И тогда Адольф по-настоящему испугался.
«Этот подлец Эрнест и его сообщнички обманули меня, – решил он, из последних сил напрягая мышцы живота, чтобы не обмочиться… – Они добились от меня того, чего хотели, красивыми словами о благе человечества. А на самом деле они намерены идти в этой игре до конца. Злодею, совершившему такие варварские преступления, может быть вынесен только смертный приговор. И приговор этот будет приведен в исполнение, чтобы он стал уроком для всех, кто пытается возродить фашистские идеи. По-настоящему, без бутафории и грима…
Заодно они решат проблему, как поступить со мной, чтобы в будущем я не стал для них вечной головной болью.
Надо было быть дураком, чтобы поверить в искренность тех, кто ставит подобные эксперименты. Им повезло, что я не стал полной копией настоящего Гитлера – того им не удалось бы так дешево купить!..»
Внезапно он услышал, как в замке поворачивается ключ, и выгнул голову, чтобы посмотреть, кто войдет в камеру.
Это был один из надзирателей. Длинный лысый верзила с угрюмой физиономией. Адольф так и не узнал, как его зовут, – впрочем, о других охранниках он знал не больше.
Верзила принялся освобождать Адольфа от веревки, и в самый последний момент, когда губы надзирателя оказались совсем рядом с ухом узника, тот с удивлением услышал еле различимый шепот:
– Bald alles wird gehen anders, Mein Fuhrer!
Он поднес к глазам ошеломленного Адольфа правую ладонь, на которой красовалась свежая татуировка в виде крохотной свастики.
Потом верзила четко, по-строевому, повернулся на каблуках и покинул камеру.
* * *
Эрнест и те актеры, которые в ходе «процесса» играли роли судей и обвинителей, заявились в камеру к Адольфу только через два дня.
Увидев их, он испытал нечто вроде облегчения: ну вот и все. Гитлер капут, как говаривали сто лет назад.
Однако вошедшие повели себя совсем не как исполнители высшего приговора. Столпившись у дверей в камеру, они растерянно переглядывались, видимо, не зная, с чего начать и кто должен произнести первые слова.
Пружина, взведенная до упора внутри Адольфа, слегка ослабла.
– Ну, что там у вас? – ворчливо буркнул он, небрежно развалившись на нарах.
Какое-то смутное воспоминание копошилось на заднем плане его сознания. Была уже подобная ситуация в жизни того Адольфа, была…
Наконец он вспомнил.
Точно так же в декабре сорок первого к нему явился Кейтель вместе со своими генштабистами. И вместо того, чтобы радостно доложить о взятии Москвы, удрученно сообщил, что русская армия перешла в контрнаступление и прорвала кольцо окружения своей столицы…
– Вы что, язык проглотили?! – рявкнул он. – Валяйте, не стесняйтесь!.. К чему там меня приговорил ваш так называемый суд истории?
– Вы оправданы, – наконец выдавил из себя Эрнест.
Адольфу показалось, что он ослышался.
– Что? Что вы сказали?! – вскричал он, вскакивая на ноги.
Вместо ответа тот, кто играл роль председателя суда, протянул ему пачку газет.
Это были не те копии древних газет, которые приносил ему раньше Эрнест. Это были действительно свежие номера. «Европейские новости»… «Нойецайт»… «Ди Вельт-XXI»… И в каждом издании на первой странице были помещены его портреты и крупные разноцветные заголовки, которые кричали:
НЕ ДЕЛАЙТЕ ИЗ КЛОНА КОЗЛА ОТПУЩЕНИЯ!
ТАКОЕ «ПРАВОСУДИЕ» НАМ НЕ НУЖНО!
ВОСКРЕСШИЙ ФЮРЕР-.ВОЗМОЖНО ЛИ ПОМИЛОВАНИЕ?
КТО ПОСТАВИТ КРЕСТ НА ТИРАЖИРОВАНИИ ЗЛОДЕЕВ?
КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ: ГДЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО РЕШИТ ПОСТАВИТЬ ЗАПЯТУЮ?
– Результаты всемирного голосования по вашему делу показали, – говорил тем временем Эрнест, – что большинство людей предпочитают оправдать вас, Адольф. Одни из них считают, что вы не должны отвечать за преступления, совершенные вашим оригиналом, даже если вы и являетесь его абсолютной копией.
Другие же встали на вашу сторону только потому, что им понравилось, как вы держались на процессе. А что касается третьих… Боюсь, что речь идет о тех самых апологетах настоящего фюрера и его безумных идей, которые мы хотели развенчать.
– Кстати, знаете, сколько именно процентов от голосовавших высказались в вашу поддержку? – спросила Адольфа женщина-«судья». – Пятьдесят три!.. Эта цифра ни о чем вам не говорит?
Адольф напряг память.
Действительно, вспомнил он, в апреле 1932 года, когда Гитлер баллотировался на президентских выбоpax, за престарелого президента Гинденбурга было подано 53 процента голосов избирателей.
– Что тут удивительного, милая фрау? – пожал он плечами. – История имеет обыкновение повторяться. Причем не всегда – как фарс…
Его собеседники угрюмо молчали.
Потом Эрнест сказал, не глядя на Адольфа:
– Одежду и все необходимое вам сейчас принесут. Поздравляю. И прощайте…
Не подавая руки бывшему подсудимому, он резко повернулся и вышел из камеры.
– Что это с ним? – удивился Адольф.
– А вы представьте себя на его месте! – запальчиво выкрикнул «обвинитель» – тот самый энергичный молодой человек. – Ведь вся эта идея принадлежала Эрнесту. Он затратил на вас столько времени, сил и денег!.. Да-да, и денег тоже! Пришлось идти на поклон к спонсорам, власть имущим, выбивать, умолять, требовать!.. А теперь все это перечеркнуто жирной чертой!.. И кстати, нашлись еще лицемеры, требующие отдать всех нас под суд!
– Но я-то здесь при чем? – изумился Адольф. – Вас же осудило большинство людей, на которых я никак не мог повлиять!..
– Не людей! – возразил ему в лицо другой «обвинитель», с внешностью костлявого старца. – Идиотов! И отпетых фашистов!..
Адольф грустно покачал головой.
– Интересно получается, – произнес он, не глядя на стоявших перед ним людей. – Ведь это я должен был бы вас ненавидеть за то, что вы со мной вытворяли. А получается, что вы возненавидели меня… За что? Что я вам сделал?
Никто из них не ответил ему на этот вопрос.
Они просто вышли, не попрощавшись.
* * *
Когда охранники вывели Адольфа из здания «тюрьмы», был поздний вечер.
Но на огромной площади перед зданием оказалось светло как днем. Площадь была битком забита молодыми людьми крепкого телосложения с наголо бритыми головами. Каждый из них держал в руке факел, как это было сто лет назад, во время берлинских путчей. И повсюду – на флагах, транспарантах, рубашках собравшихся и даже на лицах многих бритоголовых – была жирно намалевана хвостатая свастика.
Увидев Адольфа на крыльце здания, толпа исступленно взревела, а потом мгновенно наступила напряженная тишина.
И в этой тишине кто-то из первых рядов выкрикнул:
– Хайль Гитлер!
И вся площадь трижды оглушительно и слаженно гаркнула: «Хайль!», ощетинившись, как штыками, поднятыми косо в воздух правыми руками.
Взгляды собравшихся на площади были устремлены на Адольфа.
Они явно ждали его реакции. Адольф хотел сказать им, что они заблуждаются, что он не тот, за кого они его принимают, что у него и в мыслях нет продолжать преступную пропаганду идей своего оригинала.
Но рука его сама собой поднялась в небрежном приветствии, а губы сами растянулись в снисходительной ухмылке.
Как тогда, на Кайзерплац, в сорок четвертом, когда он отправлял на фронт скопище несмышленых, обманутых им подростков, одетых в военную форму.
На секунду Адольфу показалось, что его все-таки обманули и что он – не клон, а настоящий Адольф Гитлер, которому удалось одержать победу над небытием.
«Что ж, – мысленно произнес он. – Ваш эксперимент продолжается, господа!»
Через неделю состоялись выборы в бундестаг.
Возрожденная национал-социалистическая партия Германии под председательством некоего Флода Релтига одержала на них сенсационную победу.
На очереди были выборы в Европейский парламент.

1 2 3 4 5 6 7 8