить юношу и жаловать!
Незнакомцы по очереди пожали Андрею руку, коротко представляясь:
– Смирнов, Терещенко, Драгомиров…
– А теперь, товарищи, приступим к составлению плана!
* * *
В Стране Советов, как известно, все работы хороши, только выбирай! Даже вырядившись уборщицей, Джейн не числила Владимира Маяковского среди своих любимых поэтов, но признавала за носастым и глазастым великаном право считаться неординарным культурным явлением континентального масштаба.
Неизвестно, о чем размышляют ранним утром ленинградские дворничихи и технички, спешащие прибрать на закрепленных за ними территориях мусор и навести сангигиенический глянец. Наверное, о многом и разном. Но Джейн, целеустремленно удалявшаяся от педагогического общежития, явно отличалась от них своим душевным настроем.
Прекрасно ориентируясь в историческом центре, она смело пользовалась системой проходных дворов и проходных подъездов, сосредоточенно неся атрибуты своей мнимой профессии – гулкое ведро и швабру. Со стороны все выглядело убедительно – проживающая неподалеку от места работы уборщица закончила утреннюю уборку и возвращается домой.
А вот мысли скромной труженицы были сокрыты от спешащих на работу ленинградцев.
Конечная цель ее маршрута находилась на четвертом этаже огромного старого дома на Пушкинской улице. Но Джейн не была полностью уверена в том, что известный только ей и Арчибальду контакт еще существует. Слишком много времени прошло с той поры, когда глубоко законспирированный «СТ-30» выходил в последний раз на связь с центром.
Именно поэтому, от неуверенности, Джейн предпочла сосредоточиться на личности великого пролетарского поэта и его творчестве. Переходы между улицами Плеханова и Ломоносова она посвятила уже упомянутому стихотворению про «все работы», а также знаменитому «Крошка-сын к отцу пришел». За Пятью углами ее цепкая память воспроизвела пронзительные начальные строфы «Лапок елок, лапок, лапушек», а в узком каньоне Коломенской, вернее, на водоразделе Кузнечного переулка, в непосредственной близости от цели путешествия, – полный текст «Хорошего отношения к лошадям».
Ископаемый лифт, весь в зеркалах, доставил девушку на четвертый этаж. Массивные темные двери. Бронзовая табличка: «Профессор консерватории Николай Александрович Инге». Джейн решительно протянула руку к темному бронзовому рычажку поворотного звонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48